Молодая женщина с болью в сердце закрывала глаза, когда видела, как вооруженный эскорт, пуская в ход деревянные древки своих копий, ударами отгонял прочь полумертвых от голода людей, осмелившихся просить у них милостыню. Каждый раз, однако, когда это случалось, принцесса Анна возмущенно вмешивалась, горько упрекая солдат за жестокость. Ее великодушное сердце не могло не отозваться на страдания людей, и повсюду на пути она щедро подавала милостыню, оставляя сияющий след нежной доброты и сострадания, пока ее кошелек и руки не опустели. Если бы Гарэн почтительно, но твердо не воспротивился намерениям принцессы, она, без сомнения, раздала бы по пути все тридцать золотых экю, что несли на себе вьючные мулы. Эти деньги были частью приданого принцессы в сто тысяч экю, потребованного английским герцогом, и величина этого приданого стала причиной все усиливавшегося раздражения госпожи Эрменгарды.
– Чего он еще хочет, этот жадный «годдэм»? – спрашивала она у Катрин, когда, наконец, на горизонте появились стены Амьена. – Он пришел сюда незаконно, непрошеным и выцеживает из страны последнюю каплю крови. Он берет в жены самую милую, самую прелестную и самую добродетельную из наших принцесс и все еще требует золота, когда должен бы пасть на колени, целуя прах у ее ног в благодарность за милость, которую ему оказало Небо! Я возмущена, госпожа Катрин, я буквально закипаю от злости, видя, как наш герцог протягивает руку этому давнему врагу нашей страны и, мало того, отдает ему свою собственную очаровательную сестру…
– Я думаю, он это делает только для того, чтоб отомстить королю Карлу. Он очень ненавидит короля.
– Отомстить, может быть, но также и надеясь захватить его трон, – продолжала сетовать графиня. – Для вассала это поведение вероломно. Даже если этот вассал – владетельный принц и пытается забыть свои обязательства. Это – бесчестное поведение, вот и все!
Улыбка промелькнула на губах Катрин, растрескавшихся от поднявшегося ледяного ветра, который беспорядочно гнал Облака высоко над башнями и шпилями Амьена.
– Это опасные слова, графиня, – сказала она лукаво, – Они могли бы стать опасными и для вас и для меня, если герцог прослышит о них.
Но взгляд почтенной дамы, устремленный на нее, был такой открытый, честный и гордый, что Катрин почувствовала, как краснеет.
– Герцог прекрасно осведомлен о моих взглядах, госпожа Катрин. Благородная женщина не опускается до лжи, даже перед герцогом Бургундским! То, что я говорю вам теперь, я готова повторить и ему!
Катрин не могла не восхищаться ею. Тучная, с зычным голосом Эрменгарда принадлежала к благородному древнему роду, и это высокое происхождение не могли скрыть ни излишний жир, ни эксцентричность поведения. Ее благородство и горделивое достоинство были врожденными и торжествовали над всеми мелкими человеческими слабостями. Она была верным другом, но могла также стать грозным врагом. Гораздо разумнее было иметь ее союзницей.
Когда они вступили в Амьен, принцессы тотчас направились к брату, который ждал их во дворце епископа. Свита тем временем размещалась по заранее для них отведенным домам. Эрменгарда, естественно, сопровождала двух своих молодых подопечных, пока Катрин и ее супруг устраивались в доме, который был расположен на расстоянии брошенного камня от огромного белокаменного кафедрального собора. Задние окна домов выходили на тихий канал. Этот дом, хотя и не очень большой, но чрезвычайно удобный, принадлежал одному из самых значительных в городе торговцев сукном, с которым герцогский казначей имел тесные деловые связи. Гарэн заранее выслал вперед своего управителя Тьерселина, лакея и секретаря, а также, под наблюдением Сары, служанок Катрин. Они, под охраной вооруженного эскорта, захватили основную часть багажа, и, когда Катрин вошла в дом суконщика, то с восхищением обнаружила, что ничего не было упущено. Огонь пылал в камине, ее спальня была уютно обставлена и увешана вышитыми коврами, постель расстелена, а огромный букет фиалок в расписной фаянсовой вазе привносил тонкий нежный аромат. На накрытом в парадном покое столе стояла еда.
