Перед плотиной Рыжая заупрямилась. Выругавшись, Иржи взвалил на себя и незнакомца, и еще более тяжелый, насквозь пропитанный водой полушубок.

Почти в полной тьме, лишь слегка разжиженной отсветами деревенских огней, он ступил на узкую плотину. Внизу шумела вода. Два десятка скользких, неверных шагов довели его до полного изнеможения. Он просто упал, как только оказался на островке.

Дверь мельницы отворилась сразу, на первый стук. Ждали его, что ли? Иржи отпрянул.

Нет, ну это что еще за страсти!

На пороге стояла вовсе не старая Промеха, а совсем молодая девушка с фонарем в руке. Была она в белой мужской рубашке и в брюках для верховой езды. Такие вот фокусы.

— Ой, — сказала девушка

Иржи никак не предполагал, что сам кого-то напугает в этот славный вечер. Дела...

— Неплохая нынче погодка, — кашлянув, заявил он.

— Вы так считаете? — изумилась девушка.

— А я вас представлял по-другому.

— По-другому? Откуда вы обо мне знаете?

— Как откуда? Кто ж вас не знает.

— О, да вы льстец!

— Льстец? Здра-авствуйте...

В это время под полушубком закашлялся незнакомец.

— Здравствуйте, — испуганно сказала девушка. — Что вам нужно, сударь?

— Видите ли, фрау Промеха...

— Я не фрау Промеха!

— Разве? А кто?

Вместо ответа перед Иржи захлопнулась дверь. Скрежетнули засовы.

— И что ты здесь делаешь, пастух? — резко спросили сбоку.

Иржи пожалел, что не надел свой крестик туда, куда полагалось. Его в упор рассматривала жующая лошадиная морда.

Колдовство чистейшее! Опять влип... Он перекрестился слева направо, а потом справа налево, так как не помнил, что правильнее.

— Ладно, не бойся, — сказала Промеха, выходя из-за лошади.

— И н-не думал.

— Да, мыслей на твоем лице я тоже не приметила. Кого принес?

— Не знаю. По дороге нашел. Помирает он.

— Прямо помирает? Ну-ка, посмотрим.

Старуха подошла к незнакомцу и подняла ворот полушубка.

— М-да. Выглядит не лучшим образом. Она постучала в дверь

— Who's there?

— Камея, этоя. Open please. Дверь осторожно приоткрылась.

— Заноси, пастух, — сказала Промеха.

— Thank you for the invitation.

Промеха секунду молчала, потом рассмеялась.

— А ты за словом в карман не лезешь, — сказала она. — Кто тебя учил староанглийскому?

— Отец.

— И что, пригождается?

— Как видите, — сердито ответил Иржи.

— Хугиссу, — сказал Хзюка. — Мосос! Ну и ну. Тебя совсем нельзя оставлять без присмотра, о Мартин. Ты же всех хачичеев переколотишь!

Они стояли над убитым.

— Знаешь, что это такое? Мартин повертел вещицу в руках.

— Браслет. Золотой, кажется. Хзюка квакнул.

— Правильно. Больше ничего не знаешь?

— Ну, наверное, такой браслет хачичеи дают не каждому воину.

Хзюка квакнул два раза.

— Да уж, не каждому. Эти браслеты носят воины личной сотни машиша Хо, верховного вождя хачичеев. Страшные головорезы. Лучшие из лучших. Видишь насечки? Каждая черточка означает убитого врага, а их сорок шесть. У меня такого счета нет, Мартин. И такого браслета.

Мартин пожал плечами

— Возьми себе.

Хзюка развел обе руки в стороны, что означало крайнее недоумение.

— Военную добычу никому не дарят. Нельзя. Как же ты прожил с нами столько времени и не знаешь? Это очень оскорбительно — дарить боевой трофей другому. Это значит, что у другого нет храбрости. А у меня она немного есть, я так думаю.

Мартин стукнул свой живот.

— Извини, о Хзюка. Я же не участвовал в ваших войнах.

— А у вас разве не бывает войн?

— Бывают. Но не часто. И у нас другие обычаи.

— Эх, мягкотелый. Давай руку. Не эту, левую. Мартин протянул руку. Хзюка надел браслет.

— Он твой по праву. Хороший был выстрел. Ночью, в темноте, и — прямо в глаз.

— Ты меня учил.

— А ты учился. Теперь если попадешься хачичеям в лапы, они отнесутся к тебе с большим уважением.

— И в чем оно заключается? — подозрительно осведомился Мартин.

Хзюка заквакал.

— Ну, на казнь соберется вся личная сотня Хо.

— Очень приятно.

— А из твоего черепа для хач-машиша сделают чашу. Я так думаю, черепа мягкотелого у него еще нет.

Мартина передернуло. Он снял браслет и размахнулся.

— Э! — сказал Хзюка. — Не вздумай. Ты чего?

— Не желаю я таких почестей.

— А без почестей хачичеи тебя возьмут да и съедят.

— Великий Мосос... Они что, и это могут?

— Запросто.

Мартин оглядел мрачный ночной лес. Он уже не был тихим. С разных сторон слышались шорохи, писк, а из болота доносилось смачное хрумканье. Милые такие звуки простодушной эволюции

— Умеешь ты развеселить, о Хзюка.

— Ладно, не переживай. Хачичеям мы не дадимся. Но пора ехать.

— Через брод? — спросил Мартин, поеживаясь.

— Сих. Через брод мы здесь не пройдем. Охраняется.

— Уже успели?

— Еэ. Сотня воинов. Они уже знают про нас. Прискакали, пока мы возились с деревягами.

— Ты подслушал?

— Из-за этого я и задержался, — виновато сказал Хзюка. — Хотелось узнать побольше.

— Что-то важное?

— Еэ. Хачичеи действительно пошли войной на сивов.

— Как же так? Племена ведь объединяются против нас, мягкотелых.

— Не все. С хачичеями воевали и наши деды, и наши прадеды. Не знаю, смогут ли сивы хоть когда-нибудь объединиться с хачичеями.

— Но сивы воевали и с другими племенами.

— Не так, Мартин, не так. Хачичеи не берут в плен даже уффиких. Они уже уничтожили три племени. Теперь хотят уничтожить сивов.

— Надеюсь, мы немного им мешаем.

— Мешаем. Сотню воинов на себя оттянули, а с дюжину вообще убили. Может, и побольше, шуссы здорово потоптали лагерь. Мы хорошо поработали, о Мартин.

— Ну, я убил только одного.

— Зато какого. Он стоил не меньше десятка. А как ты орал! Знаешь, тебе хачичеи прозвище придумали.

— Мне? И это успели?

— Успели. Они быстрые. А зовут тебя Уохофаху Фахах. Дьявол-Кричащий-в-Ночи, вот как. Сильно ты им запомнился!

Мартин рассмеялся.

— Когда-то я пел в опере Мефистофеля. Но никогда не представлял, что буду иметь успех у хачичеев

— Пел где?

— Да в опере. Это такой большой шатер, где поют.

— Офсах? — поразился Хзюка. — Мужчины?

— И офсах, и уффиких. Мягкотелые имеют равные права вне зависимости от пола.

— Великий Мосос! Ты хочешь сказать, что офса у вас может... может готовить пищу для уффики, что ли?

— Еэ. И бывает, что получше самой уффики.

— Вот уж нашел чем гордиться! Дикие у вас обычаи, — с отвращением сказал ящер.

Мартин с трудом удержался от смеха.

— Осуждаешь?

— Что толку? Вы же не схаи.

— А может, мы просто больше любим своих уффиких.

— Любить уффиких нужно, — внушительно сказал Хзюка. — И как можно чаще, в разных позах. Чтобы грусть у них не заводилась. Только вот власти им давать нельзя. Ни в коем случае.

— Это почему?

— Смеешься? Они же машишами быть захотят. Где у них ум? Перессорятся сами, да еще и офсах своих перессорят. Вот твой машиш Бернар, он же офса?

— Офса, офса. Только сыновей у него нет, и после него править будет принцесса Юлия, самая настоящая уффики.

— Да вы с ума посходили! Жабокряк ее знает, что она натворит, ваша принсесса! Нет, ну учудили!

— Успокойся, — сказал Мартин. — Не все племена мягкотелых признают за уффики равные права с офса.

— Ну, слава Мососу. Есть, значит, и среди вас мудрые. Ладно, поехали. Нас уже догоняют, я подслушал разговоры. Восемнадцать по следу идут. Это многовато даже для Дьяво-ла-Кричащего-в-Ночи. Учти, нас преследуют два десятка, каждый из которых потерял по воину. Это значит, что оставшиеся должны или убить нас, или сами погибнуть. Да еще у брода сотня сидит! — Новости у тебя — одна другой лучше.

— То ли еще будет, — утешил схай. — Чем глубже пасть, тем больше зубы. Тут ничего нового. Все в порядке, не то что у вас. Нет, учудили! Уффикимашиш. Ушугу шаша. И так спокойно об этом говоришь!