– Мы подумаем об этом завтра, – перебил Абу. – Сейчас выпейте это!

Через несколько минут, благодаря действию сильного снотворного, глаза рыцаря закрылись, и он мирно уснул. В комнате не осталось больше никого, кроме чернокожего слуги, которого доктор оставил ухаживать за больным. Оба раба были немыми, что сильно уменьшало возможность их ссоры с пациентом. Как доверительно поведал доктор Матье, пациент, судя по всему, был так же упрям, как «скорпион, разбуженный в своей норе».

Катрин, покидая комнату последней, с сожалением вздохнула.

Компания Абу-аль-Хайра оказалась куда более занимательной, чем могла предположить Катрин, невзирая даже на его упорный отказ примириться с ее присутствием. Он был, по сути, молодым человеком, несмотря на свою длинную белую бороду, которая, как он объяснил Матье, является отличительным признаком врачей, а также прочих выдающихся людей среди мусульман. Люди среднего класса в исламских странах имели право носить бороду, синего или зеленого цвета, но покороче. Сохранение этой белизны, да и вообще уход за бородой были постоянным занятием доктора из Кордовы, уделявшего ей немало внимания, как, впрочем, и всей своей персоне в целом, содержавшейся им в абсолютной чистоте. Он горько жаловался на отсутствие комфорта у христиан и на их пренебрежение к чистоте.

– Эти ваши бани, – говорил он презрительно, – в Кордове сочли бы пригодными только для рабов.

Но, несмотря на этот недостаток, он готов был признать, что в христианском мире есть и свои хорошие стороны, что он чрезвычайно интересен и может предоставить врачу огромное поле для изучения, ибо люди в нем рубили друг друга на куски гораздо чаще, чем в странах Ислама. Особенно по сравнению с кордовским халифатом, где все было настолько мирно, что там вряд ли можно было ожидать существенного развития медицины.

– Здесь на любом перекрестке можно найти труп, – заключил он с видом величайшего удовлетворения. Несмотря на свой возраст, он много путешествовал от Багдада до Каира, от истоков Нила до Александрии, – всегда в поисках одного и того же – знаний. Сейчас его план состоял в том, чтобы прибиться ко двору могущественного герцога Бургундского, чья слава уже разнеслась за моря и горы.

– Наша встреча означает, что мне не надо будет продолжать свой путь по воде, – сказал он Матье. – Я поеду вместе с раненым и, стало быть, смогу присматривать за ним, пока мы не достигнем Бургундии. Он нуждается в этом. Но мы отправимся не раньше, чем через два-три дня. Эта гостиница, похоже, не такое уж плохое место.

Как выяснилось, маленький доктор питал слабость к доброй еде. В данный момент он крепко впился зубами в жареного цыпленка с гарниром из трав и пряностей, которого он запивал большими глотками местного вина, пренебрегая заповедями Корана ради урожая прославленных виноградников Сансера.

– В таком случае мы встретимся в Дижоне, – ответил Матье, также с набитым ртом, – потому что мы с племянницей и со слугами отправляемся завтра. Мы и так уже опаздываем в Дижон.

Катрин не принимала участие в трапезе. Выпив чашку молока, она рассеянно покусывала медовый пряник. Эти последние слова, однако, вывели ее из состояния задумчивости.

– Я думаю, что было бы веселей, если бы мы поехали все вместе, – сказала она.

Тут Матье, без всякой причины, впал в ярость.

– Нет! – крикнул он, ударив кулаком по столу. – Мы едем завтра! Если хочешь знать, мне совсем не понравилось, как этот рыцарь смотрел на тебя. А что до тебя, так ты ему улыбалась, как будто с ним заигрывала, слово даю! И тебе давно пора рассказать мне, где ты видела его раньше.

– Не надейтесь узнать что-нибудь интересное, – холодно сказала Катрин. – Мне нечего сказать, кроме того, что я никогда раньше не видела этого рыцаря. Он очень похож на человека, с которым я когда-то была знакома, вот и все! А теперь доброй ночи, дядюшка Матье!

Сделав торговцу тканями и его новому другу реверанс, она поспешно вышла из комнаты и, пока Матье не успел перехватить ее, поднялась по деревянным ступеням, а затем пошла по узкой галерее, ведущей к спальням, все двери которых выходили на внешний балкон. Она остановилась перед дверью комнаты Арно, из-под которой пробивался слабый луч света. Она чувствовала страстное желание войти и посмотреть на спящего. Ее комнатка находилась на дальнем конце балкона, по соседству с той, которую занимал этот красивый раненый рыцарь.

