- Парашка не может вовсе перестать ворожить, - встревожилась Нелли. - Это уж она не она будет.

- Сдается мне, здешний народ лучше умеет управляться с подобными проблемами, - отец Модест глядел через ее плечо, куда-то вдаль. Нелли обернулась по направлению его взгляда. Согбенная летами старуха-крестьянка шла в сторону деревни с корзинкою водорослей на спине и грабельками у пояса. Черная шаль, черная же юбка с высокою тальей - все сие делало ее неприметною в угрюмом осеннем пейзаже.

- У бретонцев, я чаю, кровь темней, нежели у русских, - улыбнулся господин де Роскоф. - Древняя мудрость помогла нам перелить старое вино в новые мехи. А коли отвлечься от любезных мне гематических тем, так получается теперь все по-честному. Франция отдала России мужчину - взяла у ней женщину.

- Нет уж, вдове в подружки негоже, - уперлась Нелли. - Ты, Катька, будешь.

Ни цветочка, даже осенние листья и те пожухли!

Единственным украшеньем, до которого додумались подруги, явились оставленные приливом в песке мелкие раковины. Больше других годились двойные с перламутровыми изнутри створками. Нелли собирала их, а Катя низала мудреное ожерелье.

- В волоса вплесть, так и ничего будет, - бормотала она нод нос, сидя у растворенной верхней половинки окошка: в домике было темно, а снаружи слишком стыли пальцы.

- Господи, что б я дала за утюг, - Параша чистила платье намоченною губкой. - Только ближняя деревня шибко бедная, нету у них.

- Ладно, не зря ж говориться, что лучше в лохмотьях, да за любимого, чем за постылого в золоте, - говорила Катя, судя по всему сильно теперь жалевшая как раз о золоте - о присвоенных санкюлотами украшениях. Нето, чтоб те насильно отобрали у ней все дорогое, и без того было хорошо заплачено. Однако тюремщики уперлись, что, сохранности ради своей головы, возьмут цыганкино золото «на сохраненье», иначе-де доносчики, что обитают средь заключенных, заподозрят неладное. Пришлось уступить. А теперь вот ни колечка подруге в подарок.

Как бы хотелось соорудить букет и венок новобрачной из святых лилей! Но лилеи отчего-то уж несколько дней не являлись из земли.

Рассвет выдался не по осеннему солнечен. Яркие лучи тепло сияли над холодным простором океана, по серому песку прибрежной полосы.

Желая добиться хоть какого-то сохраненья звука, а также и уберечься от ветра, отец Роже собрал походный алтарь под сенью наклонной скалы. Под ним он заложил на особой подставке ковчежец.

- А прямиком за алтарем ход в пещеры, - сказал ей Анри де Ларошжаклен. - Враг может его заметить, но толку чуть. Лабиринт там смертельный, не имеючи точных примет пропадешь.

- А скоро ль еще одна свадьба, Анри? - спросила Нелли вроде бы невпопад.

- Скоро Элен, но нам с Туанеттой жаль, что Вас на ней не будет. Но не дело кораблю долго болтаться тут на якоре. А другого рейса Вы, поди, ждать не захотите.

- Долгие проводы - лишние слезы, так у нас говорят, Анри.

- Эх, будь Туанетта здесь сегодни, можно было б сразу две свадьбы сыграть. Но Вы можете быть покойны, моя северная богиня. Свадьба не замедлит до Адвента, и все будет хорошо.

- Еще как хорошо, Анри! - Нелли всплеснула руками от радости. - Как я нонче об этом мечтала, взгляните!

Из серого песка под скалою поднимался цветок - вовсе маленькой и беззащитный по осени, напоминающий перламутровым своим тоном одну из соседок-ракушек.

- Анри, это же цветок для Параши! Свадебный цветок! Ну, что ж Вы медлите, сорвите его мне! Не могу же я за алтарь заходить!

Нелли подпрыгивала от нетерпения. Молодой предводитель шуанов, смеясь, приблизился к цветку, преклонил перед ним колено и бережно сорвал.

Перехватив лилею, Нелли бегом воротилась в домик, где Параша и Катя уж завершали немудреные приготовления.

- Парашка, вот он, цветок короля! Может статься, что и последний на французской земле! Катька, куда лучше - на корсаж или в куафюру?

