Ришмон, тронутый этими словами, взял руку своей белокурой невесты и нежно поцеловал ее.

– Прелестная госпожа, выбрав вас, мое сердце поступило мудро, – сказал он.

Арно, однако, поклонившись бретонцу, указал гордо на другого рыцаря, также в полном вооружении, который только что появился на пороге.

– Сир де Ксантрай будет секундантом с моей стороны, если появится надобность.

Вновь прибывший, который был без шлема, имел поразительного морковного цвета волосы и насмешливую улыбку. Он тоже был высокого роста и крепкого сложения. Услышав свое имя, он прошел вперед и поклонился. Едва сдерживая себя, Филипп Бургундский встал, придерживаясь одной рукой за спинку кресла.

– Мессиры, – сказал он. – С Божьего соизволения этот поединок, исход которого лишь Он может предвидеть, состоится в моем собственном городе Аррасе, дабы никакой крови не было пролито на земле монсеньора епископа Амьенского. Даю вам слово, что вы будете приняты там достойно и без всякого ущерба для вашей безопасности. А теперь, поскольку мы собрались здесь ради праздника, давайте забудем о предстоящей схватке. Я Прошу вас считать себя моими гостями.

Гордость Филиппа, наконец, пришла к нему на помощь. Он полностью взял себя в руки, и никто не смог бы догадаться, какие дикие, неистовые чувства обуревали его из-за оскорбления, которое публично нанес ему Арно. Его отличало чрезмерное чувство собственного достоинства и исключительности своего положения как правящего государя. К тому же уверенный в огромной силе Бастарда Вандомского, он мог позволить роскошь быть великодушным и безупречно любезным хозяином.

Но Арно де Монсальви хладнокровно надел на голову шлем, подняв забрало легким ударом пальца. Снова его черные глаза встретились с холодным взглядом серых глаз Филиппа.

– Благодарю вас, мессир герцог. Но что касается меня, то мои враги – это враги, и в первый их ряд я ставлю врагов моего короля. Я пью только с друзьями. Мы встретимся снова через три дня… для поединка. Сейчас же мы возвращаемся в Гиз. Дорогу!

Рыцарь кивнул, повернулся на каблуках и медленно пошел к двери. Но прежде, чем он повернулся, его взгляд рассеянно скользнул по залу и случайно упал на Катрин. Почти плача, молодая женщина по искрам, промелькнувшим в его черных зрачках, поняла, что он узнал ее. Не вполне сознавая, что делает, она с мольбой протянула к нему руки. Но Арно де Монсальви уже был на другом конце комнаты, и через мгновение огромные двери захлопнулись за двумя рыцарями. Когда фигура черного рыцаря исчезла, Катрин показалось, что все огни потускнели и огромное пространство зала стало вдруг темным и холодным.

И тут прозвучали трубы, торжественно извещая о начале пира.

Пир казался Катрин затянувшейся пыткой. Все, чего ей хотелось, – это чтобы ее оставили одну в тишине и покое комнаты, где можно подумать о человеке, так неожиданно вернувшемся в ее жизнь. Когда этим вечером она вдруг увидела Арно, сердце ее замерло, а потом, когда он уходил, стало биться все быстрее и сильнее, и когда его фигура в черных доспехах исчезла в дубовых дверях, она почувствовала столь сильное желание выбежать вслед за ним. что ей потребовалось все самообладание и здравый смысл, чтобы не уступить своим чувствам. Она не знала, что случилось бы потом, но за счастье говорить с ним, дотрагиваться до него, чувствовать на себе жестокий взгляд его черных глаз – за эти скудные радости Катрин Отдала бы все, что имела. А за наслаждение одного короткого мига в его жарких объятиях продала бы душу дьяволу.

На протяжении всего вечера Катрин разговаривала, улыбалась и с грацией принимала знаки внимания и комплименты, вызванные ее красотой. Но ее губы и глаза двигались механически. На самом деле Катрин была за многие мили от Амьенского дворца. Она скакала галопом бок о бок с Монсальви и Ксантраем по дороге в Гиз, где расположился лагерь короля Карла. С безошибочной точностью любящей души ей рисовался силуэт в черных доспехах, склонившийся над лошадиной гривой, его четкий профиль и сжатые губы в тени забрала. Катрин почти слышала глухой стук копыт, бряцание оружия, даже биение сердца Арно под его доспехами. Она была возле него, заодно с ним, стала частью его, словно плоть и кровь рыцаря были ее собственными. Она не обратила внимания на резкий тон Гарэна, когда он вдруг коротко сказал:

– Поедем домой!

