— Да ты с ума сошел?

— Да нет, Камбис, помнишь, под Адамдуном?…

— А, ну да, тогда нормально.

— Сто пар запасных сандалий на тысячу? Спятил?

— Если камни, то еще и не хватит.

— Да, вот демоны.

— Стрел маловато. А нет, у тысячника резерв будет.

— По кузнецу на три сотни не мало? Одних подков сколько. Давай четыре на тысячу всадников.

— Два шиклу зерна в день на строевого коня. Да, согласен.

— Три шиклу зерна каждому воину в мешок. Ага! А остальное тогда на мулов грузить.

— Десять мулов на сотню, и пять верблюдов. Должно хватить.

Макс, почерневший, с ввалившимися глазами сидел рядом, но мысли его были далеко отсюда. Дети были с няньками, они все время плакали и звали маму, и видеть это каждый вечер было невыносимо. Даже сказкане помогала.

В кабинет вошел хазарапат.

— Великий царь, у ворот гонец из Вавилона. У него вести о госпоже.

— Тащи его сюда! — все свитки полетели на пол, о них сразу забыли. Секретарь заботливо кинулся все собирать и разглаживать. Непорядок-то какой!

Зашел гонец, одетый в пропыленную тунику и ассирийские штаны и сапоги. Борода была всклокочена и грязна, но глаза смотрели упрямо и твердо.

— Великий царь, мне приказано передать вам послание.

— На словах что-то есть?

— Нет, Величайший, только письмо. — И он с поклоном подал ларец, в котором лежала табличка, покрытая аккадской клинописью.

— О кого оно?

— Его приказал передать сам великий Аткаль-ан-Мардук, глава храма Эсагила.

— Хидалу, отведи его отдохнуть, накорми и выдай награду. Ответ он получит незамедлительно.

— Слушаюсь, повелитель.

Когда гонец вышел, Ахемен нетерпеливо крикнул.

— Ну читай же.

— Аншанский демон! — начал Макс, — ага, это мне письмо, брат. Аншанский демон! Тебе надлежит восстановить храмы старых богов, которых издревле почитали люди в этой земле и вернуть назад жрецов, которых ты прогнал. Их имущество и земли тоже верни. Тогда ты получишь обратно мать своих детей, целой и невредимой. Если ты этого не сделаешь, то каждую неделю я буду посылать тебе кусок ее плоти.

— Вот сволочь! — заорал Ахемен. — Да я его сам на куски порежу. Мы же не можем этого сделать. Тогда все, что мы строилистолько лет, просто рухнет.

— Не можем, брат, — невесело усмехнулся Макс. — Она за стенами Вавилона, а туда не пробраться. Не пробраться? Почему не пробраться? — вскинулся он. — Проберемся!

— Ты это о чем?

— Я о том, что я пойду в Вавилон с десятком парней и вытащу ее. Я же знаю теперь, где она.

— Ты спятил, брат?

— Нет, Ахемен, я не спятил. Но если я еще хоть немного побуду здесь, ожидая, когда мне привезут ее палец, то я точно сойду с ума.

— Этому что скажем?

— Скажем, что сначала в Дур-Унташе почитание богов восстановим. Пока вести туда дойдут, да пока оттуда, месяц пройдет.

— Он же не поверит.

— Я священным огнем поклянусь.

— Ты что? — воскликнули все. — Ты клятву хочешь нарушить? — на лицах присутствующих появилось немного гадливое выражение.

— Я найду выход, брат. Верь мне. Ясмин важнее. А с богом я договорюсь. Пророк я или не Пророк?

Присутствующие робко посмотрели на небо, ожидая молнии. Но молнии не было, а значит великий Ахурамазда был вполне готов договариваться, и это всех успокоило.

— Когда выходишь?

— Немедленно. Хидалу, гонца веди.

Тот явился быстро, все так же смотря исподлобья хмурым прямым взглядом.

— Передай настоятелю, что я принимаю его предложение. Но это дело небыстрое, он должен понимать. Через месяц в Дур-Унташе будет богослужение в честь Иншушинака. И в этом я клянусь священным огнем и жизнями своих детей. И вот этот свиток отдашь тому, кто тебя послал, лично в руки. Я этот свиток неделю писал. Пояснишь на словах, что если хоть волос упадет с моей жены, то его дальнейшая судьба тут описана по часам. И еще. Ты не побоялся сюда приехать, значит не трус. Скажи мне, тебе не противно знать, что слабую женщину угрожают резать на куски, чтобы запугать ее мужа?

