— Уходи отсюда! — прошептала Джоли.

— Вот еще, — ответил он, усаживаясь на одеяло рядом с ней и принимаясь снимать с себя нижнее белье.

— Не вздумай прикасаться ко мне, — предупредила его Джоли, хотя всем своим существом жаждала Даниеля.

Не говоря ни слова, Даниель принялся расстегивать пуговички на ее одежде, и она — помоги ей, Господи! — не могла даже пошевелить рукой, чтобы остановить его. Под фургоном было темно, а запахи Даниеля, травы и плодородной земли преисполнили Джоли первобытными чувствами и желаниями. Она жаждала ощутить на себе его вес, жаждала вновь почувствовать тот яростный, бесстыжий огонь, который разгорался в ней всякий раз, когда он брал ее.

— Даниель! — прошептала Джоли, раздираемая желанием и гордостью. А он отложил в сторону платье Джоли, обнажил ее полные груди, наклонился и, едва касаясь, поцеловал тут же набухший сосок.

— Даниель! — повторила Джоли, сознавая, что пропала…

Когда Джоли проснулась на следующее утро, умиротворенная и довольная больше, чем когда бы то ни было, она была одна. Джоли быстро сполоснулась и натянула самое чистое из своих грязных ситцевых платьев. Затем выскочила наружу и поспешила готовить завтрак: жарить куски свинины, подогревать сваренный накануне картофель, делать яичницу из яиц, собранных Дотером на ферме. Налила кофе в кофейник и поставила его на раскаленную докрасна печь. Она сонно улыбалась, когда над ней и ее стряпней подшучивали, впрочем, вполне добродушно, рабочие перед началом трудого дня.

Лишь Даниель упорно молчал и не улыбался, и Джоли в конце концов захотелось со всего маху опустить на его голову тяжелую чугунную сковородку, которая была у нее в руке. Этот Даниель действительно самый тупоголовый, самый проклятый мужик, который встречался ей в жизни. И хуже всего, подумала Джоли, вздохнув про себя, что она так любит его, что когда-нибудь, уже точно, не сможет сдержать свои чувства.

Стояла та пора, когда день год кормит. Уборочная страда продолжалась, дни летели стремительно. Джоли работала до полного изнеможения, а по вечерам играла с Дотером в шашки, или героически пыталась прочитать пару строк, или просто сидела у костра, прислушиваясь к песням или рассказам, которые принесли с собой сюда эти мужчины вместе со своими спальными мешками.

Иногда Даниель приходил к ней под походную кухню, когда затихал в глубоком сне весь лагерь, и любил ее так безумно и нежно, словно в последний раз. И всегда на следующее утро держался холодно и отстраненно. Джоли стыдилась своей уступчивости и искренне корила себя за это. Но ее желание почувствовать себя в объятиях Даниеля оказывалось сильнее. Она полностью наслаждалась редкими и оттого такими сладостными моментами, которые ее муж уделял ей. Да, она наслаждалась ими, несмотря на свою угрозу уйти от него даже пешком.

Дождь хлынул четвертого сентября, день спустя после того, как Даниель и его парни закончили уборку урожая самого Даниеля и окрестных фермеров, которые оплатили эти услуги. Дождь барабанил по крышам конюшни, дома, прибил к земле оставшиеся неубранными, правда, местами, хлеба, превратил сухую пыль в вязкую грязь. То, что осталось неубранным в огороде, также прибило к земле. А пугало просто поникло разбухшей головой и теперь действительно могло испугать своим видом кого угодно.

Но Даниель видел в этом дожде добрый знак: непогода словно ждала момента, когда он закончит с уборкой, значит, Господь одобрил его покупку земли Джо Калли и письмо к Еноху, в котором Даниель звал его приехать вместе с семейством Даниель был практичным человеком и поэтому в глубине души знал, что дождь этот в порядке вещей: так положено самой природой.

Несколько наемных работников, которые задержались с отъездом, в этот вечер прятались в конюшне, ожидая, когда дождь кончится и можно будет отправляться по домам. Кое-кто предпочтет заплатить за проезд в почтовой карете до родных мест, однако же большинство будет добираться домой пешком, как бы ни велико было расстояние. И это была не жадность. Просто эти люди дорожили заработанными с таким трудом деньгами. От их количества порой зависела судьба целого семейства, которому предстояло жить на них длинную и суровую зиму.

