Неловко повернувшись, счетовод дома Аббаса вытянул из-под широких одежд босую ногу в сандалии и начал осторожно спускаться с возвышения.

Повисла изумленная тишина. И только когда все окончательно поняли, что прекрасная сказка кончилась, ахая, переговариваясь и улыбаясь, начали расходиться правоверные города Мерва из тьмы масджида в зной летнего дня.

А я все не мог подняться на ноги.

Не ощущая ничего – то есть совершенно ничего, – смотрел я на высеченное в голой стене, обращенной к далекому городу пророка, пустое углубление со стрельчатой аркой, откуда бог незримо наблюдал за мной.

Далее же моя жизнь начала превращаться в какое-то мелькание сцен, обрывков, эпизодов – все быстрее и быстрее. В какой-то момент мне начало казаться, что я во сне, я бегу на месте, ноги вязнут в глине, при этом все окружающие уже понимают, что со мной происходит нечто странное, – а я еще нет.

Так я и запомнил эти несколько недель до неожиданной развязки – в виде череды сцен, нарезанных кусками.

Вот Юкук заставляет разленившихся чакиров – числом уже семь, появились Ванаспар и Мухаммед, – выстроиться у лестницы, ведущей ко мне на второй этаж. И произносит краткую речь, опираясь на длинную, сучковатую палку:

– Так, все внимательно слушают! Началась серьезная жизнь. К нашему господину будем обращаться «начальник» – сердар. Или, сокращенно, сер. Я разобью вас по сменам. Одни охраняют господина. Другие, кто не спит после ночной смены, занимаются со мной искусством боя. Человек вот с такой палкой может сделать с полностью вооруженным воином больше, чем неуч с мечом. Еще – выезд коней. Конный строй. У всех уже есть на чем ездить? Отлично. Теперь: неповиновение приказу карается изгнанием из чакиров. Если так решит сердар.

Тут произошло вот что: Юкук замолчал и замер на месте – прямой, как палка, на которую он опирался, с выставленным вперед подбородком, украшенным сероватой щетиной.

Молчали и остальные.

Я поднял глаза – они все смотрели на меня. И ждали.

Я начал сердиться – не люблю, когда меня заставляют делать что-то, к чему я не готов.

– Я лечил вас и буду лечить снова, если это потребуется, – выговорил, наконец, я, и сразу понял, что начало речи не лучшее. – Но это – отдельный вопрос. Потому что целитель лечит не затем, чтобы что-то получить от пациентов…

Тут я запнулся, наклонил голову и уперся взглядом в носки собственных сапог, ненавидя каждый миг происходящего.

– Те деньги, которые вы от меня получаете, – это просто деньги. Потому что люди не могут не есть, – продолжил я, чувствуя, что все еще несу несвязный бред. Чакиры же всерьез заинтересовались – зачем тогда они мне все-таки служат.

– Теперь о главном. Каждому из вас я сказал когда-то: «я хочу, чтобы ты жил». Могу повторить это и сегодня. И добавить: мне нужно, чтобы вы мне служили потому что сам хочу жить и вернуться домой. В Самарканд. Вместе с вами. Но сначала – сделать то, для чего я сюда приехал. Это может быть опасно. А после этого – домой. Туда, где для всех нас найдется дело, где будет нормальная жизнь. Это я вам обещаю – и все вы знаете, кто я и чего стоит мое слово. А чтобы все получилось, нужно держаться вместе и не терять голову. Вы все бывшие солдаты, мне неважно, чьей армии. Вы должны лучше меня знать, что означают эти слова.

Так, не очень-то торжественно, я закончил свою первую в жизни речь перед строем воинов (что мне, повторю еще раз, не доставило никакого удовольствия) и обвел их все еще сердитым взглядом.

Мне показалось, что речь, да и мой строгий вид, им понравились.

Эпизод следующий. Юкук докладывает о результатах своих долгих и терпеливых разговоров в больнице:

– Сер, там происходит много интересного. Вы лечите некоего Омара из Согда. Он и еще один его друг – Михраман – очень странно себя ведут. А ведь это те, которых вы хотите взять к себе в чакиры. Надо разобраться. Если коротко, то с ними говорят какие-то другие люди. Приходят, как я, и ведут разговоры. Говорят, как я понял, о боге, о том, что смерть можно победить. О демоне и ангеле, которые стоят справа и слева от них. И так далее. У обоих ваших будущих чакиров, когда они об этом упоминают, странные глаза. Мечтательные. В общем, мне это не нравится. Ведь где-то же находят людей, из которых делают потом этих самых убийц? А почему не в больнице, где несчастные находятся рядом со смертью и о многом успевают передумать? И против кого этих двоих хотели направить – а если как раз против вас? Да, а о женщине – разговоров много, даже чересчур, но все пока что пересказывают то, что слышали от других. И что я и так уже знаю. Продолжаю работать.

А дальше была история с броней.

– Угадайте, дорогой Маниах, что за подарок я вам привез, – встретил меня Бармак, к которому я пришел на очередной – и для него разочаровываюше краткий – доклад. – Подскажу, как угадывать: чем знаменито мое балхское царство?

– Верблюдами, конечно, – без размышлений отозвался я. – И это очень простая загадка, потому что у вас что-то тесно сегодня во дворе, да и за воротами. Что за скопище этих самых верблюдов? Да от них не продохнуть.

– Да, да, прежде всего мы славимся верблюдами, – заулыбался он. – А еще? Такое же известное, как верблюды? Не можете вспомнить – не надо, потому что вот же оно.

И он повел меня к ближайшей двугорбой горе, противно улыбавшейся и шевелившей толстыми губами.

Тут двое молчаливых детин-охранников начали, пыхтя, сгружать с клокастого бежевого бока какой-то невероятно тяжелый тюк. Вот они развернули его – и я увидел у своих ног металлическое озеро, по которому шла чешуйчатая рябь. А дальше из тюка на свет показались длинные, чуть изогнутые предметы, похожие на кривые палки.

– Броня, конечно, – сказал я. – Балхские кольчуги. Знаменитые на весь мир. Да еще и мечи…

Тут до меня дошел смысл происходящего.

– Подарок? Бармак, вы решили подарить мне настоящую балхскую кольчугу?

– И вашим чакирам тоже, – развел он руками. – И мечи, конечно. И еще пару прочих увесистых подарков каждому из вас. Всякие там, знаете ли, шлемы… Вы же понимаете – я не мог не похвастаться славой Балха. Забирайте, это все ваше.

И он обвел рукой караван, не вмещавшийся во двор.

Что происходит? Передо мной была целая гора железа, мечта любого воина. Стоившая, кстати, куда больше, чем та сумма, которую вручил мне Бармак при нашей первой встрече.

– Бармак, я не понимаю… У меня должно быть всего десять чакиров, и то двух последних никак не можем набрать… А здесь целый караван.

– Ах, да, тут со мной произошла маленькая неприятность, – сокрушенно отозвался он, и его белая бородка задорно приподнялась и заходила из стороны в сторону. – Я же знаю, что их должно быть десять – и вы одиннадцатый. Но вы ведь изучали индийский счет? Тот, где десять штук чего-то записывается с помощью единицы и вот этой дырки, обозначающей «ничто»?

– Естественно, я им интересовался. И у нас в торговом доме многие уже умеют им пользоваться, – растерянно отозвался я, пытаясь спрятаться от жары куда-нибудь под дерево.

– Да-да. А я, видимо, стар для такой науки, хотя и преподаю ее известному вам весьма молодому человеку. Представьте: задумался, отвлекся, и вот – такая незадача: написал это самое «ничто» лишний раз. А получилось вовсе не дважды «ничто», а в десять раз больше, чем следовало. И вот печальный результат… – он поводил пухлой ладонью в направлении стонущего от груза верблюжьего стада. – Ничего, миленький вы мой. Сейчас я к вам велю отправить сколько нужно, а все остальное тут полежит где-нибудь в тенечке – дом у нас немаленький. Оно все равно – ваше, вот как понадобится – так сразу же. Не отправлять же наших знаменитых верблюдов обратно с таким грузом!

И сокрушенно улыбаясь и качая седой бородкой, он тронулся в глубь двора отдавать приказы.

Я мог бы тогда задуматься – что же происходит?

Но думал только о том, как я ненавижу этот серый, отблескивающий на солнце цвет – цвет пустынной гадюки, цвет войны и бессмысленной смерти.