Опираясь на клинок, Мартин поднялся. На склоне больше никого не было. Все преследователи бессильной, слабо шевелящейся кучей валялись у самого его основания. Некоторое время их можно было не опасаться. Теперь следовало опасаться холода.

Хзюка ушел довольно далеко, шагов на пятьсот, но выбился из сил и безучастно сидел в снегу. В нескольких сотнях метров выше него снежный склон суживался, втягиваясь в расселину между двумя скалами. По всей видимости, это и был перевал Грор.

— Хзюка! Осталось совсем немного идти. Вставай!

— Не... могу.

Мартин оглянулся. Железные хачичеи все же вскарабкались на бугор и пытались встать на ноги.

— Иди один, — сказал Хзюка.

— Нет. Вставай.

— Не могу.

Мартин схватил его за плечи и поставил на ноги.

— Смотри, вон хачичеи идут. Неужели воин племени Сив слабее?

— Ты... почему так сказал?! — зашипел Хзюка.

Он оттолкнул дерзкого, сделал десятка три шагов, но потом качнулся. Мартин обхватил его за плечи.

— Так. Ладно. Погоди, не падай.

Он сбросил кольчугу с себя, потом с Хзюки, присел и взвалил его себе на спину.

— Ну... ты и здоров... мягкотелый... — пробормотал тот. Мартин не ответил. Высокогорье давало о себе знать

одышкой. Увязая в сугробах, шатаясь и часто останавливаясь, он шаг за шагом поднимался к щели между скалами, с которых свисали огромные шапки снега. Время остановилось. Сколько его прошло, Мартин не понимал. Но вот, судорожно хватая ртом разреженный воздух, он привалился к каменной стене. В ушах звенело, перед глазами плыли радужные круги

Позади, на ослепительно блестящем склоне, один за другим падали в снег хачичеи. К сожалению, оставалось их еще много.

— Нельзя... пускать... на перевал, — прохрипел Хзюка. — Доползут.

— Сам знаю.

Отдышавшись, Мартин перетащил Хзюку подальше от входа в расщелину, внимательно осмотрел свисавшие со скал белые наплывы, прицелился и бросил камень.

Кусок базальта ударил в край заструга. С козырька посыпалась снежная пыль, потом отвалился изрядный ком и с шуршанием исчез внизу.

— Хзюка, закрой уши.

— Зачем?

Мартин не ответил. Он набрал в себя столько холодного воздуха, сколько влезло в легкие, задержал дыхание. Перед глазами вновь поплыли радужные круги, а в голове больно застучала кровь.

Собственного крика он не слышал. Но когда открыл глаза, в каменной щели все еще прокатывалось эхо. Хзюка тряс головой и медленно сползал вдоль скалы. А у входа в расщелину клубились вихри. С двух сторон, сверкая в свете Хассара, туда стекали бесконечные белые ленты. Слышались шорох, свист, глухой гул. Все выше и выше по склонам корка наста покрывалась сетью голубых трещин, лопалась; сухие снежные реки приходили в движение. Ускоряясь, они неслись в огромную воронку, крутившуюся у скальных ворот перевала Грор. Вслед за лавиной вниз устремился ветер, сдувая по пути новые массы снега. Там, внизу, все гудело и стонало добрых четверть часа.

Хзюка беззвучно открывал и закрывал рот. Мартин наклонился к нему и крикнул:

— Что? Что с тобой?

— У тебя кровь... кровь из носа течет. Уохофаху Фахах!

— Это не страшно

Мартин оторвал от рубахи два лоскута и вставил их в ноздри.

— Залесай на спину, Хсюка, — прогнусавил он. Хзюка воодушевился.

— Нет. Сам пойду.

— А сможешь?

— С тобой — куда угодно. Уохофаху Фахах!

— Очень рад. Ну, поднимайся.

Покачиваясь, Хзюка встал, и они побрели дальше.

Сил оставалось все меньше, но и склон был уже не крутым. Наконец они достигли ясно различимой седловины между двумя вершинами.

— О Мартин! Смотри, там... знаки твоего... племени. -Где?

— Там... наверху.

Хзюка слабо махнул рукой. Мартин поднял голову и вытер со лба пот. Сбоку, на гладкой скальной стенке, красовались аршинные буквы:

«СВИРИСТЕЛ СТОЕРОСОВ БЫЛИ ЗДЕСЯ»

Под скалой, в закрытой от ветра нише стояла бутылка знаменитой муромской водки.

