Они почти уже добрались, когда увидели, что их встречают — профессор Ключевский мобилизовал врачей, организовал место в военном лазарете и повозку для больного. С большими предосторожностями Ивана Александровича сняли с лошади, завернули в одеяло и отправили в госпиталь.

Обменявшись несколькими фразами с Ключевским, Ник передал ему заплечный мешок с книгами, сочтя, что у него, в хорошо охраняемом дворце, они будут в большей безопасности.

Вернувшись в гостиницу, Ник и Аполлинарий долго сидели в комнате, не зажигая света, в полном молчании. Они считали, что какая-то часть расследования закончилась, хоть и трагически. Совершенно непонятной была роль Виктòра. Ник тихо стал рассказывать Аполлинарию все, что он мог знать об этой странной личности. Но сведений было не так уж много. Ник старался восстановить в памяти все, что происходило на ночном балу у Тулуз-Лотрека, всех, с кем разговаривал Виктòр, как он вел себя, на кого обращал внимание. Ничего особенного он не мог припомнить. Злобное выражение лица, когда он задергивал портьеру, чтобы никто не мог видеть, что происходит в ковровом кабинете Тулуз-Лотрека — но это могло быть и выражением преданности у старого слуги. С другой стороны почему именно он привел тогда Куртэне к Тулуз-Лотреку, а не кто-нибудь другой, но это и тогда насторожило Ника.

Со своей стороны Аполлинарий ничего не мог припомнить, что бы насторожило в отношении Виктòра тифлисскую полицию. Да, за Тулуз-Лотреком присматривали, слишком странный был круг, среди которого он вращался, но Виктòр не обращал на себя внимания.

— По-видимому, он очень опытный человек, — задумчиво сказал Ник. — Значит, он был главным кукловодом, по крайней мере в той части действия, которое было связано с Кавказом. Но теперь очень странным выглядят его сведения о том, где находился ключ, или же назовем его «Второй манускрипт». Если он находился в старом замке со времен средневековья и представлял такой интерес для какого-то тайного общества или для какого-то могущественного человека, то почему занялись так настойчиво его поиском именно сейчас? Или это стало известным недавно? Кто тогда владел этой тайной? Почему именно в Тифлис вели все нити? И какая роль во всем этом йезидского шейха, жемчужины? Кто пытался тогда проникнуть в дом к консулу? Ведь мы так и не нашли этого человека. Это ловкий исполнитель или кто-то, кто знал больше чем другие? Боюсь, Аполлинарий, что мы еще далеки до окончания расследования.

— Да, у меня тоже имеются на этот счет определенные сомнения. Ник, я полагаю, вы должны быть все же осторожнее. Помните, по дороге вы, пересказывая мне рассказ шейха, сказали, что он почему то считал, что вам дòлжно опасаться убийц из Индостана. Пока вы столкнулись с выходцами из Индостана только в лице нашего португальца из Гоа и его Педро, за которыми стоит магараджа из Гоа. Но шейх сказал, что они не представляют опасности.

— Да, — задумчиво сказал Ник. — Постараемся, пока мы здесь, с помощью профессора Ключевского и Ивана Александровича, которому, надеюсь, станет получше, побольше узнать о этих странных событиях в их историческом прошлом. Мне кажется, нам не хватает знаний. Кстати, Аполлинарий, как ваш приятель Анзор? Он же отправился к себе домой? Надо сказать, он показал себя молодцом и искупил свои грехи. И мальчишки его оказались на высоте.

— Ну, во-первых, я предупредил его, чтобы держал язык за зубами. Но вряд ли это поможет. Его женушка, конечно, вышибет из него рассказ о том, что он тут делал. Во-вторых, он получил щедрое вознаграждение. Я сделал это нарочно, чтобы он и его дражайшая половина поняли, что разбой это не то дело, можно и на каторгу загреметь. Да тут, правда, разбой дело привычное. Я знаю, что в охране самой вдовствующей императрицы ее любимец, красавец Омар, раньше занимался разбоем на большой дороге. Эти сведения ей предоставили, но она сказала, что уже знает об этом и что сам Омар ей и рассказал. Кроме того, Ключевский сказал, что расскажет об Анзоре великим князьям и постарается как-то его отметить его подвиги.

