А Китаец уже раздал всем по рюмке и толкнул какой-то забористый тост на всех языках сразу, из которого никто ничего не понял. Азиаты мялись, но пить не спешили. Ситуацию разрулил Штырь. Он навис над всей честной компанией, буравя их своим фирменным взглядом, неоднократно опробованном на должниках Истока. Взгляд его обладал просто магической силой, иногда приводя к положительному результату гораздо быстрее, чем паяльник. Когда Штырь уйдет на пенсию, то сможет открыть клинику по лечению запоров. Отвечаю, очередь стоять будет.

— Вам чё, с пацанами выпить западло? — сурово спросил он, показывая на рюмки.

Видимо, наши гости поняли его без переводчика, потому что дисциплинированно проглотили то, чем их угостили. Тут-то я и узнал, что не все азиаты так могучи, как Китаец. Приведенные им корейцы пить не умели совсем. Или это абсент паленый попался…

Некоторое время спустя.

Корейцы, хлебнувшие по две рюмки коварного полынного пойла, воспетого Тулуз-Лотреком, оказались теми еще оторвами. Они отважно спустились с нами в чужой подвал, где ушлый Китаец обнаружил стеллажи, уставленные покрытыми пылью бутылками с вином. Все это счастье было спрятано за стеклянными дверями, позади которых ощущалась не слишком приятная прохлада.

— Что за червивка? — спросил Китаец, с подозрением разглядывая выцветшую этикетку. — Одна тысяча девятьсот пятьдесят пятый год! Походу просрочка! Не траванемся, Серый?

— А хуй его знает, — пожал плечами я. — Не должны. Это ж винный погреб. Штопор есть?

Штопора ни у кого не оказалось, а потому горлышко бутылки молодецким ударом о мраморную столешницу журнального столика снес Карась, после чего разлил по стаканам, найденном в том шкафчике.

— А ничё так винцо! Кисленькое! — заценили пацаны, с удивлением поглядывая на корейцев, которые в изумлении тыкали в блеклую этикетку. — Бедненько живут азиаты. Гля! Червидону голимому рады.

— Пацаны! — я захохотал в голос, не в силах сдержаться. — Это ж винный погреб в богатом доме. А это элитное вино, а не портвейн «Три топора». Оно может и штукарь зелени за бутылку стоить.

— Серому больше не наливать, — отнял у меня стакан Карась. — Плетет невесть чего! Штукарь баксов за бутылку вина! Сам-то себя слышишь, болезный? За косарь в деревне дом купить можно. А тут вино какое-то…

А Китаец разливал один пузырь за другим, подозрительно блестя глазами. Закинулся, сволочь! И где только достал? Он, пугливо поглядывая на меня, вытащил из кармана пакет с белым порошком, который небрежно бросил на стол.

— Рвите, косоглазые братья!

Пьяные в дым братья, измученные дресс-кодом, изуверской корпоративной культурой и четырнадцатичасовым рабочим днем, были уже не в состоянии оценивать объективную реальность, и покорно втянули дорогу вместе с ним. А я… А я уже и сказать толком ничего не мог. Помню только голую кореянку, которая танцевала на столе под Майкла Джексона. Она грохнулась с него, пытаясь изобразить лунную походку. У нее почти получилось, но тут закончился стол.

А потом я опять ничего не помню.

— Надо же было так нажраться! — я с трудом всунул ноги в штанину и кое-как застегнул рубашку, попутав пуговицы местами. Ноги я всунул в туфли, а носки — в карманы. А потом рванул искать пацанов, оставив свою спутницу лежать на кровати. Ей я помочь уже ничем не мог. Сама виновата, дура. Я за нее эту дрянь не нюхал. Честно сказать, я тот момент вообще не помнил, как и того, кто вообще принес кокс на виллу.

— Ой, бля! — только и смог сказать я и попытался вырубить музыку, которая орала на полную громкость в гостиной и била по ушам так, что барабанные перепонки были готовы порваться. Перебор кнопок на деке музыкального центра дал результат — Майкл Джексон с кассеты заткнулся на полуслове.

