- Служит Мессу в море? Но как? - Сие было столь интересно, что Нелли тут же позабыла о скользящей под тонкими досками зловещей глубине.

- Да очень просто, он на своей лодчонке, а верные на своих, а мир принимать и причащаться по очереди подплывают борт в борт.

- И синие разве не преследуют ваши лодки?

- Куда там, - Ан Анку рассмеялся. - Плавать средь наших скал - все одно что в прятки со Смертью играть.

- Иной раз покажется, будто не женщины вас рожают, а пробиваетесь вы средь этих скал на свет из земли, что та ж камнеломка. Покидают ли бретонцы свои пределы? - спросила Нелли. - И коли да, не чахнут ли вдали от них, словно растение, вырванное с корнем?

- Вестимо, иной раз приходится бывать на чужбине, - отозвался Ан Анку, что-то разглядывая в тумане, в коем, казалось, ничего и невозможно было разглядеть. - Только мы впрямь боимся разлуки с родной землей, не мене, чем древний народ египтяне.

Елена и Катя подскочили одновременно, изрядно качнув лодку.

- В том была у египтян их сила, но в том же и слабость, - спокойно продолжил Ан Анку. - Тож и с нами. Мы взяли б в три месяца Париж, когда б легко нам было бродить вне видимости колоколен родных деревень.

- Ан Анку, сдается мне, не так ты прост, как кажешься, - не удержалась Катя. - Откуда ты знаешь свычаи египтян? Даже в Библии того нету.

- Поверь, я такой же темный мужик, как иные здесь, разве что немного разумею грамоте. Да и то не редкость. А что слыхал кое-что не из Библии, а из других книг, так я ровесник сына моего сеньора. Не единожды ходили мы вместе в море, мудрено ль, что пристала ко мне малая толика из того, что вколачивали в него учителя.

- А кто твой сеньор, Ан Анку? - спросила Елена.

- Так Белый Лис, - ответил тот, странно изменившись в лице.

Тут Ле Ноах, три подруги успели только испуганно вскрикнуть, выпрыгнул вдруг через борт в море. Однако ж не утонул, но, поднявши фонтан брызгов, оказался в воде по колено.

Ан Анку поднялся в деревянной скорлупке, изготавливаясь прыгнуть на берег. Куда они приплыли? Туман растаял вдруг, открывая гряду скальных островов, поросших только низким кустарником и цепкими цветами: чертополохом, клевером, камнеломкой. Небольшой островок, к которому они пристали, не был, однако ж, вовсе необитаем. Выше по склону лепилась к скале сложенная из сколков того же бурого гранита живописная хижина без одной стены, роль коей играла самое скала. Взобравшись чуть выше хижины по склону, можно было ступить на черепичную крышу и подойти к трубе.

- А что, удобно дымоход чистить, - прозаически заметила Параша.

Взбежавши по узкой тропинке (хоть после зыбкой воды ноги и ступали не вполне уверенно), путники приблизились к скромному приюту.

В очаге дотлевали угли, изобличая недавнее присутствие человека. У стены, той, что подарила Натура, освободив немало дней человеку от борьбы с гранитом, были свалены вязанки вереска, покрытые козьими шкурами. Ну да, откуда здесь деревянная мебель, на самом-то острове ничего не растет.

Пол был выложен плитами, что могло б показаться излишней роскошью, когда б одна из плит, со свету это не враз удалось разглядеть, ни была сдвинута в сторону, открывая начало лестницы, ведущей в черный лаз.

- Скалы делают нас беспечными о своей безопасности, - усмехнулся Ан Анку, следуя вниз вослед за проворным мальчиком.

Ни тот, ни другой не подумали запастись факелами, да Нелли уже и видела далекие отсветы огня там, откуда доносился гул голосов.

Двигаясь в черном проходе, куда лестница опустилась, то ли на свет, то ли на голоса, Ан Анку, Ле Ноах, Параша, Катя и Нелли, шедшая последней, все отчетливей улавливали, что голоса сплетаются в песню.

- Пьем здоровье Его Величества!

Сдвинем бокалы, фа-ла-ла-ла!

Старые вина в изрядном количестве,

Сдвинем бокалы, фа-ла-ла-ла!

Песня теперь гремела, подхваченная камнем. Огромный скальный зал, освещенный неровными сполохами факелов, казался залом рукотворного замка. Стесненность в дереве восполняли натянутые кое-где яркие ткани и ковры, превращавшие также лежбища из ветвей в диваны и оттоманки. Строем стояли десятки ружей - дорогих, с резным ложем и перламутровыми накладками, и самых простых, старого образца.

