Вачагану едва исполнилось двадцать лет. Высокий и стройный, как тополь в царской роще, он, однако, был очень изнеженным, болезненным юношей.

«Сын мой, — часто говаривал отец, — ты знаешь, что с тобой связаны все мои надежды, ты должен сохранить огонь в нашем очаге, поддержать славу нашего имени. Тебе надо жениться. Так ведется испокон веков».

Сын только краснел при этих речах отца и не знал, куда глаза девать. Он не думал о женитьбе, но отец не оставлял его в покое и снова и снова все настойчивее говорил о том же.

Чтобы избавиться от отцовских уговоров и чтобы реже с ним видеться, Вачаган занялся охотой, хотя по природе был домоседом, любил провести время за книгой.

С некоторых пор он стал подниматься чуть свет, целыми днями бродил по лесам и долинам, возвращаясь домой только поздним вечером. Иногда пропадал и по три, по четыре дня к великому беспокойству своих родителей. Сыновья многих князей искали с ним дружбы, вызывались сопровождать его в походах, но он избегал общения с ними и всюду брал с собой лишь преданного и храброго слугу Вагинака и собаку Занги — молодого, но уже громадного пса. Встречным трудно было бы отличить царевича от слуги: оба одеты в простые охотничьи одежды, у обоих за плечами лук и стрелы, к поясу пристегнуты широкие мечи. Только мешок с провизией носил Вагинак.

Часто они останавливались в том или другом селе, и Вачаган, выдавая себя за чужеземца, знакомился с жизнью крестьян, с их заботами, нуждами, примечал и хорошее и плохое, видел, кто справедлив, а кто нет. Потом многих мздоимцев вдруг отстраняли от дел, а на их место ставили людей честных и праведных. Вылавливали и наказывали воров, помогали семьям нуждающихся. Как по волшебству, неведомая сила сеяла добро.

А народ, наблюдая все это, думал, что царь Ваче так заботится о своих подданных, знает, кого надо наказать, а кого наградить. В стране перевелись и воровство, и всякая несправедливость. И никто не видел, что все это доброе от царевича.

Путешествия Вачагана и ему самому послужили на пользу. Он окреп, повеселел, стал бодр и ловок. Узнав ближе нужды народа, он почувствовал, как много добра может сделать царь для своей страны.

А сердце юноши уже жаждало любви. Нужен был только случай.

Этот случай скоро представился.

Однажды, как обычно охотясь, Вачаган и Ваганик добрались до какой-то деревни и сели отдохнуть у родника. Они были очень усталые, вспотевшие. Пришедшие по воду деревенские девушки поочередно наполняли свои кувшины и убегали.

Вачагану хотелось пить. Он попросил воды, и одна из девушек протянула ему полный кувшин, но другая тут же выхватила кувшин у нее из рук и вылила воду. Потом она уже сама снова наполнила кувшин и снова вылила его. У Вачагана душа горела, он с нетерпением ждал, когда же ему наконец дадут напиться, но незнакомка словно забыла о нем. Как бы забавляясь, она раз пять наполняла и опорожняла кувшин и только после этого подала охотнику напиться.

Утолив жажду, Вачаган передал кувшин Вагинаку, а сам заговорил с девушкой, спросил, почему она не сразу дала им напиться, может, шутила над ними?..

— У нас не принято шутить с незнакомцем, а тем более если его томит жажда, — ответила девушка. — У меня на уме было совсем другое: я увидела, что вы очень устали и потные. В таком состоянии от студеной родниковой воды можно и заболеть, вот почему и медлила — хотела, чтобы вы немного остыли.

Мудрость девушки поразила Вачагана, но еще больше она поразила его своей красотой. У нее были огромные черные, горящие глаза, тонкие, точно кистью наведенные, брови, точеный нос и красиво очерченные губы. Голова непокрыта, по плечам струятся роскошные косы. Одета она в пунцовое шелковое платье, свободно ниспадающее до пят, а поверх него шитый гладью казакин, обхватывающий тонкий стан и высокую грудь. Босые, омытые водой ноги сверкают молочной белизной. Во всем облике девушки, в ее глазах такое очарование, но при этом и такая сила, что Вачаган был ошеломлен и испуган.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Анаит, — ответила девушка.

