Она поспешила вниз, сбегала в пристройку, которая была почти вся укрыта зарослями розовой сирени, вернулась в дом, где заметила бак для стирки белья. Затем с полным баком мокрой одежды выбралась из полутемного помещения на яркий солнечный свет, туда, где был аромат полевых цветов, где жужжали пчелы и летали птицы, однако споткнулась о выступавшую половицу и полетела вниз. Бак с бельем с грохотом покатился по утоптанной дорожке. Джоли в падении попыталась ухватиться за дверной косяк, но лишь занозила себе ладонь.

Она вздрогнула от боли, потом приподнялась и стала приводить все в порядок. Выбравшись наружу, принялась вытаскивать саднящую занозу, вне себя от злости зализывая ранку.

Вытаскивая занозу, попыталась подвести итоги этого дня. Во-первых, с утра ее чуть было не повесили, во-вторых, ее выдали замуж за человека, которого она никогда и в глаза не видела. И вот теперь практически была распята. И все случилось за один лишь этот чертов день!

Когда Даниель рубил ветки, которые они с Дотером натаскали вчера с близлежащих холмов, он вдруг вспомнил, как Хобб Джексон бросил в ручей Калдрон толстый холщовый мешок. В то утро Даниель охотился, а потому в одной руке у него была пара подстреленных куропаток, а в другой ружье. Тогда, видя, как Джексон бросает в воду толстый мешок, он подумал, что тот топит котят. Захваченный врасплох внезапной встречей, Даниель издал нечто вроде приветствия и пошел дальше вниз по ручью. Когда он возвращался, Хобб Джексон уже давно ушел. Остановившись перевести немного дух, Даниель нагнулся, чтобы умыться холодной водой из ручья, и заметил в глубине затопленный мешок. К тому времени как он достал его из воды и вытащил на берег, а затем и разрезал охотничьим ножом, четыре из пяти котят уже погибли, но зато пятый пребольно цапнул его за палец.

Помахивая топором, Даниель улыбнулся, вспомнив тот случай. Ему в голову пришло сравнение его новой жены с тем самым котенком, который умудрился-таки выжить. И у нее было то же затравленное выражение полных ужаса глаз, когда она стояла на краешке фургона, ожидая, когда ее повесят. Теперь Даниель размышлял, когда же она начнет кусаться.

Он остановился и вытер выступивший на лбу пот рукавом рубашки, затем бросил полено Дотеру, который ловко и споро складывал поленницу из нарубленных Даниелем дров. Они сейчас запасались топливом на несколько месяцев вперед.

Как раз в это время Даниель заметил, как Джоли упала вместе с бельевым баком, а потом принялась что-то искать в своих ладонях, часто поднося их ко рту. А уже через несколько мгновений она поднялась, взяла бак с бельем и целенаправленно пошла на кухню. Даниель быстро сделал нехитрые, но верные выводы. Джоли собралась принять ванну — то, что люди обычно делают каждую неделю. Да, все так, но при этом Даниель почувствовал, как забурлила в жилах кровь. Ему стало даже чуть не по себе, когда он представил, как она раздевается, сбрасывая старую одежду, как входит обнаженная в чистую, горячую воду.

К этому моменту воображение Даниеля настолько разыгралось, что его топор со свистом рассек воздух, попал на сучок, отскочил в сторону и едва не отсек ему подбородок. От злости Даниель глубоко всадил топор в чурбан и, сняв шляпу, вытер обильную испарину.

— Думаю, ты мог бы пойти туда и посмотреть, как она моется, если хочешь, — заметил Дотер, стоя в дверях дровяного сарая. — Ведь она теперь твоя жена.

Временами странности этого парня, или заскоки, как более точно определял их Даниель, выводили его из себя. Вот и сейчас такой же случай. Даже если у него самого еще нет никаких чувств к этой девушке, Джоли, тем не менее Даниелю было неприятно, что посторонний мужчина, пусть даже такой молодой и хорошо знакомый, как этот мальчишка, нанятый в помощь по хозяйству, разглагольствует на такие интимные темы.

— Вот что, поленница должна быть сложена к закату, — зло сказал Даниель. — Так что лучше займись делом.

