Кто-то из редакторов, вздохнув, сказал:

— Будем считать, что договорились.

Редактор «Советской Белоруссии» Игорь Осинский промолчал.

И утром я улетел в Узбекистан.

Перед торжественным раутом (это был конец второго дня официального визита президента Республики Беларусь в Узбекистан) ко мне подошел заведующий белорусского бюро «Интерфакса» Слава Зенькович:

— Слушай, Иосифович, у нас там в Минске какая-то буза. Газеты вышли с белыми пятнами.

— Как это — с белыми пятнами?

Я тут же бросился звонить в Минск, Синицыну.

— Не нервничай, все в порядке, — с натянутой бодростью заявил тот. — Ничего страшного… Ну, депутаты начали бузить. Побузят — и перестанут. Как у вас там, в Ташкенте, дела?

Я принялся звонить в свое управление. Ситуация, как я и предполагал, оказалась далеко не радужной. Оказывается, первой с белыми пятнами вместо доклада Антончика вышла «Советская Белоруссия» — с ее полумиллионным тиражом! На следующий день с белыми пятнами вышли все четыре главные государственные газеты. Парламентская оппозиция поднимет вопрос о свободе слова, о введении цензуры и возможном импичменте главе государства…

Глава государства, проходя к трапу самолета (мы вылетали в Самарканд), посмотрел на меня неодобрительно:

— Ну что там у тебя?..

— Ничего. У меня — ничего. У нас — проблемы.

Но сам Лукашенко так не считал. Он ведь лично никому никаких распоряжений не отдавал. Можно ли считать распоряжением фразу, брошенную на лету: «Поступай, как знаешь…»?

Как я и ожидал, Синицын лишь делал вид, что все в порядке. Идея импичмента действительно витала в воздухе. Газеты буквально кишели заголовками, из которых следовало, что налицо нарушение Конституции177.

Но больше всего впечатляли белые, нет, не пятна, а целые газетные страницы.

Мне предстояло сделать что-то решительное. Эти белые страницы ставили крест на моей собственной репутации. И тогда я сообщил подчиненным, что намерен подать в отставку… в связи с тем, что мои действия нанесли политический ущерб главе государства.

На меня, с моим идиотским «благородством», смотрели как на юродивого.

Точно так же посмотрел на меня Синицын, которому я сообщил о своем решении. Я твердил ему что-то о том, что если я не «прикрою главу государства», взяв вину за случившееся на себя, то дело может закончиться импичментом «нашему президенту». Синицын смерил меня взглядом, причем убежденность в том, что я рехнулся, явно крепла в нем с каждой минутой178:

— Ну, по КЗоТу я тебя могу не увольнять еще месяц. А там посмотрим.

На том и расстались.

Я вернулся в кабинет и позвонил в «Звезду» Наркевичу:

— Владимир Брониславович, пришлите мне кого-нибудь потолковее. Желательно прямо сейчас.

— В отставку собрались, Александр Иосифович? — догадался Наркевич. — Не делайте этого. Всем только хуже будет.

Тем не менее, корреспондента Наркевич все-таки прислал. Наутро информация о моей возможной отставке уже была распространена.

Взяв на себя ответственность за все случившееся, я знал, что в истории с появлением «белых пятен» в «Советской Белоруссии» все же была и совсем не зависящая от меня подоплека.

Дело в том, что в редакции газеты «Советская Белоруссия» в течение месяца шла проверка службы контроля Президента. Были якобы вскрыты какие-то злоупотребления, вплоть до крупных финансовых афер. Не могу утверждать, было это на самом деле или нет, но главный редактор газеты Игорь Осинский понимал, что он обречен. Причем обречен по той же причине, по какой были обречены Гончар, Булахов, Синицын и многие другие члены команды: именно «Советская Белоруссия» активнее других государственных газет пропагандировала деятельность будущего президента страны, первой опубликовав и текст его пресловутого доклада, и огромное интервью с ним.

Таким образом, силу этой газеты — русскоязычной, а потому влиявшей именно на его электорат, — Александр Лукашенко знал. А значит, он должен был подчинить ее себе. Прежде всего — лишив коллектив статуса соучредителя газеты.

Понимая, что никакой перспективы договориться с главой государства у него нет, Осипский и избрал наступательную тактику самозащиты. Дерзким и весьма остроумным ходом с «белыми пятнами» он попытался превратить свое «дело» из административно-уголовного (каковое ему начали «шить») в политическое.

Дальше все было просто. Дело и в самом деле превратилось в политическое, сам Осипский некоторое время фигурировал в качестве жертвы борьбы за гласность, а Лукашенко и пресса поругались уже навсегда.

Вот, пожалуй, и все…

Я вовсе не собирался уходить в отставку. Я все еще надеялся на то, что президент осознает, что совершил ошибку, запрещая печатать этот ничего не изменивший и никому, в сущности, не мешавший доклад.

Но Лукашенко слишком хорошо знал, чего именно хочет.

В этом я убедился утром 2 января 1995 года, когда пришел на работу. В приемной сидел директор Белорусского дома печати Борис Кутовой.

— Ну, Александр Иосифович, кого выгоняем? — спросил меня главный типограф республики, изображая деловитость.

— Как — «выгоняем»? Вам что, Борис Александрович, одного скандала мало?

Он достал из папки какой-то список и положил передо мной:

— Вот. Это перечень тех изданий, которые печатаются у нас в БДП. Видите: четыре вычеркнуты. Это Сам вычеркнул. — По ужасу, блеснувшему в глазах Кутового, я понял, что он имел в виду вовсе не Титенкова. — Сказано, что еще четыре газеты должны назвать вы.

Были вычеркнуты: «Белорусская деловая газета», «Фемида», «Свабода» и «Газета Андрея Климова». Именно эти издания досаждали главе государства больше всего. Я взял в руки список, бросил через плечо: «Ждите!» — и побежал на третий этаж, к Синицыну.

Синицын был не в курсе. История с «белыми пятнами» и так вызвала у него состояние шока, как бы он ни храбрился. Выслушав меня, он совсем помрачнел. После долгого молчания, наконец, спросил:

— И что же ты предлагаешь делать?

— Сходите к нему. Объясните: это уже не ошибка, это окончательное уничтожение моей репутации. Я ему это объяснить не могу. Но и «козлом отпущения» быть не хочу. Помогите. Вам удобнее, к тому же вас он послушает. Хорошо, я взял на себя «белые пятна», но второй раз на те же грабли — спустя неделю! Ошибку взять на себя еще можно, но глупость — увольте!

— Чего ты хочешь?

— Пусть отменит приказ!

И мы отправились в приемную главы государства. Президент был на месте. Синицын взялся за ручку двери кабинета, посмотрел на меня:

— Пойдем вместе?

— Идите один! Вы же с ним были на ты179

Через час в приемную заглянул Иван Титенков:

— Кто у шефа?

— Синицын.

— А, ну и я зайду, — Титенков исчез за дверью.

Через минуту оттуда вылетел разъяренный глава Администрации:

— Пошли!

Синицын буквально вломился в собственный кабинет, прошел в комнату отдыха, достал из сейфа коньяк и, не спрашивая, налил два стакана до половины.

— Я его почти убедил. Но тут пришел Иван. «Вот как Иван скажет, так и будет!» А этот возьми и ляпни: «А чего это Федута выкобенивается? Пусть идет и выполняет приказ!» — «Слышал? Так и передай — пусть идет и выполняет приказ!»

— Считайте, что передали. А мое заявление у вас?

Всего неделю назад я добросовестно принял на себя ответственность за совершенную президентом ошибку, попросив взамен об одном: прежде чем принимать подобное решение, позовите и выслушайте! А потом решайте, это ваше право. И вот снова… Теперь это уже было настоящим предательством с его стороны.

Значит, нужно уходить. И я ушел. И не осуждаю за собственную отставку ни президента, ни самого себя.

вернуться

177

Что и подтвердит потом Конституционный суд.

вернуться

178

Как я понимаю, в тот момент Синицын был прав: только рехнувшийся на почве идейной верности начальству чиновник может нести такую чушь.

вернуться

179

Я определенно был плохим чиновником. Какой хороший чиновник станет дожидаться решения собственной судьбы в приемной, имея возможность «морально давить» на начальство в его кабинете?