– Пожалуй, это хорошо, – сухо сказал дядя Матье, – что наш Господь бесконечно терпелив и бесконечно кроток… ведь ему придется иметь дело со строптивой невестой.

И в глубине своего миролюбивого сердца этот славный малый почувствовал облегчение, когда угрюмая, чопорная фигура его племянницы перестала появляться в великолепной церкви Святого Бонавентуры. Он и его сестра зажили вдвоем тихой жизнью, и Матье, который любил, чтобы за ним ухаживали и баловали, сполна теперь этим наслаждался.

Катрин и Одетта застали жителей деревни Марсаннэ в состоянии сильного возбуждения. Там уже несколько дней готовились к пиршеству. Снег был старательно выметен с главной, и единственной, улицы. Тончайшие полотна и ярчайшие куски сукна, которые только можно было отыскать в сундуках с приданым, были вывешены на всех домах, даже самых бедных. Зимние листья и ягоды, серебристая омела, ветки, собранные с великим риском на самом верху старого дуба, и колючий остролист украшали двери и окна. Сильный запах жареной свинины стоял по всей округе, крестьяне забили всех самых жирных свиней, поскольку этому достойному животному предстояло снабдить мясом все это пиршество.

У дядюшки Матье, который вместе с монахами Сен-Бенина был владельцем богатейших виноградников в Марсаннэ, не менее десяти свиней заплатили своими жизнями ради обильного обеда, на который торговец тканями пригласил всех сборщиков урожая, что придут срезать пурпурные грозди следующего урожая. Не любивший сорить деньгами, дядюшка Матье, человек богатый, все же приказал выделить шесть бочонков бонского вина, сделанного как в Беон де Нуи, так и в Романьи.

Пир начался около полудня. Торжественная месса закончилась поздно, и все испытывали голод и жажду. Катрин с Одеттой заняли свои места за столом, во главе которого сидела Жакетт. Одетая в великолепное платье из темно-красного атласа, подбитого мехом серой белки, которое ей подарила дочь, она сияла от счастья. За другим столом Матье, в костюме из красно – коричневого бархата с черным лисьим мехом, со съехавшим на одно ухо капюшоном, подбадривал пьющих, которые вовсе в этом и не нуждались. Под влиянием превосходного вина весело звучали речи, расцвеченные шутками и остротами. Время от времени раздавался куплет какой-либо старинной песни. Царила атмосфера невинного, добродушного веселья, к которому 11 Катрин присоединилась от всего сердца. Было приятное чувство довольства собой, своей молодостью и красотой, о которой красноречиво говорили взгляды некоторых из присутствующих молодых людей.

Вдруг, как раз когда поварята, четверо в ряд, внесли молочных золотистых поросят с блестящей, в трещинках кожей, у двери раздался оглушительный рев. Несколько, по-видимому, опоздавших, мужчин пытались всем скопом ввалиться в комнату. Сквозь поток ругательств, выкрикиваемых во всю мощь легких, был слышен высокий, яростно протестующий голос.

– Что это такое? – вскричал Матье, стуча кулаком по столу. – Эй, там! Перестаньте скандалить! Здесь всем хватит места.

С оглушительным шумом, как будто открыли бутылку шампанского, компания ворвалась в комнату. Катрин изумленно смотрела, как они тащат за собой брыкающегося и дергающегося человека, который поразительно походил на огромную тыкву на коротких ножках. Единственное отличие состояло в том, что эта тыква выкрикивала что-то на чужом языке.

– Посмотрите, что мы нашли у дороги, мэтр Матье! – кричал один из рабочих виноградников, огромного роста плут с лицом цвета винного осадка. Детина протянул руку, без видимого усилия поднял человека и посадил его на стол, как раз напротив Матье. Затем он схватился за тюрбан, который соскользнул вниз и поэтому закрывал лицо и шею человека, и сдернул его. Показалась белая бородка и маленькие, как у хорька, глазки Абу-аль-Хайра, доктора из Кордовы. Борода была, как всегда, белой, в то время как глаза покраснели от ярости удушья.

– Вы когда-нибудь видели такую уродливую обезьяну? – вскричал рабочий с грубым смехом. – Я встретил его, когда шел по дороге. С ним были два наглеца, оба черные как сатана, и все трое преспокойно восседали на мулах. Я подумал, вы захотите взглянуть на этих уродов, прежде чем мы сбросим их в реку. Не часто выпадает случай хорошенько посмеяться!