— Я солдат, великий, — пожал плечами тот. — Я знал, что вручив вам это письмо, могу умереть. А по поводу вашей жены — да, это подлость, и в этом нет чести. Но кто я такой, чтобы судить высших? У меня приказ.

— Где ее держат, можешь сказать?

— Она в храме, господин, и она оттуда не сбежит.

— Хорошо, за твою храбрость тебя ждет награда. — И Макс дал гонцу медную пайцзу. — Вавилонское царство скоро перестанет существовать, а с этим ты сможешь увезти свою семью, и тебя никто не тронет. Или прийти прямо ко мне, и я возьму тебя на службу. Потому что твоя служба этой мрази скоро закончится. И в этом я тоже клянусь священным огнем.

В то же самое время. Вавилон.

Сукайя сидел в крошечной каморке, которую снял в нищем предместье города. Поселиться там, внутри стен, было бы очень рискованно. Люди Господина могут узнать, и тогда его погонят охотники, как степного онагра. В город он заходил на рассвете, и ночевать внутри не осмеливался. Верный человек, чьи услуги Сукайя оплатил персидским серебром, должен был оставить знак, если он понадобится хозяину. Он проверял этот знак каждый день, не рискуя подходить к той харчевне близко. В Вавилоне он был нищим, одним из многих тысяч на улицах великого города. Из одежды на нем была только набедренная повязка, в которой он оставался, когда отходил от каморки на пару тысяч шагов. Каморку он снимал, как мастер-кирпичник из Борсиппы, что приехал на заработки в столицу. В его бороде появились седые пряди, а за щеками были валики из воска, которые делали лицо чуть шире. Никто обычно не рассматривал нищих, и это играло ему на руку. Вы же не запоминаете бродячую собаку, что лежит на обочине.

Трое из пятнадцати наемников уже покинули этот мир, четверо, если считать вместе с одноглазым. Осталось одиннадцать, и пока он их найти не мог, как ни старался. Он сделал глупость, установив ночью в центре Лаббанаты распяленную на палках кожу рябого наемника, на которого кривой Шамаш указал первым. Остальные узнали об этом довольно быстро, и найти их стало очень тяжело, потому что вся местная шваль занималась тем же самым, ослепленная суммой вознаграждения. Весь ночной город бурлил, обсуждая жуткие смерти бедолаг, подписавшихся на контракт, который оказался ловушкой. Не исключено, что оставшиеся уже сбежали из города, но Сукайя продолжал искать. Он все больше времени проводил у храма Эсагила, куда отвезли госпожу, и пытался ловить обрывки разговоров. Но пока ничего интересного ему не попадалось, кроме того, что он досконально выучил расписание караула, узнал всех стражников и десятников, и их привычки. Госпожа была во внутреннем дворе, куда паломники не допускались. Внутренний двор охранялся десятком копьеносцев, и еще столько же несли службу внутри. Прорваться туда он не сможет, убьют. Мастер ножевого боя не выстоит против обученного воина в доспехе. Он не знал, что Ясмин была всего в сотне шагов от него, жаль, что он не мог ходить сквозь стены.

А та сидела на охапке тростника, свернувшись калачиком. За дверью снова шел неспешный разговор стражников, который свернул с привычного сюжета, состоящего из обсуждения выпивки и баб.

— Представляешь, тех наемников, что эту сучку богатенькую украли, теперь по всему городу убитыми находят. Люди говорят, просто демон какой-то за ними охотится. С кого кожу сняли и на людное место средь бела дня выставили, кого просто на ленты распустили. Ох, в беде мы с тобой.

— Да, может, отведет беду великий Мардук. Мы-то тут при чем?

— Как при чем? Ты забыл, тут даже водоносы под нож пойдут, а уж мы с тобой точно.

— Не приведи боги, да за что же наказание такое? Служишь, служишь за кусок лепешки, а потом с тебя живого шкуру спускают. Это кому же такое понравится? — горестно вздохнул охранник.

— Господа стражники, простите, что перебиваю вашу беседу, но если по городу находят трупы, то сюда прибыл личный палач моего мужа. Вы не сердитесь, что я вмешалась в ваш разговор?