Очень хотелось оставить все подвиги и приключения позади. В беспощадном, грубом, горячем и горячечном Ящер-ленде. Хватит. Набегался, напрыгался, навоевался. Намиссионерствовался. Дьявол-Кричащий-в-Ночи весьма желал отставки. Но как раз сильные желания удовлетворяются не часто. Вероятно, потому, что иначе можно разучиться желать.
Половина ночи уже миновала, когда из-за поворота реки послышалось ржание. Хзюка окаменел.
— Что это, Мартин? — прошептал он, осторожно, без всплеска вынимая весло из воды.
— Так кричат лошади
— Кто такие лошати?
— Это наши шуссы.
— Значит, впереди воины? -Да.
— Высадимся на берег?
— В лапы хачичеев?
— Мы высадимся на другой.
— Откуда ты знаешь, что на другом никого нет?
— Ниоткуда. Но что-то надо делать. Мартин на секунду задумался.
— Хзюка! Ложись и не двигайся. Попробуем проскользнуть.
Хзюка мгновенно распластался на мокрых бревнах. Тетива на его луке уже была натянута. Да, подумал Мартин, трудно быть оптимистом, если рядом нет кого-нибудь вроде Хзюки. Настоящее всегда принадлежит скептикам и практикам. Оптимистам достается одно лишь будущее.
10. АРМИЯ — ЭТО ВАМ НЕ МЕД СТАКАНУ!
И вот пришли повестки. Вечером призывники пошумели, покуролесили, но в меру. Слишком еще свежи были две могилы. В одной лежала Каталина, а во второй — все то, что осталось от несчастного Тео. Так что наутро и голова-то ни у кого не болела.
Правда, выспались не все. Иржи полночи просидел на берегу против мельницы. Темной, с запертыми ставнями, глухой какой-то. Вспоминал, вздыхал, горюнился. Но вдруг прибежал Бернгардт, полез лизаться, ну и все настроение перебил, псина. А прогнать — рука не поднялась. Уж очень Иоганнов пес ценил человеческое общество после того, как полюбовался драконом, причем особо выделял Иржи. Что-то он понял, что-то изменилось в собачьей голове; при каждом удобном случае Бернгардт стремился сразу и полностью выразить всю силу своей солидарности любому подвернувшемуся теплокровному существу. Но, кроме кошек, его миской беззастенчиво пользовались еще и вороны.
— Все, испортилась собака, — говорил Иоганн. — Очеловечилась. Блаженный Бернгардт...
Следующим утром Иоганн отвлекся от починки дома, усадил защитников отечества в казенную подводу да и свез сердешных на сборный пункт. А располагался тот сборный пункт в деревне Геймель, куда зерно возили на помол.
Там они застали десятка полтора местных новобранцев. Один за другим подошли еще несколько парней с отдаленных ферм. Наконец притопала целая команда из пограничной деревни Прешер, восточнее которой начиналась уже федеральная земля Остланд, территория соседнего военного округа.
Побросав свои котомки на землю, распаленные и не совсем трезвые прешерманы окружили колодец. Лица многих цвели свежими ссадинами да синяками — прощальными отметинами жезьеров. Никто уж и не помнил первопричины застарелой вражды между Прешером и Жезье, пограничными деревнями двух соседних федеральных земель, но власти не могли покончить с ней на протяжении вот уже нескольких поколений.
На площади у полицейского участка толпились провожающие. Среди них выделялись степенные, осанистые главы семейств, влезшие по случаю в мундиры своей молодости. Раздобревшие тела в эти мундиры помещались плохо, выпирали в разные стороны и все не куда нужно, но это никого не смущало. Для мудрого человека важнее не то, как он выглядит в чужих глазах, а то, каким он себя представляет.
В собственных же глазах молодые солдаты — задубелые вояки, а самые замшелые отставники воображают себя прежними огонь-пострелами. Так было всегда: не можешь обмануть старость — обмани себя. Из века в век ведется, потому что легче так живется.
Сдав список фельдфебелю, Иоганн хлопнул Иржи по плечу и посоветовал подаваться куда угодно, только не в пехоту. Лучше всего — в егерские войска. И кормят сытнее, и служба интереснее. Да и отношения получше.
— Главное, напирай на то, что хорошо ездишь верхом. Иржи кивнул.
— Постараюсь. За матерью присмотришь?
