Под стать начальнику оказался и немолодой капрал с артиллерийскими эмблемами на погонах. Этот неизменно держался позади, спокойно покуривая в седле.

А вот рыжий егер-сержант словно места себе не находил. Зачем-то перемещался с хвоста колонны до головы. Там придерживал жеребца, тоже рыжего, и пропускал рекрутов мимо. Через час-полтора все повторялось, и Иржи каждый раз ловил на себе его изучающий взгляд. Впрочем, не только он один.

— И чего пялится?! — пропыхтел красный, вспотевший Ламбо.

— Наверное, в свою часть кандидатов подбирает, — предположил Иржи

— Не нравится мне его рожа.

— Эх, братец! Хуже будет, если ты ему не понравишься, — сказал Ференц. — Армия-то на сержантах держится.

— А он мне больше не нравится, чем я ему, — твердил Ламбо.

— Разговорчики! — прикрикнул сержант. Макрушиц испуганно замолк. Все остальные давно помалкивали, натопались уже.

Близился конец первого армейского дня. Эпс успел спрятаться за лесистой горой Готтхоб, впереди высились серые стены Юмма.

Эта крепость, веками прикрывавшая столицу курфюршества с юго-востока, занимает мыс у слияния двух речек, Юмма и Быстрянки. С юга треугольник суши ограничивает еще и ров, поэтому в город можно попасть только по одному из мостов.

Мосты в мирное время на ночь не поднимают, да и ворота не запирают. Так было и сейчас. Но вот пушек между зубцами Иржи раньше не видел.

— Эка! Да ведь к войне дело идет, братцы, — вполголоса сказал прешерман с подбитым глазом.

— А ты не каркай, — пробурчал другой, потирая шишку на лбу.

Перед мостом вахмистр остановился и небрежно поднял руку.

— Взво-од! — тут же завопил рыжий сержант. — Не в ногу, шагом марш!

— Это еще зачем? — удивился Ламбо.

— А чтобы мост не рухнул, — ответил Ференц.

— Из-за нас?

— Из-за тебя. Физику надо было учить, двоечник.

— Зачем? — отмахнулся Ламбо. — По мосту вон и без физики пускают.

— Только до ворот офицерского училища

— А я туда не собираюсь. Нашему брату и не попасть, приставки «фон» не хватает. Отслужу вот, да и открою лавочку в Юмме.

— И что станешь продавать?

— Да все, что вы мне в Бистрице повыращиваете. Физики!

Миновав городские ворота, вахмистр повернул лошадь налево. Иржи вспомнил, что там за рыночной площадью располагаются старинные казармы. Однажды они с отцом проезжали мимо, и отец сказал, кивнув на мрачное здание из потемневшего кирпича:

— В военной архитектуре изредка возможна красота. Но никогда не бывает радости.

Потом, оглянувшись на городскую стену, добавил:

— Поразительно, сколько сил и ума люди тратят на защиту друг от друга.

Ни в казарме, ни в крепостной стене ничего поразительного Иржи тогда не видел. Все это было привычным, обычным, с малых лет знакомым. Естественным. В Юмм они наезжали часто.

— Разве когда-нибудь будет иначе? — спросил Иржи. — Чтобы люди не защищались друг от друга?

Отец покачал головой.

— Окончательно — никогда. Можно ведь и невзначай причинить человеку боль. Бывает неразделенная любовь, бывают поражения в различных состязаниях, этого не избежать. Но рано или поздно стены останутся только в душах людей.

— И войны исчезнут?

— Да, — уверенно сказал отец. — Обязательно. Так уже было на Земле, будет и на Терранисе.

Иржи не очень в это поверил, потому что днем раньше на школьном дворе подрался с Ламбо. Из-за Анхен, первой и единственной красавицы деревни Бистриц. Она с удовольствием взирала на схватку из окна класса

У Иржи оторвался рукав, а у Ламбо лопнули штаны, из-за чего он и убежал. Разругались вдрызг, на всю жизнь. До самого вечера не мирились. Вечером Ференц сунул под нос каждому кулачище и позвал на рыбалку.

Нестройными рядами новобранцы пересекли плац и остановились на линейке. Тут вахмистр соскочил с лошади, неожиданно резво отпечатал три шага, вскинул ладонь к виску и оттарабанил рапорт.

Встречавший команду офицер кивнул. Потом громким голосом поздравил всех со вступлением в курфюрстенвер. Под святые знамена, на защиту фатерлянда.

— Ра старасса, — вразброд ответила защита.