Она стояла там какое-то мгновение под ударами ветра и мокрого снега. Гроза разыгралась по-настоящему, и теперь дул свирепый ветер. Клубы водяной пыли напоминали гонимые над самой землей облака; истерзанные деревья в судорогах клонились то туда, то сюда под порывами неистового ветра. Катрин затрясло от холода под плащом, который она набросила себе на плечи.

Сегодня ей нравилась эта дикая погода. Ярость стихий совпадала с той бурей, которая бушевала в ее сердце. Она была немного испугана неистовством внезапно открывшихся в ней страстей. Никогда до того не ощущала она такой жажды быть рядом, дотронуться, обнять существо из плоти и крови. За несколько секунд прежняя Катрин, встречавшая страстные признания молодых дижонцев с ледяным хладнокровием и бессознательно жестоким смехом, превратилась в страстную женщину, для которой любовь мужчины внезапно стала самим смыслом существования. Даже та Катрин, которая трепетала от сладкой истомы, когда ее целовал Филипп Бургундский, уже исчезла….

Что скажет Матье, если найдет ее в комнате Арно? Катрин отбросила эту нелепую мысль, сказав себе, что он спит в кокюшне и, значит, вряд ли будет снова подниматься наверх. Зачем? Не в состоянии больше совладать с собой, она взялась рукой за щеколду двери и, открыв ее, вошла в комнату.

Арно и черный раб спали. Огромный нубиец, свернувшийся, как большая собака, улегся перед очагом. Раненый неподвижно лежал на постели. Обернутые вокруг головы бинты выглядели, как белоснежный шлем. Странные приспособления из деревянных планок и пропитанных клейстером полотняных бинтов, которыми кордовский врач обмотал сломанную ногу, заставляли его лежать, вытянувшись на спине, что придавало ему сходство с мертвецом. Слегка поколебавшись, Катрин склонилась над кроватью, чтобы поближе рассмотреть лицо спящего. Глаза его были закрыты. У стены стояла деревянная скамья с разбросанными по ней красными подушками. Она попыталась придвинуть ее ближе к кровати, но скамья была слишком тяжела, и она села на нее, уронив сцепленные руки на колени.

Тяжелое дыхание раненого наполняло комнату. По-видимому, он не чувствовал боли. Глядя на него, Катрин решила, что он все-таки красивее Мишеля. Скорее всего из-за того, что это был мужчина в полном расцвете сил, в то время как Мишель казался мальчиком. На вид ему было года двадцать четыре. Под причудливым головным убором, который соорудил ему мавр, резкие, но правильные черты лица выступали отчетливо, как будто были выгравированы. Прямой нос и квадратный волевой подбородок, сейчас синеватый от небритой щетины, делали лицо лишенным и следа мягкости, если не считать густых и необычайно длинных ресниц. Но юноша был не лишен обаяния. Катрин никак не могла оправиться от потрясения, произведенного его красотой. Попав под ее власть, девушка была охвачена странным волнением, поднимавшимся откуда-то из глубины ее естества. Оно непреодолимо овладевало ее телом, вызывая румянец на щеках.

Горящее полено со снопом искр выпало из камина и покатилось по полу. Катрин вскочила и щипцами бросила его обратно в огонь. Черный раб заворочался, пробормотав во сне что-то неразборчивое, но Арко даже не пошевелился. Девушка со вздохом откинулась на спинку скамьи. Гроза прошла, но дождь все еще барабанил по крыше, а внутри маленькой комнатки было тепло и уютно.

Мало-помалу, убаюканная монотонной дробью дождя, Катрин начала клевать носом н вскоре, растянувшись на скамейке, крепко уснула. Она не видела, как отворилась дверь и появился огромный тюрбан маленького доктора. Его пронзительный взгляд быстро окинул комнату, немного задержавшись на раненом; убедившись, что тот спит, мавр отвернулся, и на его дубленом лице появилось странное выражение, когда он увидел Катрин, спящую на скамье. Сначала он хотел подойти и разбудить ее, но остановился посреди комнаты и пожал плечами. Его губы скривились в иронической улыбке, и он вышел из комнаты так же тихо, как вошел, осторожно притворив за собой дверь.