- В волоса, - отозвалась цыганка, перебирая ловкими пальцами льняные косы Параши. - Вишь, я их ракушечными-то бусами перехватила да кверху подняла, хорошо будет.

И верно, с лилеей в волосах, переплетенных живым перламутром, получилось лучше не надо. Нужды нет, что на ногах деревянные башмаки, Парашу они нисколько не портили. Горделивой красавицей стояла она в дверях, высокая, с высокой куафюрой, словно странно отрешенная от обыкновенных своих забот. Нелли и Катя болтали от волнения наперебой, не сразу и заметив, что подруга не вымолвила ни слова.

- Эй, ну где вы там, - сердито позвал снаружи Роман. - Меня дедушка Антуан просил поторопить, уж отец Роже готов.

- Ну, тоже свадьба называется, - в сердцах воскликнула Катя. - Ни заплачек спеть некому, ни пряников нет для выкупа невесты!

- А по мне так лучше и не бывает, - сериозно возразила Нелли. - О таком внукам и правнукам сказывают.

- И то верно.

Сопровождаемая подругами, Параша спустилась крутой тропою, идущей в расселине скал. Мужчин было поболе - девятеро, считая Романа. Благодаря тому свинцовый день сделался вдруг ярок, словно на серый берег села стая сказочных Жар-птиц: шуаны вывернули козьи свои куртки казовой стороною наружу.

- Вот это красота, и цветов не надо! - восхитилась Катя.

Чем только не переливались яркие шелка. На них кровоточили святые Сердца Иисусовы и гуляли единороги, дышали огнем драконы и плескались русалки, улыбались солнца и луны с человечьими лицами, странные деревья единовременно плодоносили и цвели.

Отец Роже уж нес к алтарю литургическую свою утварь, покуда обернутую в белый холст. На нем был белый, шитый серебряными нитями короткий плащ с капюшоном, Нелли не знала, как такое одеянье называется.

Отвесив изящный поклон, господин де Роскоф взял Парашу за руку и подвел к Ан Анку, уж стоявшему пред маленьким алтарем. Скромная невеста встала рядом с нарядным женихом. За нею подошла Катя, а за Ан Анку встал Ларошжаклен.

Голова Ан Анку была непокрыта и ветер вовсю трепал его длинные русые волоса.

- Veni, Creator, Spiritus,

Mentes tuorum visita

Imple superna gratia,

Quae tu creasti, pectora, - начал отец Роже.

- Qui diceris Paraclitus,

Altissimi donum Dei,

Fons vivus, ignis, caritas

Et spiritualis unctio, - стройно откликнулись шуаны.

Tu septiformis munere,

Digitus paternae dexterae,

Tu rite promissum Patris,

Sermone ditans guttura, - далёко разносилось над древними водами.

Вдали реял парус корабля. Шлюпка, уж весь день снующая меж берегом и судном, на сей раз отлеплялась от борта.

Отец Модест, отошедший к воде, не молился со всеми, но лицо его выдавало волнение чувств.

Словно все было уже когда-то, и эти волны, и эти скалы. Словно так же, шумом океана, величественно звучала латынь, понятная Нелли на треть, ежели не меньше.

Но латынь вдруг оборвалась.

- Хочешь ли ты, Мартен, добровольно и без принуждения взять в жены сию девицу, которая пред тобою? - на скверном своем французском вопросил отец Роже.

Ничегошеньки в первое мгновение не поняв, Нелли даже огляделась по сторонам. Какой такой Мартен, откуда он взялся? Тут же столкнулась она глазами с Катей и подавилась решительно не подобающим смехом. Вот балда-то! Ей что, надобно было, чтоб пред святым алтарем человека назвали Призраком Смерти?

- Volo, - ответил тот по-латыни.

Вот уж, все-таки, конфуз. Выходит она так и не удосужилась за все минувшие месяцы спросить, как зовут Ан Анку? Получается, что так… Ох уж эти бретонцы со своими прозвищами, что прилипают к ним ровно вторая кожа!

- Хочешь ли ты, Прасковия, добровольно и без принуждения…

Ну как же она раньше не догадалась, вить не было дома никаких Мартынов! Хорошо хоть, кроме Катьки никто не знает.

- Volo, - твердо, словно и ей латынь не была в диковинку, ответила Параша.