— Вижу, — сказал офицер и усмехнулся. — Вольно.

— Вольна-а! — радостно заорал рыжий сержант. Чем-то он напоминал Бернгардта. Силой чувств, наверное. И бодростью.

— Ну-с, отведаем сейчас солдатских харчей... — пробормотал Ламбо.

Однако харчей отведать пришлось попозже. Сначала всех повели в гарнизонную парикмахерскую. Потом, уже стриженных наголо, пропарили. Из бани вывели не через ту дверь, в которую вводили, а через другую, за которой сидел мрачный фенрих со змеями на погонах.

Каждого заставляли перед ним вертеться, приседать, высовывать язык, показывать то горло, то зубы, а то и зад.

Фенрих деревянной трубочкой слушал, как кто дышит, иным приказывал покашлять. Потом заученно спрашивал «начтожалуетесь» и что-то бурчал писарю. Тот рисовал загадочные кривули в гроссбухе и смачно шлепал печатью «здоров».

— У отца грыжи были?

— Никак нет, герр фенрих, — испугался Ламбо. — Здоров батюшка.

— А он тебе родной?

— Так точно, не сомневайтесь

— Да мне-то что. Проходи. Огорошенный Ламбо удалился на цыпочках.

— И чего это он к бате цепляется?

— Надо же знать, кто такого бравого вояку соорудил, — отозвался Ференц.

— Это еще зачем?

— Да вдруг памятник придется ставить. Хе-хе!

В следующей комнате капрал и два солдата выдавали застиранное обмундирование, белье, портянки, сапоги. Потом каждый получил «комплехт нумер айнц» — ранец, щетку, бритву, полотенце, мыло, деревянную посуду и полулитровую флягу из темного стекла.

Всех снова вывели на плац, устроили перекличку, назначили командиров отделений. Уже совсем стемнело, когда с этими делами наконец было покончено и перед рекрутами все же открыли двери столовой. Как двери рая.

Но долгожданные солдатские харчи весьма разочаровали Ламбо. А нары — Ференца. Бедняга так до конца на них и не разместился, что-нибудь непременно свешивалось. Ворочался он до утра, бормотал, что маловато удобств в курфюрстенвере. И что следующую ночь не переживет. Однако следующую ночь все провели уже не в Юмме, Ференц остался жить.

В шесть часов утра в казарме заорал сержант. Голосом мерзким, нечеловеческим. Но это было еще не самое худшее: всех ожидала «легкая моргенпробежка» ауф дер штадт Юмм.

После приседаний и отжиманий выяснилось, что завтрак предусмотрен отнюдь не на траве, а в той же солдатской столовой, и к приему пищи можно поспеть опять-таки только бегом. Ну а после завтрака предстоял поход к неведомому «пункту назначения».

В восемь часов маршевый взвод пополнился рекрутами из Юмма, Готтхоба, Остмарка, от этого превратился в роту, после чего грозно выступил навстречу будущему

— Горе врагам фатерлянда! — пропыхтел Ламбо. Облизнувшись, добавил:

— Пива хочу.

Колонна в этот момент шла главной улицей Юмма мимо соблазнительных вывесок.

— «Кригскомендант», — ухмыляясь, прочел прешерман с шишкой на лбу. — А туда не хочешь?

И довольно захохотал.

Начиналось выяснение вопроса о том, кто в роте хозяин. Тут слабины давать нельзя было.

— У кригскоменданта смешливых любят, — отбрил Ламбо. — Легко ушибленных в голову.

— Ты это про мене? — растягивая слова, поинтересовался прешерман.

Ференц мигнул Иржи. Иржи кивнул. Они приотстали и слегка стиснули ушибленного с обоих боков.

— Эй, вы чего это? — заволновался тот.

— А ты чего?

— Я — ничего.

— Так и мы — тоже, — доброжелательно сообщил Ференц.

— Шишка-то не болит? — спросил Иржи.

— Не-а.

— Ты все же лопух приложи. Помогает от головы, — посоветовал через плечо Ламбо.

Над его советом прешерман задумался глубоко. Так глубоко, что забыл ответить. Да и виды вокруг открылись хорошие.

Рота покинула Юмм и вышла на широкий, сплошь мощенный булыжником шляхт. По сторонам от дороги росли ряды старых лип. За ними частой щетиной всходов зеленели поля. Слева возвышалась гора Готтхоб, над которой висело одинокое облако. А в низине справа извивалась уже довольно полноводная Быстрянка. Эпс ощутимо припекал, но воздух пока оставался по-утреннему прохладным, дышалось легко