Ничто больше не имело для нее значения сейчас, когда Арно снова вошел в ее жизнь. Она не думала ни о Гарэне с его богатством, ни о Филиппе и его любви к ней. Взгляд, брошенный на нее Арно, когда он покидал зал, не вселял надежды, но Катрин показалось, что за гневом и презрением, которые она прочла в нем, крылось нечто похожее на искру восхищения. Именно на этой тонкой нити и удерживались ее надежды и мечты. Он, конечно, ненавидел ее и еще больше презирал, но, как подчеркивал Абу-аль-Хайр, он также и желал ее. В то время как лодка скользила по зеленым водам канала, направляясь к дому, Катрин, сидя рядом с Гарэном, с волнением думала о предстоящей борьбе за Арно. Встретиться лицом к лицу со своей судьбой – судьбой, которая уже не казалась абсолютно невозможной, – какое возбуждающее, пьянящее чувство! Надменный граф де Монсальви мог смотреть свысока на племянницу суконщика, но госпожа де Брази была равна ему по положению. Катрин понимала, что ее замужество поставило их с Арно почти на одну ступень. Нравилось ему это или нет, она жила теперь в его мире пышности и великолепия. А сегодня вечером ей представилась возможность попробовать силу своей ослепительной красоты. Как часто взгляд Филиппа устремлялся на нее! И глаза остальных мужчин тоже, все с тем же голодным, нетерпеливо страстным выражением. Катрин впервые почувствовала себя в силах отбросить все препятствия, стоящие на пути к ее любви, такие, как, например, ненависть Арно к семье Легуа. Она пообещала себе излечить его от этого в ближайшее же время. Как мог он считать ее ответственной за смерть своего брата после того; как узнал, что она сама чуть не погибла, что ее отец был повешен, а дом – разрушен? Катрин, знала одно: всем своим естеством она желает этого человека, все еще далекого от нее, и не успокоится до тех пор, пока не станет принадлежать ему полностью.

Погрузившись в свои тайные думы, она почти не заметила, как очутилась дома. Катрин поднялась в свою комнату. Ей пришлось вспомнить о существовании мужа, когда она увидела, что он проследовал за ней. Он стоял, облокотившись на каминную доску, и с любопытством разглядывал ее. Катрин не могла угадать, какие мысли скрываются за этой бесстрастной маской, и слегка улыбнулась ему, сбросив длинный бархатный плащ на руки ожидавшей Саре.

– Разве вы не устали? спросила она. – Я чувствую себя совершенно опустошенной. Все эти люди, и эта жара!

Говоря это, она повернулась к зеркалу. Оно отразило ее ослепительную красоту, оттененную темным блеском алмаза на лбу. Полагая, что Гарэн последовал за ней только для того, чтобы забрать свою драгоценность, она торопливо сняла золотой обруч с алмазом и протянула ему.

– Вот, пожалуйста! Получите обратно свой любимый алмаз. Я представляю себе, как вы предвкушаете удовольствие вернуть его в безопасное место…

Гарэн нетерпеливым жестом оттолкнул протянутую драгоценность. Его тонкие губы скривились в пренебрежительной усмешке.

– Оставьте его себе! – произнес он. – Мое пребывание здесь никак не связано с этим алмазом. Я пришел потому, что хочу задать вам вопрос. Как давно вы знаете мессира де Монсальви?

Вопрос застал Катрин врасплох, и она беспокойно оглянулась на Сару. Но цыганка, почувствовав, что ее господин хочет поговорить с женой, исчезла из комнаты, как всегда, бесшумно, оставив их наедине. Молодая женщина отвернулась от него, взяла гребень слоновой кости и принялась осторожно расчесывать свои длинные волосы.

– Почему вы думаете, что я его знаю? – спросила она.

– Вы выдали себя неосторожным проявлением своих чувств сегодня вечером. Увидев незнакомого человека, вы не могли бы вздрогнуть так сильно. Позвольте мне повторить свой вопрос. Когда и где вы встречались с ним?