— Блядь! Блядь! Блядь! — заорал Китаец и выскочил на дорогу, видя метрах в двухстах удаляющийся Жигуль. — Ну, родной, не подведи!

Китаец встал на одно колено и попытался унять дыхание. Автомат коротко рыкнул, выплюнув рой пуль. Первая очередь пошла чуть ниже, взбив фонтанчик сухой пыли.

— Сука! — ругнулся Димон, взял поправку и снова нажал на курок.

Брызнуло осколками заднее стекло, утробным жестяным гулом ответил продырявленный багажник, а шестерка потеряла управление и на полной скорости, с грохотом обняла одиноко стоявшую сосну. Диман припустил к ней со всех ног и опустошил магазин, превратив машину в решето. В ней сидело двое, и оба они оказались мертвы, что, впрочем, с учетом вышеизложенного, было совершенно неудивительно.

— Да! — удовлетворенно сказал Китаец. — Это вам не кино, падлы. Никогда не мог понять, как пули попадают в машину, а там все живые, да еще и отстреливаются. Так ведь и знал, что пиздят!

Пуля от Калаша — это не то дерьмо, которым шмаляют друг в друга штатовские киногерои. Она пробивает насквозь хлипкий металл и седушки, и нет от нее спасения, чтобы там не придумывали голливудские сценаристы. А еще они не знают, что такое ВАЗ 2106, и что он способен сделать с водителем, попавшим в аварию на полной скорости. А вот Димон это знал. Ведь он был автослесарем.

— Зачетно! — присвистнул он, увидев, как сломанная рулевая колонка вошла в грудь водителя. — Надо себе машину с подушками безопасности покупать. Никогда не доверял отечественному автопрому! Полная херня!

Китаец аккуратно протер автомат и бросил его в салон машины. Потом он открутил бак, засунул туда фитиль из газеты, найденной в багажнике, поджег его и со скоростью испуганной антилопы сиганул в ближайшие кусты. Ударную волну он скорее почувствовал, чем услышал, потому что по привычке, намертво вбитой в Советской армии, он лежал ногами к взрыву, зажав уши и открыв рот. Через полминуты Димон встал, отряхнулся и, немного полюбовавшись полыхающим чудом советской промышленности, побрел в сторону города. Там он поймает какого-нибудь бомбилу и доберется-таки до дома.

— Молодые люди! — Павел Семенович смотрел на нас удивленно, выставив вперед щегольскую эспаньолку. — Вы не задумывались о покупке постоянного абонемента?

— Подумаем, — кивнул я, похрустывая пальцами рук.

Мне не до шуток. Пацаны в подсобке еле теплые, а док еще юморит. Впрочем, он шутил, одним движением сбросив пальто на пол и надевая на руки резиновые перчатки. Ему хватило одного взгляда.

— Этого в больницу! Срочно! — скомандовал он, когда нажал на живот раненого.

— Нельзя в больницу! — сжал скулы я. — Там мусора примут…

— В больницу, я сказал! — рявкнул врач. — У него проникающее. Он сразу на стол пойдет. Бегом, в такую вас мать! Разбойники хреновы!

— В больничку, — сказал я парням. — Видите, пацаны, доктор серьезно огорчился.

— Да не бойтесь вы милицию! — поморщился Павел Семенович. — Говорите, что, мол, шел-шел, а потом упал и ничего не помню. У нас в стране за ранение пока еще не сажают. Сажают тех, кто наносит ранение. Разницу чувствуете?

— В натуре, — закивали стрижеными головами пацаны. — Поехали в больничку, Санек!

— Со вторым что? — спросил я, когда врач какими-то странными ножницами срезал штаны и отбросил их в сторону.

— Кровотечение остановлю и туда же, — сквозь зубы ответил он. — Кости голени раздроблены. Жить будет, но это надолго.

— А Санек…? — спросил я. — Он жить будет?

— Я похож на господа бога? — резко спросил врач. — Машину не глушите. Как только закончу, везите его в приемное. Я не дежурю сегодня. Мне не стоит там появляться. Сегодня вполне приличная бригада. Эти даже не пьют на сутках.

— Даже? — удивленно посмотрел я на него.

— Даже! — обреченно кивнул он. — Куда мы катимся! Хорошие люди на глазах человеческий облик теряют! Благодарю вас! — он положил в карман тугую пачку купюр, перетянутую резинкой.

Молодец Пал Семеныч. Он взял мои деньги и не стал кривляться, и за это я его уважаю. Ненавижу лицемеров.