— Натюрлих. Не переживай. А вы, ребята, — тут Иоганн обратился к остальному землячеству, — держитесь вместе. Сами не задирайтесь, но и друга в обиду не давайте, понятно?
— Ясен перец.
— Главное — учебный лагерь пройти, дальше будет попроще.
— Пройдем, — прогудел Ференц, кузнец и сын кузнеца.
— Ну, ни пуха вам.
— А к черту!
Иоганн погрозил пальцем.
— Найн! Не хочу. Мы с Иржи уже знаем, где есть черти.
— И где?
— Да под землей, разумеется.
Иоганн захохотал, сел в свою телегу, хлестнул лошадь и укатил. И как-то сразу после этого завертелась новая жизнь. Иржи и взгрустнуть-то не успел.
Прежде всего рекрутам устроили перекличку. Потом быстро накормили в местном трактире, вывели на площадь между полицейским участком и все тем же трактиром, который, кстати, имел название «Ясен Перец».
Вдоль строя прошелся рыжий егер-сержант. Ламбо Макрушица, сына бистрицкого трактирщика, он ткнул в круглый животик и предупредил:
— Это есть твой главный враг.
Ференцу бравый вояка пощупал бицепсы. Перед Иржи он почему-то задержался, внимательно глянул в лицо, но ничего не сказал. Зато зычно гаркнул всем: — Рэвняйсь! Смирна-а!
На крыльцо «Ясного Перца» вышел осанистый вахмистр. Вытер платочком усы, лениво ткнул пальцами в козырек.
— Все на месте?
— Так точно. Разрешите выступать? — спросил рыжий.
— Ну а чего ж время-то терять? Солнце высоко, до Юмма далеко.
— Взво-од! В колонну по трое... Стысь!
До Юмма в самом деле неблизко, больше восемнадцати километров. И все восемнадцать они прошли только с одним коротким привалом. Вероятно, этот привал был бы еще короче, если б не пришлось пропускать встречную воинскую часть — полностью отмобилизованный пехотный полк курфюрстенвера.
Несмотря на мирное время, перед полком ехала егерская разведка. Командовавший ею офицер задержался и что-то спросил у вахмистра рекрутской команды. Выслушав ответ, кивнул, пришпорил лошадь и догнал своих солдат. За разведкой потянулась пехота. Шеренги заполнили дорогу от обочины до обочины. Солдаты шли с полной выкладкой — касками, штуцерами, ранцами, штыками, шинельными скатками, гранатными сумками. Перед каждым батальоном верхами ехали офицеры с ординарцами, а в середине колонны проследовала двуколка с откинутым верхом. В ней сидел сердитый оберст и курил сигару. Такого количества вооруженных людей Иржи видеть еще не доводилось. За каких-то полчаса мимо прошагало столько молодых и здоровых мужчин, сколько и жителей-то не наберется во всей деревне Бистриц, даже если с младенцами и старухами считать. Мало того, прокатились еще батарея четырехфунтовых пушек, обоз, санитарные фуры, потом протопал запыленный взвод саперов. Наконец показался арьергард — десяток конных егерей, после которых деловито пробежала лохматая собака.
— Семьдесят первый полк седьмой пехотной дивизии, — сообщил Ламбо, знаток шевронов, погон и лампасов
— В наши места идут, — с тревогой сказал Ференц. — Тут одна дорога. Неужто ящеры опять зашевелились?
Иржи усмехнулся.
— Да дня четыре назад что-то такое было. Не приметил?
— Больше не будет, — заверил Ламбо. — Не пустят их. Вон какая силища поперла! Курфюрстенвер... Слушай, Иржи, а ловко ты тогда дракону в пузо бабахнул. Где такие пистолетики-то раздобыл, а? Не армейские, нет. Дамские какие-то. Ты когда с лошади свалился, я хорошо их разглядел.
— А мама подарила, — сказал Иржи. — Ко дню рождения.
— Ух ты! Боевая мамочка. А мне вот новые штаны сшили.
— Мать, она лучше всех знает, чего сыночку не хватает, — сказал Ференц.
Ламбо захихикал.
— Ага, конечно. Тебе небось кувалду поднесли. Маринованную!
Их вахмистр явно повидал на своем веку все, что можно повидать в армии, поэтому ничего нового не ждал и от жизни. Со скучающим видом он ехал перед колонной, оглядываясь только для того, чтобы изредка бросить через плечо пару слов команды.