А Джоли тем временем продолжала стряпать для них. На кухне горела керосиновая лампа, от разгоревшейся печи веяло теплом, потрескивали поленья. Джоли поймала Хэнка, усадила на высокий стул посреди кухни и пыталась его постричь. Мальчишка все время вертелся, его живые голубые глазенки мрачно смотрели на Даниеля. Джемма в это время сидела в теплом углу в кресле-качалке, убаюкивая куклу.

Какая-то сладкая горечь переполнила сердце Даниеля, и через секунду он решительно снял с гвоздя, вбитого рядом с дверью, шляпу и дождевик. Да, ему надо было сразу же отвезти этих пострелят обратно в Спокан, как только он обнаружил их на задке своего фургона.

Теперь, когда он подпал под диктат Джоли, расставание будет очень болезненным.

— Я буду в конюшне, — буркнул Даниель.

— Накиньте на себя что-нибудь, мистер Бекэм, — сухо сказала Джоли, продолжая щелкать ножницами над непокорными вихрами Хэнка. — А то еще по такой непогоде заболеете и умрете.

Вопреки себе Даниель улыбнулся. Странно, но со смертью Илзе он лишился еще одной вещи — женской суеты вокруг него. Что-то вроде: «Не простудитесь, мистер Бекэм», или «Садись ужинать, я подогрела для тебя еду», или «Ну-ка снимай рубашку, я пришью пуговицу…»

Даниель открыл дверь и покачнулся от сильного порыва ветра с дождем. На секунду ему вовсе расхотелось покидать теплую кухню, но в конце концов он решил, что именно холод и дождь помогут ему привести свои чувства в порядок, а потому сквозь ливень он направился к конюшне.

На душе у Джоли было очень тяжело, когда она отложила ножницы — несомненно, они принадлежали Илзе, как почти все в этом доме. Как Даниель.

Джемма внимательно посмотрела на Джоли и прекратила баюкать куклу и раскачиваться в кресле. Она словно пыталась что-то понять. Хэнк, напротив, мгновенно улизнул из кухни, едва закончилась стрижка.

— Элси хочет кушать, — сказала девочка, кивая на куклу.

Джоли улыбнулась девочке, свернула полотенце, которое было обернуто вокруг плеч Хэнка, и вышла на крыльцо, чтобы отряхнуть его от волос, и вдруг почувствовала легкий приступ боли где-то в области между желудком и сердцем.

— Полагаю, нам с тобой надо посмотреть, нет ли для нее чего-нибудь вкусного. Как ты думаешь, ей понравится булочка с корицей? — спросила она Джемму, когда вернулась.

Малышка серьезно кивнула и с готовностью подтвердила:

— Да, мэм, ей понравится.

Джоли сходила в кладовую и принесла оттуда свежую булочку с корицей, которую испекла сегодня утром, потому что ей было как-то особенно беспокойно, и Джоли решила заняться каким-нибудь делом, чтобы отвлечься. Сейчас она положила лакомство на тарелочку и поставила перед Джеммой.

— Попробуйте, Элси, вам должно понравиться, — шутливо обратилась Джоли к кукле.

Джемма засмеялась и принялась понарошку кормить куколку, а сама норовила быстренько проглотить кусочек, когда думала, что Джоли на нее не смотрит. Джоли всячески старалась подчеркнуть, что так и есть. Ее чрезвычайно расстраивала мысль о том, что завтра, или через неделю, или самое большее через месяц Джемма и Хэнк больше уже не будут частью ее жизни. Она проглотила подступивший к горлу комок и с преувеличенной энергией занялась перемешиванием тушившегося с приправами цыпленка.

После ужина Джоли пораньше отвела детей наверх и уложила в кроватки, сама придумала и рассказала им захватывающую историю про банду цыган. Хэнк был так восхищен, что почти простил Джоли утреннюю стрижку, которая была для него еще хуже, чем субботняя баня, что он сам открыто признавал. Джоли нежно поцеловала детишек, пожелала им спокойной ночи после того, как они помолились, и потушила свет. Глаза ее горели от невыплаканных слез. Даниеля она нашла в кабинете, единственной комнате, где дозволялся беспорядок. Даниель сидел за столом и работал над конторс-кими книгами. Может быть, мысль о неминуемой разлуке с детьми, которая разобьет ей сердце, и преисполнила Джоли отчаянной решимости подойти к нему и заговорить. Даниель избегал Джоли, хотя и требовал от нее регулярного выполнения супружеских обязанностей, а впридачу выделил ей роль кухарки. Он держался от нее на расстоянии, правда, эмоционально, а не физически, особенно после смерти Джо Калли две недели назад.