Реванш за проигранные в 1989 году выборы народных депутатов СССР БНФ взял в следующем, 1990 году. На выборах в белорусский парламент прошло около тридцати «неформалов», причем главенствующую роль во впервые легализованном в высшем законодательном органе республики оппозиции играли представители Фронта.

Двадцать пятого февраля 1990 года в Минске состоялся самый массовый митинг за всю новейшую белорусскую историю. Около ста тысяч человек вышли на улицу, выказывая поддержку идеям Зенона Позняка и его единомышленников. БНФ стал главной альтернативой белорусской компартии. О том, что Фронт был создай в поддержку перестройки — то есть, инициативы, исходившей от коммунистического руководства страны, — Позняк быстро забыл. Его позиция предельно четко сформулирована на сессии Верховного Совета 20 июня 1990 года:

«За всю историю человечества не было еще такой системы, такого тоталитарного режима и такой партии, при правлении которой было бы столько преступлений против человечества… Что касается ответственности каждого коммуниста за эти преступления, то человек, который находится в партии, не несет юридической ответственности за ее коллективные действия. Юридическую ответственность он несет только за свои действия и отвечает по суду… Что касается политической ответственности, то политическую ответственность несет каждый член партии, который носит билет»17.

Так и сложилось: на одном полюсе — КПБ, на другом — анти-КПБ, или БНФ.

В КПБ во всем винили Москву. Но вслух партаппаратчики противоречить Горбачеву не решались. Он все еще был высшим руководителем партийного механизма, хорошо отлаженного в сталинские времена.

Несогласные уходили сами — по возрасту.

Ушел и Ефрем Соколов. На съезде КПБ его сменил первый секретарь Минского обкома партии Анатолий Малофеев, который считался одним из лидеров белорусских консерваторов. На деле он, вероятно, просто хотел власти. Ему казалось, что пост первого секретаря ЦК власть дает, но вскоре стало очевидным, что это не так. Потому что власть — это когда ты можешь изменить ситуацию в соответствии со своими представлениями о том, как она должна развиваться.

А Малофеев ничего не мог изменить. Просто потому, что у партийного аппарата, которым он руководил, власти уже не было.

Впервые кризис дал о себе знать в марте 1991 года. В то время во всем СССР начались павловские реформы: цены подскочили, а товаров на пустых полках не прибавилось. И тогда в Минске рабочие вышли на площадь. Причем — в буквальном смысле слова — на площадь Ленина. Это были не бунтари из БЫФ, не молодежь, а действительно рабочие — шли строгими колоннами, собранные, решительные, только гул стоял на улицах. От человека к человеку передавали: «Тракторный на подходе. С "Интеграла" идут». Почему они вышли? Есть было нечего. Нескончаемые очереди в магазинах. Даже те, у кого были деньги, не могли на них ничего купить, — да и денег, в общем-то, было немного. Премьер-министр СССР Валентин Павлов вначале объявил обмен денег и таким образом изъял у населения крупные купюры, хранившиеся «на черный день» в заветном ящике бельевого шкафа, а затем ввел так называемый президентский пятипроцентный налог с продаж, отчего на эти же пять процентов повысились цены в пустующих магазинах.

Все это и переполнило чашу терпения. Никто не знал, что делать. Знали только, что во всем мире в таких случаях протестуют и организовывают забастовки. Так, стихийно, сумбурно, не понимая, чего следует требовать, вышли на площадь, что называется, «проявили гражданскую активность». Хотя ничего «гражданского» в этой активности не было — просто холодильники совсем опустели.

Массы «проявляли активность» более месяца. Разогнать их было невозможно: около двадцати тысяч человек приходили к Дому правительства, как на работу. Выдвигались все новые и новые требования. Департизация заводов. Декоммунизация профкомов. Отставка правительства и Горбачева.

ЦК КПБ не знал, как реагировать. Мне — тогда секретарю ЦК ЛКСМБ — довелось присутствовать на единственном заседании бюро ЦК КПБ, когда обсуждался вопрос о забастовках, перекинувшихся уже и в провинцию — в Солигорск, в Оршу. Помню стон председателя Верховного Совета БССР Николая Дементея: «Проблема не в нас, проблема в Москве!». У этих людей уже не было власти, конструкция, на вершине которой они оказались, обречена была рухнуть.

Она и обрушилась. В августе 1991 года, после провала московского путча, тихо поддержанного ЦК Компартии Беларуси, в одночасье все обвалилось. Первого секретаря ЦК, народного депутата СССР Анатолия Малофеева демократически настроенные депутаты буквально стащили с трибуны республиканского Верховного Совета. Секретаря ЦК КПБ Валерия Тихиню18, тоже депутата, на подходах к зданию Дома правительства в буквальном смысле слова оплевала толпа, и спасать его пришлось руководителю одной из дружин Белорусского народного фронта Вячеславу Сивчику19. Тихиня не мог прийти в себя и только повторял: «Спасибо, спасибо…» — пока его выводили из толпы, а потом вели в больницу (он слег с острейшим сердечным приступом).

Трясясь от страха, бывшие партийные руководители приостановили деятельность КПБ — КПСС на территории Беларуси, за что проголосовало абсолютное большинство парламента20.

В этом составе парламента оказался и бывший партийный пропагандист и агитатор Александр Лукашенко.

Михаил Горбачев не только принес на советскую землю — от Бреста, как говорится, до Курил — свободу слова, но и развязал хозяйственную инициативу. Хотя вряд ли он мог себе представить, что появится целое поколение руководителей-ораторов, которым слово заменит дело.

Но, при всей своей склонности к «говорильне», Александр Лукашенко красивые слова не только произносил. Искренне поверив в одно из таких магических слов, он взял его на вооружение, и сразу «попал в струю». Это было слово «аренда». Производственные бригады или цехи, а на селе — бригады животноводов или полеводов, звенья механизаторов брали в аренду помещения, средства производства, землю, при этом часть полученной продукции отдавали хозяйству, а остальное могли распределять между работниками арендного предприятия… Естественно, люди работали лучше: появлялся хоть какой-то стимул. О частной собственности, о свободных рыночных отношениях речи не шло. По тогдашним социологическим опросам, не более двадцати процентов поддерживали введение в стране частной собственности на средства производства, а большинство было решительно против. И половинчатые горбачевские преобразования с этой точки зрения учитывали психологию «советского человека».

По свидетельству Анатолия Гуляева, «одним из самых больших сторонников введения аренды в Беларуси был секретарь обкома Василий Леонов. Он создал команду людей, которым это нравилось. В их числе оказался молодой директор совхоза "Городец" Александр Лукашенко».

Молодой директор совхоза сразу увидел, что аренда раскрепощает его как хозяйственника. Он получал реальную возможность распоряжаться землей, продукцией производства, деньгами, полученными от ее продажи. И чем больше свободы, чем меньше контроля — тем лучше. Тем более что тебя за инициативу не только не ругают, а даже хвалят, поддерживают, рукоплещут: давай еще, еще!

О сути этих методов и опыте совхоза «Городец» подробно рассказывала вышедшая в 1990 году в белорусском издательстве «Ураджай» книга за подписью А. Лукашенко «Городецкие уроки». Как ни странно, в «житии» нашего героя, подготовленном Владимиром Якутовым, об этой книге не говорится ни слова. А книга чрезвычайно интересна для понимания логики хозяйственного мышления нашего героя, хотя это лишь «литературная запись» рассказов директора совхоза журналистом Ремом Ткачуком: