И я поехал в Бухару, чтобы разобраться и там – кто на кого работает, кто заблокировал всю связь вашего дома. И тут на дороге в Мерв я повстречался с неким человеком на ослике, за которым шли буквально по пятам уже знакомые мне личности. Я подумал, что этот человек мне нужен живым как можно дольше, чтобы посмотреть, что вокруг него происходит. Дальнейшее вам известно. А пока я, опять в Мерве, разбирался, становилось все яснее, что ехать обратно, в Харран, мне уже нет смысла. После битвы – тем более. Вот и все.

Никогда на моей памяти Юкук не произносил такие длинные речи.

Повеяло прохладой. Серые тени неуклюже, шаркая ногами, передвигались под провисавшими до пола пологами шатров, среди неподвижно лежавших или шевелившихся фигур. Ряды лежащих уходили во тьму, в которой начинали загораться маленькие огоньки. Кто-то в углу непослушными пальцами пытался извлечь трель из четырехструнного иранского ута. Эти звуки перекрыл глухой, надсадный, безнадежный кашель.

– Это еще далеко не все, Юкук, – прервал молчание я. – Жизнь продолжается. Что я должен к тебе чувствовать? Да ничего, кроме благодарности. Кем я был? Хорошим торговцем. Говорят даже, очень хорошим, – добавил я, не удержавшись. – И кем я стал, посмотри. Если бы не ты, ничего этого попросту бы не было.

– Никогда не видел человека, который учился так многому и так быстро, – неохотно сказал Юкук после небольшой паузы. И мне стало по-настоящему приятно.

– А сейчас обучение закончено, мне пора домой, – продолжил я. – А ты – что ж, ты – прославленный командир победившей армии. И все это знают, а барид… Достаточно мне шепнуть слово старому Бармаку, и он тебя будет ценить еще больше. Выбирай, Юкук: пенсию от нового халифа, командование не меньше чем тысячей в его войске, а то и – старая, знакомая работа на нового халифа. Или – ты выходишь отсюда и исчезаешь. Если у тебя где-то припрятаны деньги, есть домик, что ж… Минимум, что я могу для тебя сделать, – не мешать. Ты это заслужил, начиная с того первого удара мечом, среди раненых.

Далекий кашель затих, а ут зазвучал увереннее.

– И это не весь твой выбор, – продолжил я. – Еще есть дом Маниаха. И в Самарканде для тебя найдется дело. Один человек, которого ты знаешь, тебя рекомендует там самым серьезным образом. Более того – это человек тебе, здесь и сейчас, очень и очень советует именно так и сделать. В Самарканде никто не поставит тебе в вину, что ты был не последним человеком в бариде. Наоборот.

Юкук с совершенно неподвижным лицом уставил на меня свои серые глаза. С ним что-то явно происходило. И я понял, что он пытается заставить себя сделать то, для чего он по своей природе не был приспособлен.

Он хотел – кажется, впервые, – попросить меня о чем-то. Попросить для себя.

– Да, скажи это, – негромко подсказал я.

– Я более двадцати лет на войне, – с усилием просипел, наконец, он. – И, говоря с вами, я часто думал: вот этот человек, если уцелеет, может уехать туда, где… Где… А я это место не увижу никогда. А жаль.

Какое место? – подтолкнул его я.

Великая империя, господин, – вздохнул он наконец. – Каналы и реки. Дворцы среди садов Чанъани. Шелк. Зачем мне быть генералом еще одной армии? Лучше я простым конюхом увижу хоть раз волшебную страну…

Тут в моих ушах зазвучал нежный вздох струн множества циней императорского оркестра, и я замолчал надолго, улегшись на подушки. А потом снова повернулся влево:

Простым конюхом? Скажи, Юкук, а мог бы ты выучить пару сотен фраз на языке народа хань?

Не пару сотен, а побольше, – мгновенно отозвался он. – Я знаю семь языков. Когда был юношей, учил их вообще без труда. Потому и попал в барид – туда берут… брали людей с особыми способностями.

