Грэхем снял перчатки, высунулся из окна и ощупал камень под оконным переплетом. Это был гладкий гранит, камень, который мог выдержать столетия. Однако, прежде чем его пальцы окоченели от ледяного ветра, ему удалось нащупать небольшую горизонтальную расщелину, которая соответствовала его цели.

Держа одну руку на трещине, чтобы не потерять ее, он достал молоток и костыль из кармашков с инструментами на поясе. Балансируя на подоконнике, высунувшись так далеко, насколько хватило смелости, он направил острый конец стального гвоздя в трещину и приколотил его.

Освещение, при котором он работал, было явно недостаточным. Свет шел от габаритных огней, предупредительных сигналов для самолетов, опоясывающих декоративную башенку здания в десяти метрах над ним; там чередовались красные и белые огни.

В таком положении работа продвигалась гораздо медленнее, чем ему хотелось. Когда он, наконец, закончил, то посмотрел через плечо, нет ли за ним Боллинджера. Он все еще оставался один.

Костыль, казалось, был вбит крепко. Он схватился за него, попытался раскачать. Но тот сидел прочно.

Грэхем прикрепил карабин к ушку костыля. Другой карабин он закрепил за центральную стойку окна, за ту, что держала страховочный шнур Конни.

Затем он развязал узлы на заводящей веревке, отстегнул ее на поясе и сбросил на пол у окна.

Грэхем закрыл одну из высоких прямоугольных половин окна так плотно, как только смог; карабины, прикрепленные к центральной стойке, не давали возможности полностью закрыть окно. Он попытается захлопнуть другую половину снаружи.

Он задернул вельветовые гардины. Естественно, Боллинджер вернется в офис и обнаружит, что они выбрались через окно. Но Грэхему хотелось скрыть это как можно дольше. Встав на гардины, он повернулся к открытому окну. Ветер врывался в раскрытую половину и раздувал вельветовые гардины вокруг окна.

Грэхем взял одиннадцатиметровый шнур, который отрезал от тридцатиметрового куска, прикрепил его на поясе и к карабину на стойке окна. У него еще не было времени, чтобы заводить его, как он делал для Конни, но он уже придумал, как избежать спуска по одному шнуру; у него будет точно такая же страховочная привязь, как и у Конни.

Он быстро завязал узел в виде восьмерки на конце пятнадцатиметрового шнура. Высунувшись снова из окна, он прикрепил веревку двойной петлей к карабину, прицепленному к костылю. Затем он затянул муфту на запоре, соединив обрезанные концы. Выбросив шнур в окно, он убедился, что тот повис прямо и не зацепился за костыль. Это будет его спусковой трос.

Грэхем не совсем точно следовал обычной процедуре подготовки к горному подъему. Но ведь и «гора» тоже была необычной. Ситуация требовала гибкости, новых оригинальных методов.

Снова надев перчатки, он взял девятиметровый трос, обмотал его вокруг правого запястья и крепко ухватился за него правой рукой.

Примерно полтора метра шнура находилось между его рукой и креплением на раме. В первые секунды, когда он выскользнет из окна, он будет висеть на правой руке в полутора метрах от подоконника.

Встав на четвереньки на подоконнике, лицом к гардинам, он медленно и осторожно, спиной вперед начал выбираться из комнаты. Прежде чем перевеситься и выскользнуть из окна, он закрыл вторую половину окна, насколько позволяли карабины. Затем он упал на полтора метра.

Воспоминания об Эвересте полностью завладели им. Он безуспешно пытался избавиться от них, затолкать их глубоко в себя.

Ощутив комок в горле, он с трудом сглотнул и продолжал глотательные движения, пока горло не стало чистым. Он приказал себе не трусить, и это сработало.

Левой рукой он ухватился за трос, висевший вдоль стены здания. Держась за него свободно, он дотянулся и ухватился покрепче за спасательный трос над головой, который уже был в его правой руке. Теперь, закрепившись за короткий трос обеими руками, он подтянул колени и встал ступнями на гранитную стену. Перебирая руками по страховочному тросу, он сделал три маленьких шага по отвесной стене, пока не выровнялся под углом в сорок пять градусов относительно стены. Носки его ботинок вжались в узкий известковый шов.

