— Я бы тоже так сказал.

— Я немного осмотрелся. Двадцать лет назад стал полицейским-патологоанатомом.

— Мертвые не нервничают.

— Нисколечко.

— И у них не бывает инфекций уха, горла, носа.

— Которыми они могли бы заразить меня, — добавил Эндерби. — Конечно, эта работа не приносит много денег. Но я получал деньги сколько мне было нужно. И эта работа как раз по мне. И я думаю, что прекрасно подхожу для этой работы. Мои знания психиатрии дают мне большие преимущества. Интуиция. У меня есть интуиция, чего не имеют другие патологоанатомы. И она дает о себе знать, как, например, сегодня вечером.

— В том, почему Мясник иногда съедает много пищи, а иногда создает видимость обильной еды?

— Да, — произнес Эндерби. Он глубоко вздохнул, затем выдохнул: — Это потому, что их двое.

Предуцки почесал в затылке:

— Шизофрения?

— Нет, нет. Я имею в виду... совершает убийства женщин не один человек. Их двое. — Он улыбнулся с видом победителя.

Предуцки уставился на него.

Эндерби стучал кулаком по своей ладони и говорил:

— Я прав! Я знаю это. Мясник номер один убил первые четыре жертвы. Убийство вызвало у него большой аппетит. Мясник номер два убил пятую женщину. Зарезал ее так же, как делал Мясник номер один. Но он немного чувствительнее, чем первый Мясник, убийство лишило его аппетита, поэтому он создал видимость обеда.

— Зачем ему надо было суетиться и подстраивать это?

— Просто. Он хотел, чтобы не осталось никаких сомнений в том, кто убил ее. Он хотел заставить поверить нас в то, что это был Мясник.

Предуцки неожиданно заметил, как аккуратно завязан галстук у Эндерби. Он смущенно потрогал свой узел:

— Извини меня. Я не совсем понял. Моя вина. Бог его знает. Но, видишь ли, мы никогда не рассказывали в газетах о кухонных сценах. Мы держали это в секрете, чтобы отделить ложные признания от настоящих. Если этот парень, Мясник номер два, хотел подражать настоящему Мяснику, откуда он мог знать о кухне?

— Ты пропустил одну деталь.

— Так, может быть, и так.

— Мясник номер один и Мясник номер два знают друг друга. Они работают сообща.

Изумленный, Предуцки спросил:

— Они друзья? Ты считаешь, что они выходят и убивают, как другие люди выходят поиграть в кегельбан?

— Я бы не так выразился.

— Они убивают женщин, пытаясь представить это как работу одного человека?

— Да.

— Но почему?

— Не знаю. Может быть, они создают комбинированный характер Мясника. Они создают для нас образ убийцы, который в действительности не похож ни на одного из них. Сбивают нас со следа. Страхуют себя.

Предуцки начал расхаживать перед столом, заваленным остатками пищи.

— Два психопата встречаются в баре...

— Не обязательно в баре.

— Они общаются между собой и подписывают пакт об убийстве всех женщин в Манхэттене.

— Не всех, — уточнил Эндерби, — но многих.

— Я извиняюсь. Может быть, я недостаточно умен. Или я не слишком образован. Но, доктор, я не могу принять это на веру, как вы. Я не могу поверить в психопатов, работающих вместе так гладко и эффективно.

— Почему нет? Вспомни ряд убийств в Калифорнии. В семье Мэнсона было несколько психопатов, и все они работали гладко и эффективно, совместно совершив большое количество убийств.

— Они были задержаны, — заметил Предуцки.

— Но не сразу.

На тридцать первом этаже «Бовертон билдинг» располагались шесть офисов.

Грэхем и Конни толкнули несколько дверей, но все они были заперты. Они предположили, что другие тоже закрыты.

Однако в главном холле около кабин лифта Конни случайно обнаружила незапертую дверь без таблички. Она открыла ее. Грэхем поискал выключатель, нашел его. Они вошли внутрь.

Комната была небольшая, метра три в длину и два в ширину. Слева — металлическая дверь, выкрашенная в красный цвет; на этой же стороне вдоль стены расставлены швабры, веники и щетки. Справа вдоль стены были расположены металлические полки, полные моющих и чистящих средств.

— Это служебное помещение, — сказал Грэхем.

