— Сиятельный, — просипел гонец. — Почтенный купец Син-или кланяется вам. Он просил передать, что из Вавилона в Иудею уходит десять тысяч пехоты и тысяча из царского отряда. Ассирийская армия остается в Двуречье, потому что боится удара в спину. Пойдут через великую пустыню, а значит, к Дамаску выйдут через тридцать дней.

Сиятельный задумался.

— Сколько ты скакал сюда?

— Неделю, господин. Почтенный купец обещал десять сиклей, если я успею. Вот, успел.

— Я дам тебе в награду еще десять. Ты отменный всадник. Если нужна будет работа, придешь ко мне, я все устрою.

— Спасибо, господин.

— Купцу Син-или передашь: — Два года. Он поймет.

В тот же день. Сузы. Царский дворец.

Великий царь потирал подбородок. Вот ведь сволочи, и тут извернулись, — думал он, — ну да ладно. Посол Езекии голубя оставил, и от него тоже голубя привез. Тому уже весть послали, пусть встречает гостей. Денег ему два таланта золота отвезли под видом подарка, должно хватить, чтобы арабов и египтян нанять. А Персидское царство пока воевать не должно, не время. Еще гнали ушлые купцы строевых коней из Манны и Мидии, вчистую обгоняя царских закупщиков. Надо было монополию на этих коней объявить, да прошлепали. Купчишки первые успели. Делали новые копья и стрелы кузнецы в Сузиане, благословляющие войну, которая идет где-то там, очень далеко от их родного дома. Собирали новые тараны и осадные башни лучшие плотники из царских мастерских, метили каждую деталь и складывали аккуратно на подготовленные телеги, специально для этих таранов сделанные. Видел Ахемен их работу, чуть не прослезился от счастья. Никакого сравнения с тем, что раньше было. Осадная башня в телеге так уложена, что палец сунуть некуда, а сверху кожаным пологом укрыта, который еще и маслом пропитан. Он тогда чуть главного мастера при всех не расцеловал, да сдержался, не по чину. Прилюдно похвалил его и кошель вручил. Пусть радуется. По слухам, тот так расчувствовался, что неделю из кабака не выходил, всему городу про свое счастье хвалясь. Потом его оттуда жена увела и остаток денег забрала, а то бы все пропил.

— Хумбан-Ундаша ко мне, — дал команду царь. Лихой рубака прискакал быстро, получаса не прошло.

— Повелитель!

— Слушай, Хумбан. Надо готовиться. Не получилось у нас ассирийцев обдурить. Начинай склады забивать, смотр воинам проведи. Чтобы готовность к выходу не более двух недель. Зерна — на месяц. Стрелы пусть круглые сутки делают. Если надо, двое плати. Коней, верблюдов, мулов тщательно проверь. Опис и Тарьяну еще раз сверху донизу осмотреть нужно. Боюсь, времени у нас мало.

— Слушаюсь, государь.

— Пока войска ассирийцев к нашим границам не идут, но ждать надо.

— А если и не пойдут?

— Тогда мы пойдем, — засмеялся царь, — но тогда, когда сами готовы будем. На юг и пойдем, Шумер отрежем и напрямую выйдем на арабов и арамеев.

— А Вавилон? — заинтересованно спросил Хумбан-Ундаш.

— А потом Вавилон, уж больно кусок большой, не проглотим сразу, подавимся.

— Там жрецы сильны, государь. Ненавидят они нас.

— Знаю, потому и не спешу. Если Приморье откусим, то дальше легче будет. А сейчас на Вавилонские стены лезть не хочу, мы там половину армии оставим. Это нужно осаду на год-другой устраивать. Представляешь, сколько людей кормить придется? И флот строить нужно будет, мы иначе подвоз зерна по реке не сможем отсечь. Нет, Вавилон точно брать не будем пока.

— Государь, к вам великий Пророк, — почтительно сказал зашедший слуга.

— Зови!

Макс, зашедший в царский кабинет, дружески кивнул Хумбан-Ундашу. Тот уважительно склонился перед человеком, научившим его воевать совсем не так, как воевали пятьдесят поколений благородных предков.

— О чем разговор? — заинтересованно спросил Макс.

— Да вот, рассказываю, почему мы сразу Вавилон брать не будем.

— И почему? — спросил Пророк.

— Да потому, что стены высокие и подвоз зерна мы по реке не сможем перекрыть, вот почему, — произнес царь в сердцах.

— Тут ты прав, брат. Подвоз по реке мы перекрыть не сможем. Но кто сказал, что мы не сможем перекрыть саму реку?

