Я помню, нас вырывали вместе с креслами. (Когда назавтра сессия началась, кто-то говорил: "Может, этого не было, что вы рассказываете?" — "Но кто поломал эти кресла?!") Меня первым вырвали из кресла, и два человека крутанули мне руки вверх так резко, что я, стоя на ногах, стукнулся головой о пол. В этот момент мне дубинкой ударили по позвоночнику. И я просто перестал чувствовать ноги».

Все снималось на пленку. То, что увидит на ней Леонид Синицын, много лет спустя он охарактеризует одним словом: «Ужасно…» Потом добавит: «Впечатление, конечно, было удручающее. Круглый зал, и они стоят в углу, как сейчас помню. Движение людей в масках. Выносят депутатов. Крики. Шум. Такое тяжелое впечатление…».

В жизни все было, как в кинобоевике. Только вместо террористов «мочили» депутатов высшего законодательного органа власти, обладавших статусом неприкосновенности.

Леонид Дейко вспоминает:

«По несколько человек на каждого — заламывали руки за спину и волокли так, что голова твоя находится внизу — и все в страшно быстром темпе. Я хорошо помню, как меня волокли по мраморным лестницам вниз. Вокруг было полно людей». Валентин Голубев:

«Хлопцы, похоже, были на срочной службе, потому что некоторые просили:

— Не дергайтесь, мы не хотим вам делать больно. Но все равно руки мне держали так, что голова была где-то на уровне колен. Рядом со мной вели Антончика, и где-то рядом — я не мог головы поднять, чтобы что-либо видеть — был депутат Коля Крыжановский, который кричал: "Что вы меня трогаете?! Я старый человек, вы мне в дети годитесь…" Голосил, как в деревне по покойнику.

Потом меня вывели. С двух сторон, чтобы мы не вырвались, стояла простая милиция, охрана Дома правительства. Увидев милиционеров, говорю:

— Как же вы можете? Вы же видите, что совершается антизаконный акт!

Кто-то ответил за всех:

— Мы не виноваты. Нас подставили. Мы этого не желаем. Мы просто стоим».

Они просто стояли…

Леонид Дейко продолжает:

«— Когда уже тащили, я хорошо запомнил, что на лестничной клетке, поближе к выходу, стоял невысокий мужчина в черном пальто и шляпой закрывал лицо. Запомнилось первое ощущение тогда, что он не столько закрывал лицо, сколько демонстрировал: "Посмотрите. Я к этому не имею отношения… Мне стыдно". Я сообразил, что это был зампредседателя Комитета госбезопасности Валерий Кез».

А вот что говорит сам Валерий Кез:

«Я тяжело пережил то, что участвовал в этой акции. У меня был сложный разговор с Бролишсом188, мне крайне стыдно было с ним разговаривать, и я в принципе даже ничего не скрывал. Я для себя сделал тогда вывод, что больше нив каких акциях такого рода участвовать не буду. Никто меня ни под каким предлогом не заставит, я лучше уволюсь. Это моя Родина. Не хочу, чтобы обо мне думали, как о бандите, который разгонял парламент. …Была ли дана команда их бить, я не помню. Она могла быть отдана непосредственно в зале, когда они начали сопротивляться. А план был: если будут сопротивляться — выносить. Выносить, бросать в автобус или машину и увозить их подальше».

Валентин Голубев:

«Когда вывели меня во внутренний дворик, там стояла машина-"воронок", с внутренними решетками. И там командовал офицер, который заставлял солдат бросать нас прямо в машину. Четыре человека брали одного, раскачивали и швыряли его, чтобы он летел лицом туда, в "воронок". У меня очки, я перед тем, как садиться в президиум, — у них металлическая оправа — дужки загнул. И я когда летел, страшно боялся, что очками ударюсь. Я представил, как эта оправа войдет мне в лицо… Не знаю, как я смог повернуться, чтобы удариться затылком, а не лицом. …Избили очень Сашу Шута, у Позняка потом брали анализ мочи — сразу пошла кровь».

Вероятно, Позняка били по почкам; это больно.

«И врачи-женщины плакали», — вспоминает Голубев.

Это было потом, когда их уже осматривали врачи…

Лукашенко, Шейман, Тесовец сделали политическую карьеру, будучи депутатами одного созыва с теми, кого в эту ночь избили дубинками, — с их ведома, с ведома новой власти. Они четыре года сидели с ними в одном зале, ели в одном буфете и нажимали одни и те же кнопки для голосования… Иногда — и это можно проследить по стенограмме — они даже выступали заодно.

Сегодня Синицын, как и Кез, не помнит, было ли принято решение об избиении189. «Во всяком случае, при обсуждении этого не звучало, — говорит Синицын. — Считалось, что, как положено, освободим здание, вынесем всех. Целенаправленно разгонят и…» И — что? В какой форме должен был происходить «целенаправленный разгон»? Зачем вообще понадобилось «освобождать здание»?

Это хорошо знал Лукашенко. Он не здание от депутатов собирался освобождать. Он «освобождал» парламент от способности сопротивляться.

…Итак, депутатов избили и «эвакуировали» из занимаемого ими по праву помещения. «Эвакуировали» — это слишком красиво. Их просто вышвырнули. Рассказывает Валентин Голубев:

«Нас везли простые милиционеры, был офицер, который молчал, и два солдата срочной службы. Один из них спросил:

— Куда вас отвезти? Я сказал:

— В парламент, в бывшее здание ЦК то есть190.

— Туда запрещено везти.

— В БНФ.

— Тоже запрещено.

— К Дому искусств.

И вот нас выбросили возле магазина "Океан"»191.

Возможно, эти запреты касались только лидеров Белорусского народного фронта, потому что, например, депутата Леонида Дейко выбросили из машины именно возле бывшего здания ЦК — демонстративно.

Ночь прошла в попытках депутатов «оформить побои» в прокуратуре и медицинских учреждениях. Потом собрались в гостиничном номере, где жил Леонид Дейко, начали обсуждать, что делать.

Очередное заседание сессии должно было состояться 12 апреля, в день космонавтики.

Оно и состоялось.

Правда, началось не с самого утра — в 12 часов. Началось с обращения членов Президиума Верховного Совета, которое озвучил депутат Борис Савицкий, к спикеру парламента:

«Большинство членов Президиума на утреннем заседании считало сегодня невозможным проводить заседания в этом зале. Несмотря на это вы начали здесь заседание, как ни в чем не бывало»192.

Мечислав Гриб был вынужден защищаться:

«Вы знаете, сейчас есть большое противостояние, и, может, сейчас достаточно одной искры, чтобы развязать войну. Кому она нужна?»193.

Гриб заметно нервничал. Вспоминает Леонид Дейко:

«Мне показалось, что, возможно, он и не ожидал, что это мероприятие закончится таким вот силовым методом. Для него это тоже было в какой-то степени неожиданностью».

Похоже, что Председатель Верховного Совета на самом деле не ожидал ничего подобного. Его уверяли, что все обойдется вполне мирно. И сессию он начал не в 9.30 утра, а в 12.00 по объективной причине:

«Ко мне в 8 часов позвонил по телефону Синицын и сказал, что еще саперы не закончили всю работу и до 12 часов будут работать… Также до 12 часов на работе не было никого в Администрации Президента и у Председателя Кабинета министров. Так меня уверил Синицын и так отвечали дежурные. Потом я связался с президентом (также состоялся разговор по этому вопросу)…»194

Понятно, что и президент попросил Мечислава Ивановича не превращать, так сказать, рабочий момент в трагедию (работают саперы, подождите до 12.00 — и подождали).

Но депутаты не успокаивались. Впервые был столь вероломно нарушен принцип парламентской неприкосновенности. Избиение было демонстративным, законность нагло попрана в присутствии должностных лиц, по долгу службы обязанных ее защищать. Совершено тягчайшее государственное преступление.