- А тот, кто за это не пьет,

Пусть крюк в потолок вобьет!

Желаем ему удавиться,

И в ад прямиком провалиться!

Огромная ледяная колонна, с бочку в обхват и в два человеческих роста, служила службу самую хозяйственную: внизу была она обставлена кадками с рыбою, маслом, битой птицей. Пламя играло в ее хрустальных боках.

Каменная глыба служила столом, за которым и расположились на вереске люди. Крестьяне? Дворяне? По одежде было не разобрать.

Белокурый красавец, сущий Аполлон щасливой наружностью, поднимал роговый кубок: козья куртка его была накинута поверх тончайших кружав батистовой сорочки.

Бородатый мужик, мирно спавший в стороне, невзирая на весь шум, укрывался во сне парчовым камзолом.

При свете поставленной на бочонок восковой свечи в грубом подсвечнике какой-то вовсе немолодой человек столь же безмятежно делал грифелем записи в небольшую книжку.

- Пусть будут крепки полки,

С позором бегут враги! - завел белокурый Аполлон, превосходно заметивший вошедших. - А мы, офицеры, Его кавалеры Покажем друг другу отваги примеры!

- Пьем здоровье Его Величества!

Сдвинем бокалы! Фа-ла-ла-ла! - подватили десятки голосов.

Старые вина в изрядном количестве

Сдвинем бокалы! Фа-ла-ла-ла!

- Но вон из застолья тот,

В чьей подлость душе живет! - продолжил красавец.

Пусть, честное слово! Катится он

К круглоголовым

В Иерихон!

Голоса и своды вновь подхватили припев.

- Тысячу извинений, сударыня, - обратился к Елене красавец, отвешивая галантнейший поклон. Годами казался он едва ль не моложе ее самое. - Мы нынче празднуем и пьяны! Не хотелось портить песни! К Вашим услугам и у Ваших ног - Анри де Ларошжаклен.

- Я - Элен де Роскоф, - Елена протянула французу руку, к которой тот, тряхнув волнами льняных кудрей, склонил тут же голову. - Я должна видеть Белого Лиса.

- Ба! Да у нас нынче два праздника вместо одного! - Юноша, отрекомендовавшийся как Ларошжаклен, вправду был слегка навеселе. - Богиня из снежной страны! Мало, что мы сегодни так славно отколошматили синих… Господин де Роскоф! Вы слышите, господин де Роскоф! Ваша невестка прибыла из России!

- Помилуй Господь, могу ли я поверить такому щастью?! - Стук запрыгавшего по камням грифеля показался слишком громок. Записная книжка также упала с колен стремительно вскочившего на ноги пожилого человека. Но ни шагу не сделал он к Елене: казалось, ноги его вросли в землю.

Застыла и она, странно ослабев в коленях. Недвижнее статуй, они смотрели друг на друга.

Нельзя не узнать было это высокое чело, обрамленное не русыми, как у Филиппа, но белоснежными волосами, эту незнакомую жесткую складку знакомых губ. Никогда не было у Филиппа такого пронзительного взгляда - словно на тебя не глянули, но окатили едкою, обжигающей до костей кислотой, но серые глаза, они были те же самые. Тот же твердый подбородок, те же прямые плечи. Положительно, она узнала бы его в самой многолюдной толпе!

- Батюшка!

Ноги ожили: Нелли метнулась к свекру, рухнула на колени, прижав обеими руками к лицу окрашенную крестьянским загаром руку старика, ткнулась лбом в крестьянский его наряд.

- Не верьте щастью, отец, я - вестница горя! Филипп…

- Элен, дорогое дитя мое, - де Роскоф помог ей подняться. - Не терзай себя жестокими словами, мне все ведомо. После я расскажу тебе о том. Не плачь, дитя, дай наглядеться на тебя.

Только сей час Нелли огляделась вновь кругом, пораженная тишиною. Шумное только что сборище застыло и онемело, почтительно наблюдая за родственною встречей. Но почти тут же сделалось шумно вновь, и с этого мгновения все, что творилось вокруг, почти сразу истаяло в ее памяти. Запомнилось лишь теплое ощущение привета, окутавшего подруг со всех сторон. Казалось, они воротились домой - в Кленово Злато или в Сабурово. Десятки рук заботливо обустраивали их, десятки голосов звучали в ушах…