Царь и Хумбан-Ундаш открыли рты, выпучив глаза в изумлении. Макс начал хохотать.

— Ты чего смеешься? — обиженно спросил царь.

— Да вы бы свои рожи сейчас видели, — Макс даже вытер слезу, выступившую от смеха.

— Повелитель! — с сияющим лицом произнес Хумбан-Ундаш. — Величайший прав. Нам нужен чертеж всех дамб на Евфрате. Два года осады, еще чего не хватало. Я там со скуки сдохну. За месяц — другой управимся.

Сузиана, месяц тебету, год 692 до Р.Х.

Ясмин очнулась от бешеной скачки. Где-то в затылке пульсировала боль, которая просто кричала о том, что случилось несчастье. Она ничего не помнила из того, что произошло за последний день, и ее сильно тошнило. Но главным было не это, а то, что она ехала, судя по запаху, на верблюде. А судя по скрюченной позе и темноте вокруг, ехала она в тюке, как товар на продажу. Ее руки были связаны и уже начали неметь. Ясмин поняла, что с ней все-таки случилось то, чего она больше всего боялась. В голове был полный сумбур, мысли мелькали и обрывались на половине. Ее похитили, это ясно. А что с мужем, что с детьми? Она ничего не помнила за последний день, а любая попытка вспомнить приводила к новой вспышке головной боли. Неужели детей тоже украли? А вдруг убили Зара? Почему она ничего не помнит? Болит голова, значит стукнули хорошенько, это тоже понятно. А не помнит она ничего, потому что так бывает после удара. Она видела, как брат Куруш упал, когда понес конь. Он тоже ничего не помнил, и у него тоже болела голова. И еще его сильно рвало. Так, стало проясняться. Ее похитили, но кто, где и когда, неизвестно. Что с детьми и мужем, она не знает. Ножа на поясе нет, зато есть сам пояс. Между ног не болит, значит ее не насиловали. Как хочется по-маленькому, просто сил нет. Придется в шаровары, останавливаться для посещения кустиков никто не собирался. Ничего, она это переживет. За мужа объявлена награда, живой он дороже, значит навряд ли его убили, наемники жадные, как вавилонские ростовщики. За детей тоже можно выкуп взять. Да, скорее всего, все живы. Или она одна так попалась, как глупая курица. Верблюд несется вскачь, дышит с хрипом, устал. Значит, будут подменные кони и верблюды, никто отдыхать в Сузиане не будет, не полные же они идиоты. Наверное, и люди будут тоже другие, которые уже до берега Тигра домчат без остановки, а там ждет лодка. На том берегу — владения ассирийского царя, там ее никто уже не найдет. Великий Ахурамазда, пусть их догонят раньше, чем она переплывет реку. Иначе — конец. Или не конец, и все дело в выкупе. Брат заплатит, сколько бы ни попросили. А потом найдет и попросит Шуму задушить всех собственными кишками. Нет, он сам это сделает, если муж позволит. Зар сам их задушит, своими руками. А если Шума улыбнется, они просто сдохнут от страха. Неожиданно верблюд остановился, раздувая бока в одышке. Тюк сняли и перебросили на новое животное, которое сразу пустили вскачь. Значит половина пути до реки уже пройдена. Потом в лодку, и в Ассирию. Надо вспомнить, что говорил Сукайя. Она не должна вызывать похоть, иначе ее изнасилуют всем отрядом. Что же он ей советовал? Точно, выглядеть настолько жалкой уродиной, чтобы ни у кого не возникло желание. Она же училась этому. А как она хохотала, когда он ей давал советы на случай, если ее захотят изнасиловать. Дура набитая. Она только сейчас поняла, как он был прав. Хоть бы получилось. Лучше это, чем позор на всю жизнь. Она выживет, она обязательно выживет. У нее дети и муж. Светлые боги, как же страшно!

На второй день, наконец, скачка остановилась, и она услышала плеск весел по воде. Великий Ахурамазда, она не успела. Это конец. Слезы бессилия начали душить Ясмин, она даже не вспомнила, что за эти два дня она ничего не ела и не пила. Да ее даже из мешка не вынимали. А ведь скоро вынут. Как говорил ее ненаглядный муж: У вас никогда не будет второго шанса произвести первое впечатление. Вот сейчас ее шанс. Первый, он же последний. Она жила в жестоком мире и хорошо представляла, что происходит с женщинами, когда их насиловали пятнадцать-двадцать человек. Сукайя, спасибо тебе. Век не забуду, — думала она. Тюк грубо сорвали с верблюда, и бросили в тростниковую лодку. Рядом раздавались хриплые голоса, говорившие на аккадском.