Обеспокоенный тем, что может потерять след своих жертв, он ринулся обратно на двадцать шестой этаж. Там он вышел на аварийную лестницу, оставив кабину лифта открытой.

Когда он открыл дверь аварийного выхода и вошел в холл, он посмотрел на часы: двадцать один час пятнадцать минут. Время бежало очень быстро. Неестественно быстро. Словно земля вращалась быстрее.

По дороге к лифту он искал в кармане ключи убитого охранника. Они зацепились за подкладку. Он резко дернул, чтобы освободить их, они выскользнули из рук и упали на ковер, тихо звякнув.

Он присел, пытаясь нащупать их в темноте, затем вспомнил про фонарик. Но даже с его помощью ему пришлось потратить больше минуты на их поиск. Поднявшись, злой на самого себя, он вдруг подумал, что Харрис и его женщина могли поджидать его здесь. Он убрал фонарик и достал пистолет из кармана. Не двигаясь, он изучал темноту. Если они спрятались здесь, то их силуэты были бы видны в ярком свете у лифта.

Подумав об этом, он вспомнил, что они не могли знать, на каком этаже он оставил лифт. Кроме того, они не успели бы спуститься сюда.

Тридцать первый этаж — другое дело. У них было время подготовить для него ловушку там. Они могут поджидать его в тот момент, когда двери лифта откроются. Только тогда он может быть уязвим.

Но у него был пистолет. Даже если они ждут его с каким-то импровизированным оружием, у них нет шанса взять верх над ним. В кабине лифта он повернул ключом выключатель, посмотрел на часы: 21.19.

Если не будет больше задержек, он сможет убить Харриса и у него останется еще двадцать минут или полчаса на женщину.

Насвистывая, он нажал на кнопку: 31.

Технические эксперты достали пищевые отходы из мусоропровода, поместили их в белые пластиковые мешки и вынесли из квартиры.

Предуцки и Эндерби остались на кухне одни.

В фойе старинные часы пробили четверть часа: два мягких перезвона — они отставали на пять минут. Как аккомпанемент ветер мелодично просвистел на карнизе прямо над кухонными окнами.

— Если тебе трудно воспринять мысль о двух сумасшедших, действующих заодно, — сказал Эндерби, — тогда прими во внимание возможность того, что они не являются психопатами в нашем традиционном понимании.

— Сейчас ты говоришь, как Грэхем Харрис.

— Я знаю.

— Мясник болен умственно, говорит Харрис, но это нельзя определить, глядя на него. Симптомы его мании не видны, или он знает, как скрывать их. По мнению Харриса, он пройдет любой психический тест.

— Я начинаю соглашаться с ним.

— За исключением того, что существуют два Мясника, как ты считаешь.

Эндерби кивнул.

Предуцки замолчал. Он подошел к окну и нарисовал контур ножа на запотевшем стекле:

— Если ты прав, то я не смогу дальше придерживаться своей теории, что он просто обыкновенный параноидальный шизофреник. Вероятно, убийца-одиночка мог бы действовать как психопат, но не двое одновременно.

— Они не страдают психическими расстройствами, — согласился Эндерби.

— Оба эти человека прекрасно сознают, что они делают. Ни один из них не страдает от амнезии.

Отвернувшись от окна, где нарисованный нож покрылся полосами и капельки воды стали стекать на подоконник, Предуцки произнес:

— Является ли это новым типом психических отклонений или нет, но преступления обычные. Убийства на сексуальной почве...

— Это не сексуальные убийства, — перебил Эндерби.

Предуцки встрепенулся:

— Повтори.

— Это не сексуальные убийства. Они просто убивают женщин.

— Да, но...

— Но они насилуют их сначала?

— Да. Это убийства с сексуальным уклоном. Но это не сексуальные убийства.

— Я извиняюсь, я потерял мысль. Моя вина, не твоя.

— Секс не является движущей силой. Он также не является единственной и основной причиной, побуждающей их убивать женщин. Возможность для изнасилования есть, и они пользуются ею. Убийство женщины происходит в любом случае. Они не увеличивают степени обычного риска, совершая вначале насилие. Секс на втором плане. Они убивают не из психосексуальных побуждений.