Конни подошла к красной двери. Она шагнула из комнаты, придерживая за собой дверь. Она была удивлена и взволнована тем, что увидела:

— Грэхем! Эй, посмотри на это.

Он не ответил.

Она шагнула обратно в комнату, повернулась к нему и повторила:

— Грэхем, посмотри.

Он стоял рядом и держал перед собой большие ножницы. Он зажал инструмент в кулаке так, как мужчины держат кинжал. Ножницы мерцали, как полированные самоцветы, острые концы отражали свет.

— Грэхем, — позвала она.

Опустив ножницы, он произнес:

— Я нашел их там на полке. Я могу использовать их как оружие.

— Против пистолета?

— Может быть, нам удастся сделать ловушку.

— Какую ловушку?

— Заманить его в такое место, где я мог бы напасть на него, где у него не хватило бы времени вытащить свой чертов пистолет.

— Например?

Его рука дрожала. Свет играл на ножницах.

— Я не знаю, — произнес он дрожащим голосом.

— Это не сработает, — сказала она. — Кроме того, я нашла выход из здания.

Он поднял глаза:

— Ты?

— Пойдем посмотрим. Тебе не понадобятся ножницы. Оставь их здесь.

— Я посмотрю, — сказал он. — Но я возьму ножницы с собой.

Она боялась, что когда он увидит путь к спасению, то предпочтет встретиться лицом к лицу с Мясником, вооруженный только ножницами. Он проследовал за ней через красную дверь к платформе с огражденным отверстием размером сорок на сто тридцать сантиметров. Лампочка висела наверху, другие лампы располагались на некотором расстоянии внизу, в зияющей пустоте.

Лампы были подвешены на стороне одной из двух лифтовых шахт, которые тянулись от подвала до крыши. Кабины лифтов находились сейчас внизу. Толстые тросы тянулись перед Конни и Грэхемом. На эту сторону и на противоположную стену шахты лифта, от крыши до подвала, выходили двери нечетных этажей, другие двери открывались на другие маленькие платформы. Одна платформа была прямо перед Грэхемом и Конни, и ее вид показывал им всю сомнительность их спасительной соломинки. По обеим сторонам шахты в стены были вделаны металлические ступени: лестницы соединяли двери каждого яруса с другими выходами этого яруса.

Эту систему можно было использовать при чрезвычайных обстоятельствах, чтобы освободить людей из застрявших кабин лифта при пожаре, отключении энергии и других бедствиях.

Маленькая белая лампочка горела перед каждой дверью, без этого вся шахта находилась бы в кромешной темноте.

Когда Конни посмотрела вниз с высоты тридцать первого этажа, лампочки внизу почти слились в один ряд. Дорога вниз была очень длинной.

Его голос задрожал, когда он спросил:

— Это выход?

После некоторого колебания она сказала:

— Мы можем спуститься вниз.

— Нет.

— Мы не можем спускаться по аварийной лестнице, он наблюдает за ней.

— Только не это.

— Но это не будет похоже на спуск с горы!

Его глаза беспокойно забегали.

— Нет.

— У нас будет лестница.

— И мы одолеем тридцать один этаж? — спросил он.

— Пожалуйста, Грэхем, если мы начнем сейчас, мы сможем сделать это. Если он обнаружит, что служебная комната не заперта, даже если увидит эту красную дверь, возможно, он не додумается, что у нас хватит выдержки спуститься вниз по шахте. А если он увидит нас, мы можем уйти с лестницы, выйти из шахты на другом этаже. Мы выиграем много времени.

— Я не могу. — Он вцепился в перила с такой силой, что она бы не удивилась, если бы металл хрустнул под его пальцами.

Расстроенно она спросила:

— Грэхем, что еще мы можем сделать?

Он смотрел в бетонную глубину.

Когда Боллинджер понял, что Грэхем и его женщина заперли аварийную дверь, он пробежал два пролета до тридцатого этажа. Он собирался воспользоваться тем коридором, чтобы добежать до другого конца здания, подняться там на тридцать первый этаж через другую аварийную дверь. Однако на противоположной стороне на серой двери он увидел надпись черными буквами: «Управление Холлоуфилд Ленд» — целый этаж принадлежал одной компании. На этом этаже не было общего коридора. То же самое было на двадцать девятом и двадцать восьмом этажах, которые занимала парфюмерная компания. Он безуспешно попробовал выйти через эти два выхода.