— Пожалуйте на бал к Люциферу! — воскликнул он и громоподобно захохотал.

Ник решил, что сейчас не время для расспросов и молча пошел за ним следом. Мелик-Бегляров постучал в дверь условным стуком, дверь приоткрылась, он прошептал какой-то пароль и приглашая за собой Ника, протиснулся всей своей громадной фигурой в узкую дверь.

Какая-то невзрачная личность с лошадиным лицом, стоящая у дверей с длинным жезлом в руках прогнусавила:

— Как прикажете доложить?

Мелик-Бегляров повернулся к Нику.

— Это Виктор, с ударением на втором слоге, здешний Цербер, хранитель дверей и печей, он же мажордом и церемониймейстер. Так вот, доложите, из дальних странствий по Палестине прибыл герцог Буйонский и ломбардский купец Буанаротти.

Мажордом откинул парчовый занавес, за которым оказался огромный зал, стукнул жезлом об пол и объявил:

— Герцог Буйонский и мессир Буанаротти!

И Ник с Мелик-Бегляровым вошли в зал.

Да, конечно, тут потрудились на славу, превращая полуподвал дома в роскошное помещение. Этот зал, иначе его назвать было нельзя, был огромен, казалось, что он бесконечен, он простирался в длину так далеко, что не было видно его конца. Он был разделен арками на несколько нефов. Стены каждого небольшого зала, образованного таким разделением, были задрапированы с необычайной, бесстыдной роскошью. На первый взгляд такое убранство должно было быть варварской безвкусицей, но когда глаз привыкал к этому буйству тканей, ковров, бронзы, то оно начинало казаться гармоничным. Бархат и шелк великолепных цветов, от нежно-розовых цветущей вишни до серебристо-жемчужных пасмурного рассвета в горах, спелого кизила и багровых листьев дикого винограда осенью, нежнолиловых как гроздья глицинии или бледнофиолетовых как фиалки на мшистой полянке в лесу контрастировали с богатой, расшитой серебряными и золотыми узорами парчой. С довольно низкого потолка, тоже задрапированного шелком, свисали фарфоровые и бронзовые люстры. Вдоль стен зала стояли низкие кушетки на европейский манер, покрытые гобеленами, а восточные тахты закрывались персидскими коврами со множеством шелковых подушек и вышитых тугих мутак с пышными кистями.

Повсюду в хрустальных или фарфоровых вазах стояли свежесрезанные розы, еще с капельками вечерней росы на нежных лепестках и темнозеленых листьях. Роз было невероятно много, всех мыслимых цветов, от нежных чайных до пурпурных, почти черных. Недалеко от входа стояла кадильница, откуда тонкой струйкой лениво поднимался сизый дымок. Время от времени лошадиноликий Виктор подкидывал туда шарики из пахучих трав.

— Откуда эта королевская роскошь? — тихо спросил Ник.

Мелик-Бегляров хохотнул.

— Ослеплены? Ошеломлены? Скажу по секрету — это часть коллекции российской шелковой мануфактуры «Братьев Алексеевых». Один из братьев, он довольно известный актер и театральный режиссер, отдал ее на хранение Тулуз-Лотреку. Там в России как-то не спокойно, они боятся, чтобы мануфактуру не сожгли. В Тифлисе же коллекция будет в сохранности. Только не говорите никому. Правда, это секрет Полишинеля. И в то же время Тулуз-Лотрека.

И Мелик-Бегляров, довольный каламбуром, снова громоподобно захохотал и повел Ника вглубь зала. Гости уже почти собрались. Все были в маскарадных костюмах. Мелик-Бегляров непрерывно раскланивался, и представлял Ника как герцога Буйонского, вызывая восторженные восклицания у дам. Наконец, они прошли в самый конец зала, где находился хозяин сегодняшнего бала. Для него был устроен отдельный кабинет, в сугубо восточном духе, весь в роскошных коврах, что-то вроде пещеры Али-бабы на тифлисский лад. За спиной у графа на стене, на текинском ковре, было развешено холодное оружие из разных концов света — от малайского криса до кавказской гурды.

Граф полулежал на фоне изысканных шелковых ковров на низкой тахте, обложенный со всех сторон подушками. Это был человек огромного роста, с очень толстой шеей, которую он с трудом поворачивал. Он был наголо обрит и его обтянутый кожей череп выглядел устрашающе. Тяжелое лицо с почти квадратной нижней челюстью, немного свернутый на сторону небольшой нос, глубоко посаженные темносиние глаза, две глубокие морщины, прорезавшие лицо как борозды пахаря старую пашню, напоминало фотографии из книг Ломброзо. Увидев Мелик-Беглярова с гостем, граф поднял руку для приветствия и сморщился от боли. Ник понял, что именно его он видел вчера поздней ночью.

Приступ боли прошел и граф приветствовал гостей хриплым голосом.

— Le Grand Pacha Великого Востока счастлив видеть в своих покоях герцога Буйонского, знаменитого своими подвигами в Палестине и не менее известного в Европе и на Востоке мессира Буанаротти, — напыщенно произнес он. — Прошу садиться.

И, снова поморщившись от боли, указал гостям на два ковровых пуфа возле тахты.

— Прошу простить, но в качестве прелюдии хочу предложить гостям… — и он, снова кряхтя, достал откуда-то из-под груды подушек массивный серебряный портсигар, раскрыл его, и Ник увидел, что с одной стороны портсигара лежат пакетики с кокаином, а с другой тщательно отполированная тонкая пластинка из черного мрамора и серебряная трубочка для вдыхания порошка.

— Благодарю вас, но привык к своему, — тут же отозвался Ник и достал свой портсигар.

Граф высоко поднял брови в знак удивления и удовлетворения и обратился к Мелик-Беглярову:

— Не будете так любезны, мессир, помочь мне.

Мелик-Бегляров с готовностью придвинулся к графу, быстро приготовил ему белую дорожку, которая эффектно выглядела на черном мраморе, и осторожно поднес к носу графа. Тот закрыл глаза и медленно, с наслаждением, стал вдыхать порошок. Тем временем Мелик-Бегляров приготовил такую же себе. Ник достал свой портсигар, который был не столь обширен и великолепен, как у графа, и тоже сделал вид, что наслаждается.

Гости тем временем стали подтягиваться к кабинету графа, который сегодня служил тронной залой. Возбужденные голоса и горящие глаза говорили о том, что все уже успели подзарядиться.

Тем временем Виктор, видимо, уже заперший дверь в подвал, пробрался к графу и встал подле него, вытянув свою лошадиную морду, выражающую готовность выполнять приказы.

— Прошу дам пропустить вперед! — объявил он.

Эта церемония была хорошо всем известна — выбиралась королева бала.

Несколько дам в средневековых костюмах были пропущены вперед. Виктор поднес графу корзину с чайными розами, среди которых лежала одна пунцовая, которая и должна была быть преподнесена королеве бала.

— Принцесса Эшива Галилейская, — торжественно произнес Виктор, — владелица Тивериадского замка на Генисаретском озере. Вдова графа Триполи.

Одна из дам вышла вперед и низко поклонилась.

Граф де Тулуз-Лотрек передал ей чайную розу. Дама приняла ее и отошла назад.

Следующей дамой была Люси де Ботрон. Она вышла и склонилась в низком поклоне перед графом. Виктор монотонным и скучным голосом сообщил, что эта дама была насильственно выдана замуж за богатого пизанца, некоего Пливена, который предложил за нее золото, равное весу девушки. Мадмуазель поместили на одну чашу весов, а золото на другую. Ее же суженый, странствующий рыцарь из фламандской семьи, Жерар де Ридфор, позже маршал Иерусалима, погиб под стенами Акры.

Эта дама тоже получила чайную розу.

Следующими были две дамы, одетые в странные полумужские наряды. Это были Азалия из Русильона, ставшая тамплиером, и англичанка Джейн, супруга сэра Ричарда Чалдфелда, которая также принесла свой обет сестры ордена Храма пред Азоном, архидиаконом Уилтшира. Все эти сведения о дамах торжественно сообщил Виктор.

Обе дамы получили по чайной розе.

Затем следовала дама по имени Резвиюда, прокаженная супруга рыцаря Ги Корнелли из Тиль-Шатель. Она тоже получила чайную розу. Одна за другой следовали дамы со звучными именами, чайные розы почти кончились и ни одна не получила пунцовой. Все стали шептаться и недоуменно переглядываться. Тулуз-Лотрек стал багроветь, казалось, ярость вырывается из его ноздрей и сейчас оттуда появятся языки пламени. Ник испугался, что его может хватить удар.