– Кей, пожалуйста…

Он не дал мне закончить, поцеловал – жестко смяв губы, ворвался языком в рот, сильнее сжал запястья. Я подалась навстречу, взять его в себя, поймать своего охотника… но у меня не вышло. Он вжался в меня бедрами, так что член оказался зажат между нами, позволяя мне тереться о себя, сам толкнулся и не то зарычал, не то застонал мне в рот, снова прикусив мою губу…

– Пожалуйста!.. – я уже не понимала, чего прошу, все слова растерялись, утонули, их снесло к чертям собачьим. – Кей!..

Он снова толкнулся, прижавшись щекой к моей щеке, прорычав мое имя, и замер. Поднял голову. Тихо велел:

– Открой глаза и посмотри на меня.

Я застонала от разочарования, но послушалась. Все было как в тумане, я видела только его, чувствовала только его, и хотела сейчас же, сию секунду, заполнить сосущую пустоту внутри – им.

– Позвони Бонни. Сейчас.

Плохо понимая, чего Кей хочет, я снова подалась к нему, потянулась губами, позвала:

– Кей, иди ко мне. Ну же, я хочу тебя!

Его бедра дернулись, он на миг прикрыл глаза, сглотнул и повторил:

– Позови к нам Бонни, Роуз. Сделай это для меня.

– Да, Кей… ну же!.. – я с трудом понимала, что именно обещаю, но мне было все равно. – Что угодно, только возьми меня, наконец!..

В его глазах промелькнуло торжество: Никель Бессердечный снова получил все, что хотел.

– Ты обещала, – он все еще медлил, но это был сумасшедший миг предвкушения, когда я точно знала: он мой, сейчас он войдет в меня, и будет ураган, цунами, потоп и фейерверк. Вместе.

– Да, мой лорд, – улыбнулась я.

И цунами пришло – с подземными толчками, перехлестывающими волнами и унесенной в Изумрудный город крышей. И, конечно же, электрический фейерверк. Он пронзил меня с ног до головы, рассыпался искрами, очистил от всех сомнений вместе с последними мыслями и выбросил на льняной белый берег – хватать воздух открытым ртом и обессиленно смотреть на солнечные пятна, скользящие по потолку.

Первым, что я осознала в реальности, была рука Кея, собственнически лежащая поперек моего живота. Потом вернулось ощущение прохладного воздуха на влажной коже, запах кофе и выпечки, какие-то шуршащие и звенящие звуки за дверью спальни.

Ну да. Мы же в доме Кея, и здесь есть как минимум горничная – вчера нас встречала строгая дама лет сорока, в фартуке и с кружевной наколкой. Кажется, Кармен. Или Кара. Не помню толком, было четыре часа ночи (или утра), я наполовину спала и не факт, что дошла до лифта своими ногами. Есть шанс, что меня несли. Смутно помнится, что на кровать я рухнула прямо в одежде, и кто-то стаскивал с меня джинсы, а я просила меня пристрелить, но только не мучить.

М-да. Никакого почтения к милорду.

Я тихо рассмеялась. Черт знает, чему – то ли солнечному полудню, то ли расслабленному дыханию Кея рядом, то ли просто так, от полноты ощущений. Видимо, ради этой же полноты ощущений меня пощекотали – легонько, почти не щекотно прошлись пальцами по животу, словно рисуя узор. И так же легко поцеловали в плечо.

– Я же говорил, что нам будет хорошо вместе.

– Говорили, милорд.

Он тихо, рокочуще рассмеялся, а потом с нескрываемым восхищением шепнул:

– Заноза.

– Да, милорд. Все что пожелаете, милорд. – И, покосившись на Кея, показала язык.

Теперь мы смеялись вместе, и мне было невероятно, просто сказочно хорошо. Сейчас я не понимала, как можно было быть такой дурой, чтобы отказаться от Кея? От его тепла, его смеха, от его руки, властно обнимающей меня, от безопасности рядом с ним. Одно только ощущение, что этот мужчина никогда меня не подведет – уже сказка.

– Милорд желает кофе и еды. Много вкусной еды. – В доказательство меня очень грозно укусили за плечо и немножко порычали.

– Не ешьте меня, милорд, отравитесь.

Я взъерошила шелковистые светлые волосы, запустила в них пальцы. Все равно короткие, не ухватишь. А хочется! Хотя бы ради того, чтобы проверить, как он отреагирует. Сколько я еще не знаю об их милости лорде Говарде!

