При ее словах комок в горле. Катрин пропал, и мгновенная паника, охватившая ее, сменилась глубоким облегчением. Ее очень тронуло и обнадежило, что она нашла столь верного друга в госпоже Эрменгарде. Эрменгарда де Шатовилен была известна той искренностью, с которой она высказывала свои чувства и суждения. Все знали, что она никогда не опустится до какого бы то ни было обмана, даже в том случае, если от этого будет зависеть ее жизнь. Сознание своего высокого рода и звания было слишком сильно и живо в ней для этого, но ее благородное происхождение не мешало ей быть столь же назойливо любопытной, что и другие женщины. Взяв Катрин за руку так, что отказать ей было невозможно, она усадила ее возле себя на их огромную кровать и повернулась к ней с ослепительной улыбкой.

– А теперь, когда я наполовину разгадала вашу тайну, вы должны мне рассказать и все остальное, моя дорогая. Не говоря уже о том, что я собираюсь всячески помогать вам в этом вашем приключении, ничто так не занимает меня, как прекрасная история нежной любви…

– Боюсь, что разочарую вас, – вздохнула Катрин. – Здесь почти не о чем рассказывать.

Давно уже она не чувствовала себя так спокойно. Сидя в огромной комнате с высокими потолками рядом с этой доброй и верной женщиной, Катрин наслаждалась мгновениями покоя и атмосферой взаимного доверия, которая помогала ей поверять сердечные тайны, рассказывая свою историю. За этими стенами оставались городская суета и неразбериха и пестрая толпа людей, которые завтра будут давиться, чтобы получше разглядеть, как двое рыцарей будут убивать друг друга.

Катрин смутно ощущала, что короткий промежуток ее спокойной жизни подходит к концу, Она чувствовала также, что путь, лежавший перед ней, будет труден и тяжел и что она разобьет себе руки и колени об острые и жесткие камни via dolorosa, чьи смутные очертания она только начинала различать. Как звучала та строчка, которую ей однажды цитировал Абу-аль-Хайр? «Дорогу истинной любви мостят из плоти и крови…» Что ж, на терниях этого пути она готова была оставить свою плоть, часть за частью, и пролить кровь, каплю за каплей, если бы ей дан был хотя бы час любви. В этот один час ей удалось бы вобрать чувства и любовь всей жизни и всю любовь, которую она только могла отдать. В этом месте замечание Эрменгарды вернуло ее обратно на землю.

– А что, если Вандом завтра убьет его? Мгновенно леденящий ужас охватил Катрин, судорожно сжав сердце и наполнив глаза слезами. Мысль о том, что Арно может быть убит, даже не возникала в ее голове. Он казался самим воплощением жизни, а тело его, казалось, было из того же прочного материала, что и стальные доспехи. Катрин изо всех сил пыталась прогнать ужасное видение: Арно, лежащего на песке арены в луже крови, медленно сочащейся из пробитых доспехов. Он не должен умереть! Смерть не может забрать его, потому что он принадлежит ей, Катрин!.. Но слова Эрменгарды нашли брешь в толстых стенах ее уверенности, и стали проникать сомнение и беспокойство. Она вскочила на ноги и, схватив плащ,

Накинула его себе на плечи.

– Куда вы? – спросила госпожа Эрменгарда.

– Я хочу увидеть его… Я должна говорить с ним и сказать ему…

– Что?

– Я не знаю! Что я люблю его! Я не могу позволить ему погибнуть в этой схватке, не узнав, что он значит для меня…

Она рассеянно пошла к дверям, но Эрменгарда остановила ее, схватив за край длинной накидки. Затем она взяла ее за плечи и усадила на сундук.

– Вы сошли с ума? Люди короля разбили лагерь у стен города, а Бастард Вандомский раскинул свой шатер прямо напротив. Окружает же оба лагеря стража герцога вместе с шотландцами короля под командованием Джона Стюарта графа де Бюшана, коннетабля Франции. Выйти из города через ворота не удастся, разве что спуститься со стены по веревке. И все равно вы не сможете пройти в лагерь. И наконец, даже если бы это было возможно, я сама не пустила бы вас.

– Но почему? – воскликнула Катрин, чуть не плача. Сильные пальцы Эрменгарды впивались ей в плечи, причиняя боль. Но она не чувствовала в себе злости на нее, потому что знала, что под суровой внешностью бургундки скрывалось доброе и нежное сердце.