Семь языков? Тут я понял, что моя маленькая идея возникла не напрасно. И начал ее излагать:

– Сейчас я поеду домой. С провожатыми, конечно, – и тут ты мне бы пригодился. Ехать надо через Мерв, так что придется быть осторожным. А далее… Да, в конце концов я вернусь в Чанъань. Но не сразу. Потому что сейчас, когда моя работа закончена, я снова поеду в Мерв. У меня там осталось дело. Мое, личное, дело. Я буду тратить на него свои деньги. И мне потребуются помощники. Вот тебе мое предложение, Юкук. Ты помогаешь мне найти ее. И вернуть в Самарканд, так, как мы уже говорили. Все сначала, Юкук.

А потом ты едешь, со мной или без меня, в Чанъань, в наш торговый дом в имперской столице. И не простым конюхом. И не бедным человеком. Потому что ты, хотя и уедешь в империю, до того получишь домик в Самарканде. На склоне холма. Сотни огоньков будут загораться перед твоим окном по вечерам, на противоположном склоне, и качаться в черной воде канала далеко внизу. Это не хуже Чанъани. Соглашайся, Юкук.

– Эта женщина… – совсем тихо сказал он, как в тот, первый раз в Мерве.

– Ты не успел узнать, что я вообще-то очень упорный человек? Я могу временно отступить – но ничего не забываю. Я вернусь, я найду ее, – негромко подтвердил я.

Юкук долго смотрел на меня, и в глазах его, как мне показалось, была грусть. А потом он медленно кивнул.

– Вот и наш любимый Ястреб дома Аббаса, а я только начал размышлять – с кем бы мне пообедать? – такими словами встретил меня свежий и розовощекий Бармак среди гудящего от десятков людей бывшего дворца эмира Куфы. – Помните, как вы ели в ту нашу первую встречу в Мерве – сдержанно, с достоинством, изящно, но – в исключительных количествах. Просто радостно было смотреть. Я предлагаю вот что: поскольку сейчас весна, то – суп из молоденькой, знаете ли, козлятины, зеленый такой от свежей травки. И я помню, вы как-то упомянули там, на Загросе, засахаренные фрукты из Дамаска – так я все время держу для вас небольшой запас, самых-самых разных. Айва, палестинские яблочки, финики из Джерида и даже засахаренная смородина. Все в отдельных корзиночках из папируса. Вам это сейчас надо есть, есть, есть. И не придется никуда идти, все принесут сюда. А если будете сопротивляться, то я отправлю вас обедать к одному нашему общему знакомому – он только что уселся за еду, и вы об этом пожалеете. Это невкусно. Он даже сладкого не любит. Кстати, у нас тут был с ним разговорчик – он считал, что название вашего города, Са-Мар-канд, означает «сладкий плод». А я его расстроил, заявив, что на древнем языке индских народов смысл совсем, совсем другой: «место битвы». Давно забытой…

– Боже мой, Бармак, – мучительно сморщился я, – да когда же это кончится, как бы сделать, чтобы больше никаких ваших проклятых битв, а только одни сладкие плоды?

– А вот об этом вы с нашим победителем сами и поговорите. Но учтите, что он сейчас зол на весь мир. К нему идут и идут за наградой. Знаете, сколько оказалось героев… Один такой герой пришел раз – и Мансур наскреб ему денег, пришел два – и он снова не смог отказать. Но вы же знаете, сколько можно получить от Мансура, даже когда он относительно добр. И, представьте себе, тот человек посчитал деньги, запечалился и пришел в третий раз. «Ну, и зачем опять пожаловал?» – любезно поприветствовал его наш общий друг. «Чтобы узнать у тебя молитву, о которой ты упоминал», – отвечал тот, уже понимая, что перестарался. «Не трудись, толку от нее мало – я вот просил у Бога, чтобы тебя в ближайшее время не видеть, но он меня не услышал», – отвечал ему Мансур. Вот так-то, дружочек. Вы не из тех, кто совершит такую ошибку, чтобы получить от Мансура, например, деньги, вы сначала ему их сами предложите… Дайте-ка я ему вас покажу – он будет рад, не сомневайтесь. Вот здесь, за поворотом. Ах, как неудачно – он сидит спиной… Ладно, он за вами позже пошлет, не сомневайтесь.

В дверном проеме я лишь мельком увидел сидевшего напротив Мансура на почетном молитвенном коврике, перед блюдами и мисками, небольшого аккуратного человека средних лет с прямой спиной, серыми глазами и благообразной светлой бородкой. На щеках его горели красные пятна, и вообще он выглядел оскорбленным и несчастным, хотя и старался не показывать вида.