Удовлетворенный своим положением, он позволил себе левой рукой отпустить страховочный трос.

Хотя он оставался надежно прикрепленным, ощущение того, что он отпустил что-то на большой высоте, снова вызвало комок в горле. Он поперхнулся, но сдержался и быстро оправился.

У него было четыре точки опоры: его правая рука на короткой веревке почти в полуметре от окна; его левая рука на тросе, по которому он спускался; его правая и левая ступни на стене. Он держался как муха на стене дома.

Скосив глаза на костыль, который высовывался между развернутыми ступнями, он несколько раз сильно подергал за трос. Костыль не двинулся. Он перенес свой вес на длинный трос, но продолжал держаться правой рукой за страховочную веревку. Даже под тяжестью семидесяти килограммов костыль не двинулся в трещине.

Убедившись, что штифт надежен, он отпустил страховочный трос.

Теперь он балансировал на трех точках: левая рука на длинной веревке, обе ноги на стене, все еще под углом в сорок пять градусов.

Он не будет держаться теперь за страховочный трос, пока не достигнет выступа, но тот все-таки убережет Грэхема от падения, если даже оборвется длинный шнур, по которому он спускается к Конни.

Он уговаривал себя помнить об этом. Помнить и не поддаваться панике. Паника была настоящим врагом. Она могла убить его быстрее, чем Боллинджер. Привязь была на месте. Соединяла его страховочное крепление со стойкой окна. Он должен помнить...

Свободной рукой он поискал около бедра позади себя длинную веревку, которую уже держал одной рукой. Через несколько томительных секунд он нашел ее. Теперь веревка, по которой он будет спускаться, шла от костыля к левой руке перед ним, проходила между ног на уровне промежности к правой руке позади него. Этой рукой он выдвигал веревку вперед, около правого бедра, вдоль груди, головы и, наконец, его левой руки. Веревка свешивалась за его спиной, проходила через правую руку и скрывалась в пространстве.

Он отлично закрепился.

Левая рука была направляющей, правая — тормозящей. Он был готов к скоростному спуску.

Впервые с того момента, когда он выскользнул из окна, он смог хорошенько оглядеться вокруг. Темные монолиты, гигантские небоскребы мрачно поднимались среди зимнего шторма. Сотни тысяч огоньков, смутных и кажущихся еще более далекими за падающим снегом, светились в ночи со всех сторон. Манхэттен слева. Манхэттен справа. Манхэттен сзади. Но самое важное — Манхэттен под ним. Сто восемьдесят метров ночной пустоты готовились поглотить его. Удивительно, но в какое-то мгновение ему показалось, что все это было миниатюрным макетом города, маленькой репродукцией, навсегда застывшей в пластике. А он был словно подвешен к одному из тех прозрачных полушарий, наполненных искусственным снегом. Иллюзия ушла так же неожиданно, как и пришла. Город снова стал громадным, бетонный каньон внизу — бездонным. Когда все вернулось к нормальным размерам, Грэхем казался себе крошечным, таким незначительным.

Как только он выбрался из окна, все его внимание сосредоточилось на костылях, веревках и технических приспособлениях. Слишком занятый этим, он не замечал ничего вокруг.

Но дальше так не могло продолжаться. Неожиданно близко он увидел город и осознал, как же далеко было от земли.

Осознание этого вновь воскресило нежелательные воспоминания: его нога соскользнула, страховка сильно затянулась, веревка обрывается и... падение, падение, падение, удар, темнота, боль в ногах, снова темнота, раскаленное железо в его кишках, режущая, как стекло, боль в спине, кровь, темнота, госпитальные палаты...

Несмотря на колючий, холодный ветер, который бил в лицо, пот струился по его бровям и вискам.

Он трясся. Он почувствовал, что не может спуститься.

Падение, падение...