– Потому что мужчине, собирающемуся сражаться за свою жизнь, не до женских слез. Слезы могут лишь подорвать его мужество и сломить решимость. Арно де Монсальви знает, что вы – любовница герцога. Эта мысль заставит его сражаться только лучше и сильнее. Если он останется в живых, будет достаточно времени, чтобы завоевать его сердце и предаться сладким мгновениям любви.

Катрин высвободилась и взволнованно посмотрела на свою суровую подругу.

– А если он погибнет? Что, если его завтра убьют?

– В этом случае! сердито закричала Эрменгарда. – В этом случае тебе останется вести себя как сильной духом женщине и показать, что несмотря на свое низкое происхождение, ты действительно достойна своего теперешнего ранга. Ты можешь выбрать самоубийство, если не побоишься Господа, или похоронить себя живьем в каком-нибудь женском монастыре со всеми теми, чьи сердца безнадежно разбиты. Все, что ты можешь сделать для этого человека, которого так любишь, Катрин де Брази, – это упасть рядом со мной на колени и молиться, молиться Господу нашему Иисусу и Святой Деве Марии, чтобы он остался живым.

Турнирное поле находилось за городскими стенами на обширной равнине, ограниченной с самой длинной стороны рекою Скарп. Деревянные трибуны для зрителей были обращены лицом к реке. Они состояли из двух галерей по обе стороны большой ложи, предназначенной для герцога с сестрами и их гостей. Два огромных шатра, предназначавшиеся для соперников и охранявшиеся вооруженной охраной, были установлены с обоих концов длинной арены, вокруг которой, уже собиралась толпа. Когда Катрин с Эрменгардой дошли до арены, Катрин быстро огляделась. Взгляд ее безразлично пробежал по темно-красному шелку шатра, над которым трепетало знамя Бастарда с его гербом – стоящий на задних лапах лев был пересечен чер —

Ной полосой, означающей незаконнорожденное происхождение. Шатер Бастарда окружали люди из личной охраны Филиппа в черно-серебряных латах. Но большие фиалковые глаза впились в другой шатер, вокруг которого стояли шотландцы коннетабля в серебряных доспехах и с белыми перьями цапли на шлемах. Катрин незачем было смотреть на серебряный щит с черным ястребом в середине герба, висящий над входом в шатер: ее любящее сердце и так угадало присутствие Арно за этими стенами из тонкого шелка голубого цвета – цвета Франции. Каждая частица ее существа стремилась к нему. Внутренняя борьба в ней стала еще болезненнее, когда она представила, какое ужасающее одиночество должен был испытать человек, готовящийся встретить смерть. У шатра Вандома царила суета, и рыцари и пажи все время входили и выходили из него непрерывным, цветастым, болтливым ручейком. На противоположной стороне голубые занавеси шатра Арно не шевелились, единственный человек, который вошел в его шатер, был священник.

– Если бы я не знал, что молодой сорвиголова находится там, – произнес, как было модно – в нос, чей-то голос позади Катрин, – я бы подумал, что шатер пуст.

Эрменгарда, которая подняла немалую суматоху, выбирая подушечку для сидения, подходящую для ее объемов, тоже оглянулась. Они увидели молодого человека двадцати семи – двадцати восьми лет. Он был худой, светловолосый и элегантный и казался человеком недалекого ума. Он был, несомненно, красив, но, по мнению Катрин, слишком уж уверовал в это сам. Эрменгарда нашла его замечания оскорбительными и, не теряя времени, заявила: «Держи свои глупые замечания при себе, Сан-Реми. Молодой Монсальви не таков, чтобы сбежать…»

Жан де Сан-Реми ответил ей дерзкой улыбкой и затем бесцеремонно перелез через спинку сиденья, на котором устраивались дамы, и сел рядом с ними.

– Я знаю это лучше, чем вы, госпожа Эрменгарда, я ведь был при Азенкуре и имел возможность видеть изумительные подвиги, которые он продемонстрировал там, а ему к тому времени было около шестнадцати лет. Клянусь смертью Господней, у него сердце льва! Он действовал своим изогнутым мечом в том побоище так же легко и искусно, как крестьянин косой на пшеничном поле. Во всяком случае, если говорить честно, то единственная причина, заставившая меня говорить так, это желание втянуть вас в беседу. Я хочу, чтобы меня представили этой удивительно красивой даме, которой, я издали любовался в течение последних трех дней.