– Та-а-ак… – протянула я. – А какие ещё воспоминания, кроме человеческих, у меня, в принципе, могли остаться?

– Так ты ж это… – очень уверенно ответил кот. – Ведьма.

– Ведьма?

– Она самая.

– А… Стелла?

– Глава твоего ковена.

– Ковена, значит, – я открыла окно, набрала с оконного откоса снега и приложила его ко лбу, поёжившись от холода. – Что ещё мне следует знать?

– Рой и раньше пытался за тобой ухаживать, но его Стелла метлой гоняла. Мол, не к лицу приличной ведьме связываться с каменными тварями.

– Ка… какими тварями?

– Химерами. Сфинксами. Гаргульями всякими, – зевнул кот. – Он этот, сфинкс с Университетской. Не замечала, что приходит на свидание только вечером или когда видимость плохая? Это у них правило такое, днём по городу зря не шляться.

– Сфинкс… – ошарашенно пробормотала я. Горячий камень. Вот почему от него всегда пахло горячим камнем. А я думала, это парфюм.

– А теперь иди давай, – махнул лапой кот. – Решай, куда тебе. К умным или красивым.

– Подожди… это же… анекдот такой, да? Я не понимаю….

– Не понимает она, – вздохнул Патриарх. – Если умная, пойдёшь к Стелле. Скажешь – так и так, что-то вспомнила, что-то нет, расскажи мне, тётя, как жить дальше. Она даже разбираться не будет, как именно ты и что вспомнила. Потому что ты ведь уже в этом декабре умудрилась сама прийти к ней в прошлое на сорок лет назад, да?

– Да, – ошарашенно повторила я. Сорок лет назад? Я случайно сама провалилась на сорок лет назад? Ой, мамочки… Неудивительно, что Стелла… немного удивилась.

– А если к красивым, то это к каменному своему отправляйся, – фыркнул кот. – Я, конечно, со Стеллой согласен, сфинкс ведьме не пара… но, с другой стороны, это ведь он исполнил твоё новогоднее желание. Пусть и получилось… немного нелепо. Сам исполнил, сам испугался, сам тебя потерял. – Тут кот хитро прищурился. – Или чуть не потерял?

– Спасибо, – искренне сказала я, отставила недопитый кофе в сторону и слезла с подоконника. – Я тогда пойду.

– Иди-иди, – проворчал кот. – Ключ в почтовый ящик не забудь забросить.

Выйдя на улицу, я несколько секунд стояла, подставив лицо ветру, и думала.

К красивым или умным?

Умным или красивым?

Почему, в самом деле, нельзя выбрать и то и другое?

– И то и другое, – пробормотала я, улыбнувшись. – И можно без хлеба.

Сфинкс и вправду был очень похож на Роя. Одно лицо. И как я раньше не замечала?

Я подошла к нему, приложила ладонь к каменному постаменту и прошептала чуть слышно:

– Прости. Я просто… испугалась. И обиделась. До сих пор обижаюсь. Но… Это ведь именно ты… вернул мне смешинку. Магию. Тот самый огонёк, без которого никак. Ты… Встретишь меня с работы завтра вечером? Я… Я и не знала, что сфинксы так любят бисквиты. С джемом.

И на мгновение, в лучах восходящего зимнего солнца, я увидела, как Рой поднимается, спрыгивает с постамента, подходит ко мне – уже человеком – и обнимает. Шепчет: «Приду». И рассветное волшебство смывает все печали, сомнения и горести прошлого, оставляя только сияющее будущее.

Моё рассветное волшебство.

Наше.

А Стелле отныне придётся признать: нельзя говорить «кыш» моему молодому человеку. Пусть он даже и не совсем человек.

Из окна заезжего двора в Мытнинском переулке вид на заснеженную Петропавловскую крепость открывался дивный. Именно из него Анна Тимофеевна Собольская наблюдала, как от дверей её заведения в сторону набережной Невы отъезжает пролётка. Там она переберётся по мосту на другую сторону и прибудет в управу благочиния с докладом о том, что опять от Собольской они не добились правды.

Вошедшая в кабинет девушка в переднике и с двумя толстыми косами вокруг головы внесла поднос с цветастым чайным набором и сказала:

– Ох, Анна Тимофеевна, голубушка, доконают они вас. Вы так молоды, а столько мороки от них выносите.

– Не доконают, Акулина, – строго отозвалась Анна Тимофеевна и расправила оборки на широкой юбке пыльно-голубого платья. – Уж сколько раз присылали они своих ищеек. Да всё пустое. Нет у них ни свидетелей, ни доказательств.

Акулина быстро расставила чайные принадлежности на столе и налила в чашку душистого отвара из ромашки.

– Не скажите, Анна Тимофеевна, – сказала она. – Когда я выпроваживала этих несносных околоточных надзирателей, слыхала, как они друг с дружкой разговаривали. Так вот один другому сказал, что к ним на завтра приезжает какой-то важный полицмейстер по делам чудесным. Вот так-то, Анна Тимофеевна.

Анна Собольская, высокая девушка, на вид восемнадцати лет, с волосами цвета воронова крыла, убранными в высокую причёску, и соболиными бровями, полицмейстеров повидала немало. Частенько они наведывались в её заезжий двор по жалобам соседей. Одни доносили кляузы, будто из трубы её дома дым дюже чёрный, другие сетовали на странные звуки, а третьи и вовсе обвиняли в полётах на метле и связи с нечистым.

Всё это, естественно, было чистой воды клеветой. Во-первых, дым из трубы черноты шёл ровно такой же, какой положено. Во-вторых, какие звуки могут происходить из заезжего двора, где на постой прибывают гости самой разной формации? А что касается полётов на метле, так она всегда предпочитала удобство, поэтому летала исключительно в горшке и всегда вылетала с внутреннего дворика, да к тому же под незримым пологом.

А гости тем временем у неё всегда сыты, обогреты и довольны. Никто и слова дурного не скажет. Так что и в этот раз околоточные надзиратели по жалобе на занятия колдовством ушли ни с чем.

Но весть о прибытии нового полицмейстера, да ещё и того, который знает о делах колдовских, Анну Тимофеевну озадачила. Пятнадцать лет она живёт в Мытнинском переулке после того, как переехала с Васильевского острова. По приказу императора там решили ставить новые постройки, а для этого стали сносить старые. Под снос попал и дом Анны. Но не без помощи зелья удачи, которое она ловко подлила в чай титулярному советнику, ей удалось раздобыть себе дом в Мытнинском переулке, где она и открыла заезжий дом. Уже само её прибытие вызвало суету. Ещё бы, откуда у такой молодой на вид и совершенно одинокой девицы столько средств, чтобы купить целый дом, да ещё и вести в нём дело. А дело шло хорошо в частности благодаря колдовским приёмам, которые Анна Тимофеевна вовсю практиковала, поскольку являлась обученной колдуньей в пятом поколении. Обращались к ней не только простые люди, но и существа запредельные. Вот и доносили на неё недовольные соседи.

До сегодняшнего дня всё шло хорошо, но появление полицмейстера по чудесным делам может значительно осложнить ей жизнь.

Ночью Анне Тимофеевне спалось плохо. Хотела слетать на ключ Чёрной речки, но началась метель, да такая страшная, что ветер в трубе завыл почище волчьей стаи. На окнах намело сугробов, а в печи огонь заплясал, будто из топки готовится выпрыгнуть сам демон Асмодей.

Анна перевернулась на перине и накрылась одеялом до подбородка, надеясь, что в новом положении шансов уснуть станет больше. Но только сомкнула веки, как ступеньки заскрипели, потом в дверь комнаты постучали.

– Анна Тимофеевна, Анна Тимофеевна, это я, Акулина. Простите, что ночью бужу. Но там гость на пороге, чумной, драный. Подрал его кто – непонятно.

Подскочила с постели Анна быстро и споро. Домашнее платье надела не раздумывая – некогда наряжаться! – и вышла к Акулине.

Та встретила её с толстенной свечой в подсвечнике, из-под чепчика торчат кудряшки, лицо заспанное, но глаза вытаращены, как у совы.

– Я спала, а он как затарабанит в дверь, – затараторила Акулина. – Ну я и бегом отворять. А он стоит ни жив ни мертв. Весь подранный. Сами поглядите.

– Пойдём, – коротко приказала Анна.

Кроме ночлега и пропитания она занималась лекарством и считала своей прямой обязанностью заботиться о нуждающихся. Да и за это неплохо платили, в частности – томные барышни, мечтающие выглядеть привлекательнее для женихов, и поседевшие графы, чья удаль уже не юношеская, но седина в бороду, а бес, как говорится… Так что по пути в гостевую Анна Тимофеевна захватила свой деревянный чемоданчик со снадобьями и мазями на случай, если у гостя обнаружатся раны.