После этого Даниель собрался с силами и заставил себя снова взяться за топор. Но в последующие полчаса образ Джоли, принимающей ванну, раз четыреста или пятьсот представал перед ним.

Джоли принесла последнее ведро горячей воды, вылила в лохань, стоявшую в кладовой, и тщательно закрыла за собой дверь. Зажгла керосиновую лампу, стоявшую на полке рядом с банкой маринованных зеленых бобов. В кладовой не было окон, и лампа была единственным источником света.

Испуганно замирая, Джоли торопливо стащила с себя одежду, скомкала ее и бросила на кучу картофеля. Затем, крадучись, словно боясь, что в любой момент кто-то войдет и увидит ее, поспешила к лохани, чтобы принять ванну — впервые за последние несколько недель.

Джоли медленно опустилась на колени и окунула в горячую воду волосы. Это было блаженство! Но затем это счастливое состояние было нарушено саднящей болью в горле: она не забыла, что чуть было не умерла сегодня утром. Ее вновь охватили тягостные воспоминания.

Дотянувшись до куска желтого мыла, который захватила с собой в кладовую, Джоли начала намыливать себя с головы до пят, пытаясь обуздать дикие противоречивые чувства, которые бушевали в ее душе.

Когда наконец Джоли вымылась на славу, она вылезла из теплой воды и, ежась, принялась энергично растираться грубым льняным полотенцем, которое позаимствовала наверху из умывальника Даниеля. Затем надела лифчик из муслина, нижнее белье, натянула голубое ситцевое платье и уселась у печи.

Джоли тщательно расчесывала спутанные пряди волос, когда появился этот странный, чужой человек, неожиданно ставший ее мужем. Четкие черты его лица покрывал румяный загар: Даниель целый день провел на открытом воздухе, и сейчас Джоли увидела это отчетливо, поскольку он поднял лицо, встретившись с ней взглядом.

— Завтра подумаем о подходящей для тебя приличной одежде, — хриплым низким голосом сказал он, и голос его прозвучал так, будто Даниелю надо было бы прочистить горло.

Джоли положила на колени черепаховый гребень и подняла на Даниеля свои чудные глаза, готовая вскочить и вытянуться перед ним, словно солдат-новобранец, по стойке «смирно!»

— Мне много не надо…

Даниель достал из шкафа голубую металлическую кружку и налил в нее кофе, оставшийся от обеда. Он явно старался даже не коснуться Джоли и не встретиться с ней взглядом. Все еще хриплым голосом Даниель сообщил:

— Дотер ушел на рыбалку. На ужин у нас, возможно, будет форель.

Джоли никогда еще так остро не ощущала присутствие мужчины, как именно в данный момент, находясь вдвоем с Даниелем. Он, казалось, заполонил собой всю кухню: своими широкими плечами и мужским запахом, своей крепкой и ладной, мускулистой фигурой.

Вспомнив фотографию женщины, что стояла на каминной полке наверху, Джоли очень захотелось спросить: «Как ее звали? Любили ли вы ее?» Но она не посмела. Этот человек спас ее от неминуемой смерти и совершенно не обязан отчитываться перед ней в чем бы то ни было.

Все так же старательно избегая смотреть ей в глаза, Даниель достал таз, открыл металлическую крышку бака, стоявшего на печи и служившего резервуаром для хранения горячей воды. Джоли забыла долить туда воду и теперь бак был почти пустой. Она внутренне вздрогнула, ожидая его гнева. Так велико было ее желание поскорее исправить свою оплошность, что, схватив таз, она опрометью бросилась к двери, но по дороге налетела на Даниеля, который, уронив таз и крышку от бака, схватил ее за плечи и удержал от падения.

— Все в порядке, — медленно сказал он, усаживая ее в кресло. — Я сам могу принести воды, Джоли.

От того, что ее попытка угодить ему кончилась так плачевно, Джоли совсем смутилась. Не в силах найти каких-либо подходящих слов, она поникла головой, кусая в отчаянии губы и пытаясь успокоиться.

Она чувствовала на себе взгляд Даниеля, но он ничего не говорил. Затем она услышала, как звякнули ведра, которые он достал из-под раковины, ощутила запах цветущей сирени, когда он открыл дверь и пошел за водой к колодцу.