Китаец появился часа через два. Он приехал на какой-то копейке, которую попросил остановиться за пару кварталов от кафе, где теперь располагался наш штаб. Мы забрали его у родни Хмурого, и теперь именно отсюда Копченый вел дела, как Костя когда-то. Тошниловка была ценна не своим меню и посетителями из местных алкашей, а многочисленными подсобными помещениями и пристройками. А еще большим подвалом, откуда можно было перейти в сеть городских коллекторов.

— Ну что? — жадно спросили мы Китайца. — Тебя где носило, Димон?

Впрочем, и так все было понятно по его довольной косоглазой морде.

— Все ок, братва! — сказал он. — Минус два у Циркуля.

Димон коротко рассказал о побоище, и я просто за голову схватился. Вот ведь псих!

— Ты на хрена в лес за ними потащился, Рэмбо хуев? — не выдержал я. — Тебе жить надоело?

— Не кипешуй, Серый! — ответил Димон. — Я все четко просчитал.

— Придурок ты, Димон, — сказал я в сердцах. — О матери с отцом подумай! Просчитал он! На хитрую жопу — хуй винтом! Забыл? Был бы там кто-нибудь повоевавший типа Копченого — влетел бы ты в растяжку, и никакой лепила не собрал бы твои кишки.

— На хуй винтом есть жопа лабиринтом! — хохотнул Димон и неожиданно спросил. — Выпить есть чего, пацаны? Что-то плющит меня не по-детски.

— Есть! — сказал Карась и налил ему полстакана.

Китаец принюхался и поинтересовался. — Это не та бодяга, что мы разливаем с Роялем?

— Пей уже, эстет хренов, — буркнул я. — Это американский виски. Трехлетний!

Димон выпил в два глотка и поставил стакан на стол. Его слегка потряхивало. Видно, та порция адреналина, что он поймал, схлынула, оставив после себя слабость в коленях и трясущиеся пальцы. Каким бы отморозком ни оказался Димон, он все же не был железным.

— Сколько еще гасить друг друга будем, Серый? — спросил Штырь, который крутил в пальцах пистолет. Убыль оружия была ощутима. Мы сбрасывали стволы после каждого дела, чтобы не спалиться, если примут менты.

— Пока кто-то не включит заднюю, — пожал плечами я. — Наш человек в органах дал наводку, где они собираются по вечерам. Семь лучших торпед Циркуля. Бухают по пятницам в одном и том же месте. Если их выключить, у Циркуля воевать будет некому. Остальные — бакланы дешевые, только и могут, что с барыг на рынке дань трясти.

— А зачем он нам их сдал? — подозрительно спросил Штырь. — С чего это он добрый такой?

— Да чтобы мы поскорее перебили друг друга, — невесело усмехнулся я. — Он ведь, по своим ментовским понятиям, доброе дело делает. Землю от такой нечисти, как мы, очищает. Вот и мы тоже доброе дело сделаем, очистим малость Землю. Ты, Гриш, послезавтра туда пойдешь. Возьми двоих, кто еще сильно не засветился…

— Я-то пойду, — согласился Пахом. — Ты нам вот что скажи. Ради чего пацаны чуть в землю сегодня не легли?

— А может, и еще лягут, — буркнул Карась, разливая вискарь по новой. — Лепила ничего конкретного не обещал.

— Сами не вкуриваете, ради чего? — я открыл портфель, который мне сегодня с утра завез Копченый, и начал выкладывать на стол пачки долларов. Гриша не только собрал оброк с точек, но еще и успел обменять рубли на баксы.

— Вот ради чего! — сказал я, показывая на деньги. — Вот ради этого! Считайте сами. У нас сколько фур? Пять. Два рейса в месяц. В закупе Рояль обходится десятку за фуру. В ларьке бутылка уже дает два конца. Каждый грузовой автомобиль везет нам двадцатку минус расходы. Сечете? Тут пятьдесят тысяч бакинских. Еще столько же будет в конце июня после второй ходки фур. Еще вопросы остались?

Все молчали. Парни вылупились на гору бабла так, будто мы раньше не дербанили истоковские баксы. Ей-богу, как в первый раз. Нет привычки у советского человека к таким деньгам, особенно у того, кто жил от получки до получки. Я продолжил.

— А если возьмем под себя Долгопу и окрестности, то, считай, объемы утроятся. Отсюда двадцать рвем на всех, пацаны. По-братски! Остальное я положу в общак и отдам Троллейбусу. Ему новые точки открывать надо, и лавэ нужны на закупку. Так что сильно не жируйте. И помните, что своих бойцов из этих денег вам греть.