На следующий день рано утром из госпиталя прислали солдата с сообщением, что Ивану Александровичу стало значительно лучше и он просит навестить его. Госпиталь находился в нижнем Абастумане и Ник вместе с Аполлинарием отправились туда пешком. По дороге они решили, что Ник зайдет в палату к Ивану Александровичу один, как старый знакомый, которому безусловно доверяют, а Аполлинарий останется снаружи — на всякий случай вести наблюдение.

Госпиталь был расположен на правом берегу Абастуманки. Здание было добротно сложено из тесаного камня, толстые стены в редкие жаркие дни абастуманского лета сохраняли приятную прохладу, а зимой тепло от хорошо протопленных печей. Все в этой части Абастумана было прекрасно продумано — ванное здание со многими процедурными, так как Абастуман славился не только прекрасным воздухом, но и тремя замечательными природными источниками минеральной воды, что привлекало сюда больных, бассейн в закрытом помещение и вот этот госпиталь.

Они перешли через Абастуманку по красивому мостику, нависающему над небольшим водопадом под скалой и пошли по дорожкам, посыпанным красным песком мимо ухоженных газонов и молодых лип и платанов к госпиталю.

Аполлинарий зашел вместе в Ником внутрь. Там их встретил молодцеватый молодой доктор с веселыми глазами. Аполлинарий остался в коридоре, вылизанном так, что страшно было наступать на эти блиставшие чистотой полы. Никого больше в коридоре не было. Доктор провел Ника в палату, где на удобной постели с грудой подушек уже полусидел Иван Александрович.

— Ну вот, Иван Александрович, — воскликнул радостно доктор, — вот и посетители уже ходят, скоро и дамы появятся с визитами, скучать вам у нас не придется! Ну, для первого визита получаса, наверное, будет достаточно, — и он выразительно посмотрел на Ника.

Ник согласно кивнул, пододвинул стул поближе к постели больного и сел. Доктор тут же исчез, оставив их наедине.

— Николай Александрович, вы спасли меня, — тихо, со слезами на глазах, сказал Иван Александрович. — Я должен вам рассказать, что со мной приключилось. Только, боюсь, рассказ мой будет нескладен.

— Ничего, Иван Александрович, ведь это только наша первая встреча, — успокоил его Ник. Постепенно вы все вспомните.

— Да, да. Я плохо помню, как у меня в квартире появился мой брат. Я только помню, что мы с ним уже сидели на диване, после моего первого испуга и шока, вызванного его появлением. Он снял с шеи и показал мне медальон. Я знал о существовании такого медальона со слов маменьки и не только со слов. Второй точно такой же медальон она хранила у себя в шкатулке. Показала его мне она впервые в мой последний приезд и предложила забрать. Правда и то, что я не придал этому никакого значения и тут же забыл о нем, посчитав, что маменьке приятны эти воспоминания, пусть медальон будет у нее. Но как только брат показал мне медальон, я тут же его вспомнил. Он очень коротко рассказал о своей предыдущей жизни, сказал, что он назначен выполнять какую-то миссию и я, только я, могу ему помочь. Я был, естественно, очень взволнован встречей с братом, мне хотелось каких-то рассказов, бесед, но он был очень сух и, надо сказать, требователен. Мне это сразу же показалось странным. Я спросил, чем же я могу быть ему полезен. Тогда он спросил меня, знаю ли я тайные языки, он наводил справки и узнал, что я, который оказался его братом, лингвист и знаток тайных языков. Ну, я объяснил ему, что кое-чем интересовался, но это такое море знаний, что ни в чем нельзя быть уверенным.

В этот момент нашего разговора как будто холодом дохнуло из дверей, я обернулся и увидел этого страшного человека. Он источал огромную энергию. Я очень чувствителен к таким вещам и мне стало страшно. Мне показалось, что мой брат тоже как-то внутренне сжался при его появлении.

Этот человек, не обращая на меня никакого внимания, как будто я был неодушевленным предметом, знаком подозвал к себе моего брата. Я увидел, что он как то сразу изменился в лице. Так вот, этот человек, которого звали Виктором, полностью подавил волю моего брата. Страшный человек! Он велел нам немедленно собираться, переодеться в дамское платье и тихонько выходить через черный ход к экипажу. Сам он живо стал собирать вещи в большой саквояж, потом снял картину со стены, ту, на которой был изображен фламандский рыцарь, грубо вырвал ее из рамы, свернул в трубку и сунул в саквояж. Я уж не перечил, не стал говорить, по какому праву он распоряжается в моем доме.