Покачав головой, Предуцки сказал:

— Я не знаю, как ты можешь объяснять все это. Ведь ты никогда не встречался с ними. Как ты можешь доказать, что эти преступления совершены не на сексуальной почве?

— По обстоятельствам, — сказал Эндерби. — По тому, например, как они уродовали трупы.

— А что здесь особенного?

— Ты тщательно изучал увечья?

— Как мог.

— Хорошо. Ты находил признаки уродования анального отверстия?

— Нет.

— Уродования половых органов?

— Нет.

— Уродование грудей?

— В некоторых случаях он разрезал живот и грудную клетку.

— А уродование одних грудей?

— Ну, когда он разрезал грудь...

— Я имею в виду, отрезал ли он соски у женщин или, возможно, груди целиком, как это делал Джек-Потрошитель?

Отвращение мелькнуло на лице Предуцки:

— Нет.

— Уродовал ли он когда-нибудь рот жертвы?

— Рот?

— Отрезал он губы?

— Нет. Никогда.

— Вырезал язык?

— Господи, нет. Энди, неужели нужно все это перечислять? Это отвратительно. И я не вижу, в чем здесь суть?

— Если бы они были сексуальными маньяками и стремились зарезать свою жертву, — объяснил Эндерби, — они уродовали бы какую-нибудь из этих частей тела.

— Анус, груди, половые органы или рот?

— Безусловно. Может, что-то одно. Бывает, что и все органы. Но они так не делают, поэтому уродование — это мысль, пришедшая им в голову позже. Это не сексуальное извращение. Все сделано напоказ.

Предуцки прикрыл глаза, закрыв их ладонями, как бы пытаясь избавиться от неприятных образов.

— Сделано напоказ? Боюсь, я опять не понял.

— Чтобы произвести впечатление на нас.

— На полицию?

— Да. И на журналистов.

Предуцки подошел к окну, где нарисовал нож, протер запотевшее окно и уставился на снег, медленно кружившийся вокруг уличного фонаря:

— Почему им хотелось чем-то поразить нас?

— Я не знаю. Но их стремление создать это впечатление и есть настоящий мотив.

— Если бы мы узнали это, то смогли бы предотвратить убийства.

Неожиданно разволновавшись, Эндерби воскликнул:

— Минуточку. Вот еще один случай. Двое убийц работали на пару. Чикаго, 1924 год. Два молодых человека были убийцами. Оба — сыновья миллионеров. Юноши.

— Леопольд и Лоеб?

— Тебе знаком этот случай?

— Немного.

— Они убили мальчика, Бобби Франкса, ему было четырнадцать лет. Сын богатых родителей. Они ничего не имели против него. Ни одной из обычных причин. Ни классических мотивов. Газеты писали, что они сделали это в знак протеста. В состоянии возбуждения. Очень кровавое убийство. Но они убили Франкса по другой причине. Не просто в знак протеста, а ради философской идеи.

Отвернувшись от окна, Предуцки сказал:

— Я извиняюсь. Я, наверное, что-то пропустил. Я не уловил сути. Что за философская идея?

— Они считали себя особенными. Сверхлюдьми. Первыми из новой расы. Леопольд боготворил Ницше.

Нахмурившись, Предуцки сказал:

— Одна из цитат на стене в спальне, вероятно, из работ Ницше, другая из Блейка. Цитата из Ницше была написана кровью на стене в квартире Эдны Маури прошлой ночью.

— Леопольд и Лоеб. Невероятная пара. Они считали, что преступление было доказательством их сверхчеловеческой природы. Они совершили убийство, думая, что этим они доказывали свое умственное превосходство.

— Они не были гомосексуалистами?

— Были. Но Бобби Франкс не был жертвой сексуального убийства. Они не трогали его. Их действия не мотивировались вожделением. Совсем нет. Это была, по словам Лоеба, «интеллектуальная тренировка».

Несмотря на свое волнение, Эндерби заметил, что его манжеты не выглядывали из рукавов пиджака. Он потянул их, пока они не показались на сантиметр. Хотя он все время работал в залитой кровью комнате и затем на кухне, на его одежде не было ни пятнышка.