Это их жилище при всей своей скромности было редкой роскошью и привилегией в страшно переполненном городе, где за любое пристанище горожане платили непомерно высокую цену. Огромные свиты герцогов Бретонского и Бедфордского, графа де Ришмона и английских графов Саффолка и Солсбери наводнили город. Не один амьенский бюргер был вынужден ютиться в одной комнатушке со всей семьей и слугами, чтобы освободить больше места для гостей – в большинстве своем наглых и бесцеремонных – всех этих знатных господ, явившихся на переговоры с герцогом Филиппом.
Над окнами каждого дома висели гербовые щиты, и бесчисленные вымпелы и стяги трепетали на вечернем ветерке. Цвета и эмблемы герцога Бретонского, черные хвосты горностая на серебряном поле, украшали все дома на восток от епископского, между тем как кроваво-красные вертикальные полосы графа де Фуа заполнили западную часть города. Южная часть принадлежала алой Ланкастерской розе герцога Бедфордского. Английский герцог и его спутники вместе со спутниками графов Саффолка и Солсбери заняли добрую половину города. Бургундцы теснились в северной части, а слуги епископа Амьенского вынуждены были пристраиваться, где пришлось.
Несмотря на усталость, Катрин не могла уснуть. Всю ночь напролет город оглашали пение, крики и звуки фанфар такой мощи, что от них дрожали дома. И это было еще только прелюдией к пышным и расточительным празднествам, обещанным герцогом Филиппом. К назойливому шуму снаружи добавилось ее собственное нервное состояние. По вызову своего повелителя Гарэн посетил епископский дворец. Вернувшись оттуда, он нанес визит супруге, уже лежавшей в постели. Она болтала с Сарой, которая чистила щеткой, складывала и убирала платья своей госпожи.
– Завтра вечером во время бала, который дается в честь обрученных, вы будете представлены монсеньору, – сказал он сухо. – Желаю вам доброй ночи.
На следующий вечер епископский дворец светился красноватым светом, как будто он был охвачен пожаром. Бочки с горящей смолой на парапетах башен вместе с золотым и алым светом, струящимся из высоких готических окон, бросали зловещий отблеск на покрытые изощренной резьбой белокаменные стены расположенного поблизости кафедрального собора, окутывая его статуи и барельефы каким-то неземным сиянием. Трепещущие на ветру каскады шелковых тканей спускались до самой земли из каждой амбразуры и на каждом столбе был водружен флаг.
На рыночной площади, где стража с трудом сдерживала толпу зевак и любопытствующих прохожих, городской люд мог лицезреть пеструю картину, разворачивающуюся у него перед глазами. Там были бароны и рыцари в дублетах, сверкающих драгоценными камнями, осторожно вышагивающие в своих нелепо удлиненных, заостренных башмаках, которые иногда были так длинны, что приходилось подвязывать их острые носы к поясу тонкими золотыми цепочками. Некоторые из них были в огромных, покрытых вышивкой капюшонах, причудливо уложенных на голове, другие щеголяли непомерно длинными, с вырезанными по краю зубцами и свисающими до самой земли рукавами, которые выставляли напоказ с самым вызывающим видом. Дамы красовались в самых изысканных нарядах и сверкали драгоценностями; их головы украшали уборы разнообразных фасонов, отороченные мехом или валиками парчи. Они важно ступали, а за ними тянулись тяжелые атласные, бархатные, парчовые или златотканные шлейфы праздничных одеяний. Отделенные от толпы двойным рядом гвардейцев в полном вооружении, эти ослепительные феи с непринужденным видом шествовали во дворец на торжества, как некое скопище невиданных звезд, каждая из которых сверкнет на мгновение в свете факелов, прежде чем ее поглотит темная пасть дворцовых дверей.
Вокруг всей рыночной площади окна были забиты зрителями, и, благодаря тому, что герцог не поскупился на факелы и свечи, все было залито светом.
Катрин стояла у одного из окон дворца, наблюдая казавшийся нескончаемым поток гостей. Со своей прислугой и сундуками, в которых были ее наряды и украшения для предстоящего бала, она прибыла во дворец еще днем. Хранительница гардероба настояла на том, чтобы только она одна отвечала за туалет Катрин при представлении герцогу. Чтобы быть уверенной, что сама Катрин от скуки или из любопытства не покажется раньше времени собравшимся гостям, Эрменгарда заперла ее в своей комнате, а сама отправилась проследить за облачением принцесс. Туалет самой Катрин был давно завершен, и она теперь глядела в окно в надежде, что так время пройдет быстрее…