— А кто твой отец?

— Отец? Пастух этой деревни, Аран. Но зачем тебе знать, чья я дочь и как мое имя?

— Просто спрашиваю, греха ведь в этом нет?

— Коли спрос не грех, тогда скажи, кто ты и откуда?

— Соврать или правду сказать?

— Как посчитаешь достойным для себя.

— Понятно, что я считаю для себя достойным сказать правду, а правда сейчас та, что я не могу пока признаться, кто я на самом деле, но обещаю через несколько дней дать искренний ответ.

— Хорошо, а теперь дайте мне кувшин, и, если хотите, я еще принесу вам воды.

— Нет, спасибо. Ты дала нам хороший урок, мы всегда будем помнить его и тебя не забудем.

Анаит взяла кувшин и ушла.

Когда наши охотники, снова пустившись в путь, ехали домой, Вачаган спросил Вагинака:

— Видал ли ты у нас таких красивых девушек?

— Красоты ее я не разглядел, — сказал Вагинак, — а только слышал, что она дочь пастуха.

— Красоты не приметил, но слышал все хорошо? Это оттого, что ухо у тебя острее глаза, только слышит оно все же не так, как надо.

— Ну, нет, все нужное слышит. Девушка сама сказала, что отец ее — деревенский пастух.

— И прекрасно. Что из того? Красоты ее это не убавило, а достоинства лишь возвысило.

— Что ж, когда станешь царем, придумай какую-нибудь пастушью медаль и награждай ею всех своих князей.

— Боюсь только, ни один князь не будет достоин этой пастушьей медали, Вагинак. Она очень высокого достоинства. Ее смогут носить только цари и патриархи. Разве тебе неведомо, что посох, вручаемый царям и патриархам, есть пастырский символ?

— Пастырский, но не пастуший.

— Между пастырем и пастухом та и разница, что у пастыря одна паства, а у пастуха в стаде и овцы, и козы, и коровы, и буйволы, и лошади, и ослы, и мулы, и даже верблюды. И, скажем, царь скорее похож на пастуха. Его паства тоже очень разная. Я думаю, все пастухи, от Авеля до отца этой прекрасной мудрой девушки, были праведниками.

— С тобой невозможно спорить, царевич. Так и быть, пусть она красива, эта дочь пастуха. Раз пришлась тебе по сердцу — значит, хороша. Но я думаю, что, если бы эта девушка оказалась дочерью землепашца, ты бы не стал так говорить, что Каин был землепашцем, а сказал бы, что лучшие в мире люди были землепашцами.

— Нет, в самом деле, скажи правду, Вагинак, кто красивее — Анаит или дочь нашего военачальника Варсеник?

— Я думаю, что для княжны красивее дочь военачальника, а для пастушки — эта крестьянка. Одна другую не заменит.

— Ну, а кто из них умнее?

— Я не испытывал ума ни у той, ни у другой. И все же думаю, Варсеник знает, что вода нашего Тартара не может никому принести вред, и, если бы ты у нее попросил воды, она не стала бы, как твоя Анаит, томить тебя жаждой.

— Вагинак!..

— Слушаю, царевич…

— Ты не любишь меня, Вагинак.

— Я понимаю, царевич, ресницы этой чаровницы Анаит вонзились в твое сердце, и мне жаль тебя, потому что я чувствую, рану не излечить.

Вачаган замолчал и погрузился в свои думы. Замолчал и Вагинак. Только Занги привычно резвилась, словно почуяла добычу.

Спустя несколько дней царь долго беседовал с Вагинаком о Вачагане.

— Ты малым ребенком был взят к нам в дом, — сказал царь, — и я заботился о тебе как о родном сыне. Прошли годы, теперь ты и сам стал отцом и знаешь, каково оно, чувство отцовства, сколько за ним забот и тревог. Вачаган любит тебя, как брата родного, и только тебе открывает свои тайны. Выведай, что у него на сердце, и расскажи нам, чтоб мы могли понять, как нам поступать и что предпринять.

— Государь, Вачаган настолько скрытен, что он и мне не открывается. Но в последние дни я и сам ощущаю в нем какую-то перемену. Думаю, ему приглянулась девушка по имени Анаит.

— Кто это такая, Анаит?

— Дочь пастуха из Ацика.