– Да это мой друг из гостиницы «Карл Великий»! – воскликнул Матье, который сразу же узнал врача-мавра. – Это великий Абу-аль-Хайр, собственной персоной! Дурак! И что же, ты собираешься бросить моего друга в реку? Ты подумал, что делаешь, во имя всего святого! Ты вообще думаешь, что делаешь?

Он поспешил помочь Абу-аль-Хайру слезть со стола и нашел для него стул и стакан вина, который маленький доктор от сильного возбуждения осушил одним залпом. Ему понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя после тревожных переживаний, но постепенно краски вернулись на его лицо. Он не скрывал своего удовольствия и облегчения от встречи с Матье.

– Я думал, что пришел мой последний час, мой друг. Слава Аллаху, что я попал в ваши руки! И если еще не слишком поздно спасти моих слуг. То нужно остановить тех, кто хочет бросить их в реку.

По приказу Матье виновника случившегося, слегка смущенного столь быстрым поворотом событий, выпроводили за дверь, а маленький доктор привел в порядок свои одежды и заново намотал тюрбан. В этом ему помогала Жакетт, которая была поражена разнообразием знакомств своего брата. К этому моменту острый глаз Абу-аль-Хайра остановился на Катрин, которая стояла немного поодаль, не осмеливаясь подойти ближе. Внезапное появление доктора из Кордовы заставило сильно забиться ее сердце. Гарэн говорил, что араб близок к Арно де Монсальви. Несомненно, он мог бы многое рассказать ей о человеке, который занимал ее сердце и ум.

Возбуждение за столом, вызванное удивительным появлением маленького доктора, постепенно затихло. Устроившись на стуле поверх груды подушек, с оловянным кувшином и кубком, Абу-аль-Хайр вновь пришел в хорошее настроение. Его взгляд, до того устремленный на Катрин с почти неприличной настойчивостью, снова вернулся к столу и огромным блюдам, которые Матье поспешил поставить перед ним.

Но едва Матье собрался приступить к жареным поросятам, как застыл на месте, с занесенными над блюдами ножом и вилкой, так как Абу-аль-Хайр с диким криком вскочил на ноги, оттолкнул стул, который упал на пол с оглушительным грохотом, и со всех ног бросился бежать.

– Полно, полно же! – воскликнул Матье. – Что с ним на этот раз? Не покидайте нас, друг мой! Ну, давайте прикончим вместе этого поросенка. Чего вы испугались?

– Свинина!.. – произнес Абу дрожащим голосом. – Свинина!.. Нечистое животное!.. Проклятое, запрещенное мясо! Истинный верующий не может даже приблизиться к столу, за которым едят это грязное животное!

Встревоженный, с округлившимися глазами, Матье уставился сначала на маленького доктора, который все еще дрожал от страха, а затем снова на сочного поросенка на блюде.

– Что вы имеете в виду, друг мой? Мои поросята чистые! – сердито возразил он.

Ситуацию исправила Одетта. Она встала со своего места и подошла к Матье. Катрин видела, что она с трудом сохраняет серьезный вид.

– При дворе короля Карла я однажды встретила языческого колдуна, той же расы, что этот человек. Графиня Орлеанская, которая сама была доброй христианкой, надеялась, что его чары смогут как-то помочь излечить монсеньора. Этот человек всегда отказывался от свинины, которую его религия считает нечистой.

– Пророк сказал: «Не ешьте мяса нечистых животных», – раздался жалобный возглас Абу из угла. Матье глубоко вздохнул, бросил нож и вилку и встал.

– Хорошо, – сказал он сестре. – Пусть поставят жарить толстого каплуна и приготовят одно-два блюда вкусной рыбы. Мой друг и я выпьем по кружке вина в моем кабинете и подождем, пока приготовят еду. Пожалуйста, продолжайте обед без нас.

И, к великому сожалению Катрин, Абу и Матье вышли. Итак, это ее дядюшка услышит новости от маленького доктора, в то время как она сгорала от желания задать ему вопросы. Она поклялась себе, что не покинет Марсаннэ в этот вечер, пока не поговорит с ним, даже если это не понравится ее дяде.