— Ну вот, — прохрипел Мартин. — Дошли, кажися. Он усадил Хзюку на камень.

— Что будем делать? — спросил ящер.

Мартин посмотрел назад. Там мела поземка. Хачичеев не было видно. Ни одного. Угомонились, рептилии. Только лавиной их и проймешь...

— Што путем телать? — вновь бормотал Хзюка. Быстро он охлаждался все же.

Мартин вынул кинжал и откупорил бутылку.

— Будем пробовать сейсс мягкотелых. Только осторожно. Хзюка хлебнул из горлышка, вытаращил глаза, хватанул

ртом снега, а потом сообщил: — Хугиссу! Это же не сейсс, а... У меня огонь в животе. Мартин зажмурился и сделал большой глоток.

— Да, это сильный сейсс. Ну что, согрелся?

— Хог! Сейсс холодный, а становится тепло.

Мартин посмотрел вперед. Снежная поверхность там явно шла под уклон. Это означало, что перевал Грор остался позади.

— Так и должно быть. Считай, что мы выжили, Хзюка. Ящер попытался встать, но не удержался и упал на четвереньки.

— Ты мне брат, Уохофаху Фахах, еэ. Уваж-жаю.

— Ну, еще бы, — серьезно сказал Мартин.

Весь первый этаж мельницы занимала одна большая комната. Она была скудно освещена тлеющими углями камина. Напротив камина располагалась лестница на второй этаж. Еще тут было несколько шкафов, кресло, стол и широкие лавки у стен. Пахло сушеными травами, сосновым дымком и еще чем-то — очень приятно, томно, волнующе.

Незнакомца уложили на лавку. Промеха водрузила на стол старинный фонарь.

— Убери тулуп, — распорядилась она. Иржи убрал.

— Ой, — сказала девушка. — Да ведь это же...

— Вижу, — недовольно сказала Промеха. — Помолчи. Она пощупала больному лоб, запястье, постучала костяшками пальцев по его груди.

— Пневмония? — спросила девушка.

— Двухсторонняя. Где ты его нашел, пастух?

— У Говоруна, на покосе Фомы

Промеха покачала головой.

— М-да. Через ледник босиком прошел. Ноги, конечно, обморожены. Ты его знаешь?

— Первый раз вижу. Не наш он, не деревенский.

— А чего тащил? Иржи разозлился.

— Я думал, вы добрая. Промеха усмехнулась.

— А ты парень непростой.

— О да, — подтвердила девушка.

— Я могу идти? — спросил Иржи.

— Горд, горд, — довольно сказала Промеха. — Весь в отца. Нет, Камея, воспитание воспитанием, а от генов не убежишь.

— Все же, мне кажется, вы преувеличиваете значение наследственности.

Иржи молча двинулся к двери. Ему не нравилось, когда о нем разговаривали как о постороннем предмете. Промеха усмехнулась.

— Постой, — сказала она ему в спину. — Ты ничего не хочешь спросить?

Иржи заколебался и повернулся.

— А можно?

Промеха неожиданно улыбнулась. Не усмехнулась, а именно улыбнулась.

— Теперь тебе многое можно. Заслужил.

— Вы знали моего отца?

— А как же. Очень даже хорошо.

— Он в самом деле был небесником?

— А тебе бы этого хотелось?

— Мне хотелось бы знать правду.

— Что ж, получай свою правду. Да, он был небесником. И продолжает оставаться, между прочим.

— Продолжает... — повторил Иржи. — Вы думаете, он жив?

— Конечно. Небесники умирают весьма неохотно

— А где он сейчас?

— Точно не знаю. Где-то в Схайссах.

— У ящеров? Да зачем же?

Больной на лавке раскашлялся. Промеха покачала головой.

— Потом расскажу, если время будет. Сейчас есть более срочные заботы. Садись-ка к камину, сохни и не мешай. Камея, неси простыню, одеяло и плесневин. Да, и бутылочку шериса прихвати.

— Сударыня, а где у вас вино хранится?

— Там, наверху, в буфете стоит.

— Одну минуту.

Девушка легко взбежала по темной лестнице. Иржи понял, что гостит у Промехи она не впервые.

Вернувшись, Камея поставила на стол рядом с фонарем блестящую металлическую коробочку, вынула из нее стеклянную трубку с поршнем и к ней присоединила иглу. Иржи вспомнил, что эта штучка называется шприцем.

— Сколько? — спросила Камея.