Зал, который до нашего прихода можно было снимать для глянцевого журнала с интерьерами, представлял собой печальное зрелище. На столе мордой в кокс лежал кореец, с шеи которого свисал фотоаппарат. Голая кореянка, которая пыталась изобразить лунную походку, валялась ровно там, где и грохнулась. Она свернулась на полу уютным калачиком и негромко сопела. На ее лбу наливалась густой синевой гомерических размеров шишка. Шикарная плитка оказалась усыпана осколками стекла, а стены украсили бордовые пятна. Раньше их не было, я это помнил точно. Видимо, когда элитное вино уже перестало лезть в горло, его начали просто метать в стену. Еще одного корейца я нашел в туалете, где он заснул, обняв в последнем порыве дизайнерский унитаз. А еще двух — в соседней спальне, где мужик со спущенными штанами уснул прямо на бабе, а та, видимо, вырубилась еще раньше. Остальных я искать не стал.

— Да где же пацаны? — спрашивал я сам себя, понимая, что полиция, вызванная измученными шумом соседями, вот-вот приедет. — О, Пахом!

Штырь заснул на надувном матрасе, который плавал в бассейне на заднем дворе. Просыпаться он не хотел, поэтому я просто перевернул матрас, а потом, когда он начал захлебываться, выловил его из воды.

— А? Чё? — водил Пахом по сторонам безумным взглядом. — Мы где вообще, Серый? Не помню ничего!

— Валить надо отсюда! — сказал я ему. — У меня баба мертвая в спальне. Не поверишь, прямо на хую сдохла.

— В натуре? — кое-как сфокусировался на мне Штырь. — А ты могуч! Бабу до смерти засношал! Кому рассказать — не поверят!

— Вылезай быстрее! Вот-вот мусора нагрянут! Пошли пацанов искать!

С улицы раздался звук сирен, и мы ускорились. Ну, точнее, попытались — башка раскалывалась не только у меня.

— Они в подвал пошли! — Пахом ткнул куда-то вдаль, и повернув голову, я увидел черный провал двери и туфлю сорок шестого размера, которая явно не могла принадлежать корейцам. Она валялась рядом, как бы намекая на возможное нахождение Карася где-то поблизости.

Штырь, покачиваясь, пошел в сторону подвала. Парня ощутимо штормило, а потому его тушу бросало то вправо, то влево безо всякой системы. И только перила, в которые он вцепился, слегка исправили ситуацию. Они придали его телу нужную устойчивость и почти вертикальную ориентацию.

Карась и Китаец нашлись в подвале. Димон лежал одной половиной тела внутри хранилища бесценного бухла, а другой — снаружи. Карась сидел у стены и храпел, зажав в кулаке не начатый пузырь. Он так и не смог его открыть.

Тут и я услышал вой сирен уже во дворе — ворота-то мы так и не закрыли!

— Попали! — Штырь сделал стойку, как охотничья собака.

— Шкериться надо, — сказал я, оглядывая подвал, забитый какими-то коробками. — Уйти не успеем. Если нам повезет, то косоглазых упакуют, а мы отсидимся. Буди пацанов!

Хер там. Они ни в какую не хотели будиться. Что-то мычали и все.

— Хватаем! Тащим за стеллажи.

Я схватил Карася, Штырь — Китайца. С огромным трудом мы втиснулись позади винных стеллажей. Тут было пыльно, и я чуть не закашлялся.

Неподалеку послышалась быстрая греческая речь, а потом и шаги где-то рядом.

— Хули тут происходит? — просипел Карась, открывая глаза.

— Завали хлебало, придурок, — прошептал я на ухо, с трудом удерживая Вовку подмышками.

Но Карась затыкаться не хотел.

— Хлыст, че за беспредел⁈ — мычал он. — Мы ващще где?

Я, удерживая Вовку одной рукой, попытался заткнуть ему рот. В винный погреб зашло сразу несколько человек.

Ай, сука! Карась укусил меня за ладонь. И как я в этот момент не заорал, до сих пор не понимаю…

Обратно мы летели тише воды, ниже травы. Не бухали, не трепали языками. Пацаны мрачно пялились в иллюминаторы, а обиженные невниманием девчонки надулись и разглядывали журналы. Они, бедняжки, и не подозревали, какое веселье пропустили.

— Сергей Дмитриевич, я так и не понял, — чего мы так быстро сорвались? — первым не выдержал Йосик. Стоило самолету занять эшелон, как он отложил документы и повернулся ко мне. Я не стал отвечать, просунул голову между креслами к Китайцу: