— Это самый большой из наших хищников, — сказал Мартин.

— Все у вас удобное, — проворчал ящер. — Даже хищники. Такой маленький, с ррогу и сравнивать нечего.

Дорога, по которой они ехали, располагалась на правом берегу Теклы. По-прежнему шел дождь, но уже без снега.

— Почему в вашем небе так много воды? — спросил Хзюка.

— На небо вода попадает из моря, а море здесь близко.

— Почему же вода с неба редко падает в Схайссах?

— Дождевые тучи тяжелые, им трудно перебираться через горы. Вот вода у нас и выливается.

— Еэ. До чего же хорошо тут живется, Мартин. Учти, если схаи сюда доберутся, они уже не уйдут.

— Вряд ли. Схаи не смогут тут жить постоянно, Хзюка. Каждый год у нас наступает холодное время под названием зима. Вода в небе замерзает и на землю падает не дождь, а снег. Он покрывает все, начинаются морозы.

— Такие, как на перевале Грор?

— Примерно.

— Плохо. А как долго длится эта ваша зима?

— Снег лежит дней семьдесят—восемьдесят. Но и после того как он растает, тепло возвращается медленно, не сразу. Так что, может, и не стоит нас завоевывать.

— Может, и не стоит, Мартин. Но я боюсь, что если мы вас не завоюем, тогда вы завоюете нас.

— Нужно, чтобы никто никого не завоевал.

— Хо! Невозможно. Мы друг другу не верим.

— Невозможно, если ничего не делать, Хзюка.

— А что можно сделать?

— Останавливать войны.

— Офсах-маш Викс говорил, что в ущелье война уже началась.

— Вот и давай ее остановим.

— Мы?

— Мы.

— Ты шутишь?

— Нет.

— И как это сделать?

— Цветомиром.

— Хо! Потребуется очень много цветомиров.

— Нам соберут их хоть тысячу. -О!

— Не сомневайся. Трудность в другом. Можно ли сделать так, чтобы Су Мафусафай не смог отказаться от переговоров?

— Можно. Можно сделать даже так, чтобы решение принимал не сам Мафусафай, а Верховный Ухудай племен.

— Ты меня научишь?

— Еэ. Но я не уверен, что Верховный Ухудай согласится остановить войну за цветомиры. Вы ведь не схаи

— Я думаю, что схаи не смогут прорваться через ущелье. Скорее всего они будут топтаться на месте и день за днем нести потери. Рано или поздно такая война надоест, но гордость не позволит схаям просить мира. В этом случае не могут ли цветомиры оказаться достойной причиной для прекращения войны? Если схаи подчинятся не врагу, а собственному обычаю, ущерба для чести не будет.

Хзюка хлопнул по колену.

— Ты хорошо придумал, Мартин.

— Попробовать стоит?

— Конечно. Ты очень хорошо придумал. Только это значит, что скоро нам начнут мешать.

— Кто?

— Да Мосос его знает. Но мешать будут обязательно.

Ящер как в воду глядел. Есть поразительная закономерность в судьбах идей. Как только они возникают, сразу же находятся препятствия. И чем более полезная идея, тем неожиданнее помехи.

В Шторцене Мартина и Хзюку арестовали. Ни объяснения, ни подорожная с подписью ротмистра Викса не помогли. Обермильх знал, о чем говорил.

С приходом девятой дивизии бои приняли затяжной характер. За очередной стеной, перегородившей ущелье, пехота стояла плотно, плечо к плечу, и в два ряда. Пока одна шеренга вела беглый огонь, вторая успевала зарядить штуцеры. За фронтом стрелковых частей скопилось больше сорока полковых и дивизионных пушек. Удалось даже приволочь по кручам корпусную батарею восьмифунтовых орудий. Картечью и ядрами артиллеристы отгоняли ящеров до самого поворота ущелья, которое находилось почти в километре ниже оборонительной линии.

Атаки днем вскоре прекратились, установилось нечто вроде вынужденного перемирия; по приказу генерала Шамбертена ящерам не мешали выносить своих раненых и убитых, а у людей появилась возможность поочередно выводить полки в тыл для отдыха, стирки и бани.

Но вот по ночам все менялось. Рептилии и не думали отвечать на дружественные жесты со стороны мягкотелых. Используя темноту, они старались подобраться как можно ближе, чтобы хоть кого-нибудь зацепить отравленной стрелой. Однако их самих поджидали хитроумные петли, ловушки, капканы. Сидящие в засадах егеря приловчились стрелять на звук, да и видели они в темноте получше ящеров. Увы, без потерь все же не обходилось, причем потерь смертельных. Из раненых редко кого удавалось выходить.

Чтобы обезопаситься, егеря поверх мундиров надевали трофейные кольчуги или навешивали на себя несколько не очень туго свернутых шинелей. И это многих спасало. Однажды Иржи тоже вернулся из ночного поиска со стрелой в шинельной скатке.

И тут случилось неожиданное. Урс Паттени вдруг посерел лицом, ни с того ни с сего раскричался, а потом объявил еще и наряд вне очереди.

— Да за что же? — недоумевал Иржи. — Я ведь в одного попал.

— Да за лопуховость, рядовой Неедлы. Нечего подпускать ящера на расстояние полета стрелы. Как поняли?

При распеканиях Паттени применял обращение только на «вы».

— А никак не понял, — мрачно ответил Иржи.

— Вот и отлично. Выполнять!

Через три дня после этого случая произошла еще одна неожиданность. Капрала Наргена вдруг вызвали к начальству. И не к кому-нибудь, а к самому командиру бригады Вернувшись Нарген объявил, что отделение в полном составе отправляется в тыл для выполнения особого задания. В чем оно заключается, не сообщил, но уже час спустя вся честная компания пылила по дороге на север. Иржи тогда не слишком удивился. В армии все что угодно может поменяться и быстро, и круто даже в мирное время. Тем более на войне.

По руслу реки они поднялись к гигантской трещине, расколовшей склон древнего потухшего вулкана. Совсем недавно в нем плескалось озеро глубиной в полкилометра. Именно оно в течение столетий было естественной преградой между людьми и ящерами. Но после землетрясения вода из озера вытекла и продолжала убегать к югу, в сторону Схайссов, в виде речки Алтын-Эмеле. А вот к северу ничего уже не текло, поскольку противоположная стенка кратера раскололась не до самого дна. Из-за этого Быстрянка стала на несколько километров короче, начинаясь теперь у слияния двух горных ручьев. На дне же бывшего озера уцелела лишь большая лужа, вокруг которой били горячие ключи.

По берегам этой лужи саперы наспех расчистили две дороги. Обе сильно петляли, обходя болотца, родники, крупные валуны и местами прижимаясь к стенам кратера. Тогда над головами проезжающих нависали мрачные, испещренные пятнами засохшего ила, почти отвесные скалы, начисто лишенные какой бы то ни было растительности. Над ними быстро бежали облака. Вверху выл ветер, но на дне циклопической воронки царила глухая тишина.

— Страшноватое местечко, — сказал Чимболда.

— Да, по сравнению с силами, которые скрыты под этими камушками, — Паттени кивнул на утесы, — все наши войны всего лишь писк да мышиная возня. Ненужная да и неинтересная...

Остальные молчали. Местность как-то не располагала к беседам. Среди каменных громадин егерское отделение казалось чем-то весьма и весьма незначительным

Бистриц они проехали без остановки. Иржи только на несколько минут заскочил домой, успел поцеловать онемевшую от неожиданности мать, выпил кувшин молока, который прямо в седло подал ему Иоганн, и ускакал догонять отделение.

Потом их маршрут пролегал по очень знакомым местам — через Геймель и Юмм. Все встречные и попутные по дороге выказывали неподдельное уважение бравым и пропыленным воякам, героически остановившим нашествие рептилий. Но тревога у людей оставалась. Подозревали, что газеты печатают не все, поэтому не упускали случая спросить, как там, на юге.

— Нормально. Держимся.

— Не прорвутся?

— Да ни в жизнь!

В Бельверке всему отделению устроили хорошую баню, выдали новенькое, с иголочки, обмундирование. Потом выстроили на плацу. Местный комендант, худой и длинный майор, лично объявил, что все они повышаются в званиях на одну ступень. Тут же принесли погоны и образовалось уникальное подразделение из пяти сержантов и трех капралов во главе со свежеиспеченным вахмистром. Вряд ли во всем курфюрстенвере существовало еще одно такое. Но на этом чудеса не окончились. Майор собственноручно прикрепил к мундиру каждого медаль «За храбрость» и передал благодарность генерала пехоты де Шамбертена.