Их милость снова смеяться изволили и выглядели совершенно довольными жизнью. Почти как кот, которого чешут и хвалят. Правда, не кормят, а ведь полдень на дворе!

– Моя леди предпочитает завтрак в постели или на террасе?

Я чуть было не сказала «в постели», но организм напомнил, что полдень на дворе, а я еще не умывалась. И все прочее – тоже не, а пора. Потому я выбрала завтрак на террасе, целомудренно завернулась в измятую простыню и царственно удалилась исследовать территорию. Правда, простыню с меня попытались стянуть, но недостаточно убедительно. В смысле, я ее отвоевала, победно фыркнула – и под жизнерадостное ржание Кея таки пошла в ванную.

Лос-Анжелес, вчера

Четвертый литр отвратительного мятного чая подходил к концу, день – тоже, но не страдания Тома по подлой измене любимого мужчины. Он все ныл, и ныл, и жаловался, и снова ныл. А Бонни делал вид, что слушает, кивал и подливал мятного чая в надежде, что Тома наконец стошнит и он заткнется.

Том – эгоистичная zhopa. Не то чтобы раньше Бонни был не в курсе, но сегодня мистер Великий Режиссер превзошел сам себя. Такого количества стонов «никто меня не любит, не ценит, не понимает и шоколадику не дает» хватило бы на десять тонких и ранимых творческих личностей, причем на целый год. Бонни же все досталось разом, за каких-то несколько часов. К концу дня хотелось Тома пристрелить, из чистого милосердия, чтобы не страдал так. Но не стрелять же режиссера и соавтора за месяц до премьеры! Тем более что посадят-то как за человека.

Все. Никогда больше никакой работы психотерапевтом по вызову! Ни-ког-да! Хочет zhopa топиться – пусть топится. Ощущение, словно бульдозер по тебе проехался, причем неоднократно. Единственное, что помогало Бонни сдержаться и не накостылять другу по шее (в чисто терапевтических целях!) – предвкушение вечерней встречи с мадонной. Хотя желание кого-нибудь убить никуда не делось. Но Тома убивать нельзя, нужна другая жертва. Самой подходящей был бы Энтони Вайнштейн. От его довольной физиономии на порванный фотках (Том рвал их на глазах у Бонни, показательно, со слезой и страстью) и тысячного по счету стенания о Единственной Великой Любви уже тошнило. Но лишаться капитана Фебюса за месяц до премьеры – еще глупее, чем режиссера.

Japona mat`! Почему именно Бонни приходится быть в этом дурдоме самым умным и уравновешенным? Бонни, между прочим, тоже творческая личность, ему положено истерить, кидаться табуретками и требовать обожания, трепета и шоколадику! А строить пациентов дурдома и не допускать побега особо опасных дебилов – дело помощника режиссера. Мисс Кофи. Какого черта он делает ее работу?

Уволить ее, уволить на хер!

– Ты меня совсем не слушаешь! – Том пустил очередную крокодилью слезу. – Даже тебе я не нужен…

– Нужен. Слушаю, – вздохнул Бонни.

Можно было, конечно, послать Тома и свалить домой, но эта zhopa запросто без присмотра опять ввяжется в приключения. И так вчера еле успели его вытащить. Или, того хуже, настолько поверит в собственные страдания, что выпадет из окна.

Нет уж. Придется дождаться Люси, она обещала сменить Бонни часов около пяти.

Какого черта Фил не дал ему телефона мисс Кофи? Трахает он ее, что ли?

Неприятная мысль. И дурацкая. Мисс Кофи влюблена в Бонни, как кошка, и вряд ли будет трахаться с Филом.

Вообще надо было уволить ее, когда выяснилось, что она – не Rosetta. Слишком это оказалось досадно, Бонни сам не ожидал, что настолько.  Конечно, она ему нравилась с самого начала. Было в ней что-то такое, неоднозначное. Вроде обычная офисная девочка, но с другой стороны – не такая уж обычная. Труппу строила только так, честно заслужила свой капральский значок. При этом красива, отлично двигается, даже петь более-менее умеет, но ни разу не попыталась втиснуться в постановку, хотя возможностей было хоть отбавляй. А какие от нее летели искры!.. Одна только текила в лицо чего стоила!