Круг превратился в чуть вытянутый диск, который завис над неподвижно стоявшим Божеством. Широкой голубоватый луч света заключил Божество словно в прозрачный туннель. Не выпуская из неимоверно длинной руки чашу, Божество огласило поляну и окрестности в последний раз вибрирующим воем, в котором звучали одновременно тоска и торжество, а потом плавно вознеслось по световому туннелю и скрылось под днищем диска.

Павлюков рывком поднялся с четверенек на колени, вознес трясущиеся руки к уходящему Божеству, которому он не успел послужить. Из его пересохших губ срывалось одно только слово, тоже пришедшее откуда-то из забытой древности:

— Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!..

Одновременно Павлюков фиксировал, но не вникал в смысл того, что было вокруг него на поляне. Рядом лежал мертвый Кеша. Немного дальше — мертвый Сорокин. Впереди, прямо в костре, лежал на спине и горел Максютов, ничуть не возражая против этого, потому что тоже был безнадежно мертв. А где-то справа и позади, стоя на коленях, всхлипывала Екатерина. Были еще какие-то люди, незнакомые, неизвестно откуда взявшиеся, и тоже, наверное, мертвые. Но все эти мелочи не трогали Павлюкова. Он всем своим существом переживал трагедию расставания со своим улетевшим Божеством.

* * *

Когда «тарелка» вместе с засосанным в ее недра объектом мелькнула на фоне луны и скрылась за непроницаемо-черной кроной дуба, Серегин почувствовал, что обрел способность двигаться. Оглушительный свист, от которого грозила расколоться голова, прекратился. Наверное, его издавала «тарелка», это проклятое НЛО.

Серегин, грязно ругаясь сквозь зубы, перевернулся на живот, подтянул ноги и встал на четвереньки. Нужно было бы отдышаться, оглядеться, прийти в себя, но не было времени. Поэтому он лишь с силой втянул в себя воздух, рывком поднялся на колени и тут же, не прекращая движения, встал на ноги. Покачнулся, но устоял. Коротко откашлялся и лишь после этого пошел к неподвижно лежащему командиру.

Вольфрам почему-то лежал на животе, спрятав под себя руки и чуть согнув ноги, хотя Серегин ясно видел, что падал он на спину. Наверное, потом перевернулся, и это давало надежду. Значит, не умер. Серегин осторожно потряс его за плечо, но Вольфрам не шелохнулся.

Тогда Серегин, сам едва шевелясь, все же сумел перекатить его на спину. Лицо Вольфрама было бледным, глаза плотно закрыты. Серегин неумело попытался нащупать у него на шее — открытой полоске кожи между жестким воротником костюма и краем шлема с откинутым забралом — пульс, и никак не мог его найти.

Кто-то тронул его сзади за плечо.

— Пусти, дай-ка я…

Серегин дернул плечом, стряхивая руку подошедшего.

— Пусти, говорю… Я все-таки врач…

В сдавленном, задыхающемся голосе промелькнули знакомые нотки. Олег…

Серегин, не поднимаясь на ноги, отполз на четвереньках на метр в сторону и сел в мокрую, остро пахнувшую чем-то незнакомым траву. Его замутило, мир качался вокруг.

Олег тоже опустился на колени возле Вольфрама и стал что-то делать у его горла. Серегин не стал ничего спрашивать, только наблюдал, чувствуя, как из желудка поднимается к горлу горький комок. Олег стащил с Вольфрама шлем, расстегнул куртку и положил обе руки ему на грудь.

Серегину казалось, что все длится вечность. Ночь тянулась и не желала кончаться. Высунувшаяся из-за дуба луна застыла, отказываясь лезть дальше на небосвод. Неподалеку безостановочно всхлипывала женщина. Как заведенная, вяло подумал Серегин. Больше он был ни на что не способен. Он даже не мог сообразить, нейтрализовали они объект или «тарелка» была его транспортом. И, честно говоря, ему это было совсем не интересно.

Наконец, вечность кончилась. Олег отнял руки от груди Вольфрама и с трудом встал на ноги. Его шатало.

— Мертв, — глухо сказал он. — Прости, я ничего… не могу сделать.

— Что ты… — закричал Серегин, но голос его сорвался. — Что ты сказал? — повторил он полушепотом.

Олег молчал.

Серегин откашлялся, выплюнул застрявший в горле комок.

— Этого не может быть… — прошептал он.

Олег продолжал молчать.

— Сделай же хоть что-нибудь! — заорал Серегин во весь голос.

Он вскочил на ноги и встал вплотную к Олегу, попытался заглянуть ему в глаза, но Олег упорно отводил их в сторону. В тусклом свете догорающего костра лицо его стало измятым и каким-то старым.

— Ну, делай же что-то! — Серегин схватил Олега за лацканы и стал трясти так, что голова его моталась. — Ведь ты же врач!

— Поздно, — устало сказал Олег и скинул с себя разом ослабевшие руки Серегина. — Никто ничего здесь не сделает. Я связался с Центром. За нами придут. Но, пока они рассчитают портал сюда, пока перенесут командира в медчасть… В любом случае, слишком поздно.

Серегина убедили не слова Олега, и даже не его надтреснутый голос. Но впервые на памяти Серегина, Олег назвал Вольфрама командиром. И это стало последней каплей. Серегин понял, что Вольфрам действительно умер.

Он сел в траву, стащил с головы ненужный уже шлем, уткнул в ладони лицо и беззвучно заплакал.

Эпилог

Внутренняя документация группы «Консультация» (РГК).

(Приказы) Восточно-Сибирский филиал РГК. Июль 1983 года.

Приказ

1. Дело «Химера» считать закрытым. Все силы перебросить на дорасследование дела «Оракула».

2. Стажировку младшего лейтенанта Серегина считать законченной. Перевести Серегина в действующие сотрудники «Консультации».

Агент «Баргузин». Сибирск.
23 июня 1983 года

В Сибири настало, наконец, лето. Температура даже ночью не опускалась ниже восемнадцати градусов, и, как всегда в такие дни, было душно и хотелось прохлады. Поэтому в кабинете начальника Восточно-Сибирского филиала «Консультации» Сергея Ивановича Анисимова вовсю работал кондиционер, гоняя по углам струйки холодного воздуха.

Серегин здесь еще не был, да и самого хозяина кабинета видел лишь раз мельком, поэтому не удержался и осмотрел обстановку, хотя глядеть особенно было не на что. Длинный стол для совещаний, приставленный к рабочему столу буквой «Т». Удобные мягкие стулья. Под потолком горели невидимые светильники.

Единственной достопримечательностью кабинета был большой, с пузатыми стенками, аквариум, установленный у стены слева от стола. Серегин никогда не держал рыбок, поэтому не знал названий причудливых созданий, которые плавали в нем, ярких цветов и оттенков, экзотических форм.

Помня специфику учреждения, в котором он работал, можно было даже предположить, что рыбки в аквариуме не наши, не земные. Хотя вероятность этого была близка к нуля.

— Успокаивают, — сказал Анисимов, перехватив взгляд Серегина.

— Что? — не понял тот.

— Рыбки, говорю, успокаивают, — с готовностью пояснил Анисимов. — Глядишь вот так на них и думаешь, что все в мире тщета и суета. Они вон плавают себе спокойно и горя не знают. А мы-то все мечемся, чего-то нам вечно не хватает. Отношению к жизни нам надо учиться у аквариумных рыбок…

Серегин вдруг вспомнил, что Анисимова перевели сюда откуда-то с запада, кажется, из Карелии. И Вольфрама сюда привез он. Они вроде бы были чуть ли не друзья. И Серегин недоумевал, как Анисимов может так спокойно, всего лишь через два дня после гибели друга, еще не похоронив его…

— Рыбки спокойны, потому что о них заботятся, — резко сказал он, чувствуя, как к горлу опять поднимается комок горечи и бессилия.

— Но мы-то с вами теперь точно знаем, что о нас тоже заботятся, — мягко возразил Анисимов. — Своеобразно, конечно, заботятся, но главное — мы не одиноки во Вселенной.

Глаза болели. Их жгло, словно под веки насыпали песка. Серегин поднял руку и потер их тыльной стороной ладони.

Не о том мы говорим, хотелось выкрикнуть ему. Вольфрам умер, его больше нет, а мы рассуждаем тут о рыбках. Да как вы можете…