Эдуард был преподавателем музыки, долгие годы работал в школе города Березники в нынешнем Пермском крае и умер в 2004 году. У него остались жена и дочь. Как вспоминал его старший брат Роберт, Эдуард «начал играть на трофейном аккордеоне, который отец выкупил у специальной комиссии, которая описывала трофеи. Все было законно».
Наталья Родионовна вспоминала: «Папа назвал меня в честь своей тети — Натальи Николаевны Малиновской, которая приютила его, когда он в одиннадцать лет ушел из дому. Она погибла вместе с сыном Женей в оккупированном Киеве — об этом папа узнал на второй день после освобождения города, когда летал туда, чтобы ее отыскать…». По утверждению Натальи Родионовны, «бабушка Варвара Николаевна выразила недовольство по поводу имени внучки».
Дочь маршала свидетельствует:
«Никогда за все двадцать лет, прожитых рядом с папой, я не видела семейных ссор или сцен, не слышала даже, чтобы кто-нибудь из родителей повысил голос на другого. По сдержанности папиного характера? Отчасти. По кротости маминого? Да нисколько — она человек взрывчатый, но с кем угодно, только не с папой.
И тоже не потому, что сдерживалась, — просто друг в друге их ничто не раздражало. К примеру: зима, на даче, день восхитительный, маме хочется пойти к Сетуни, где, должно быть, особенно красиво (мы часто ходили к Сетуни, где “сквозной, трепещущий ольшаник”, только с другой стороны, не от Переделкино). Папа тем временем уже раскрыл тетрадку, расстелил карту — и никаких надежд на прогулку. “Ну вот — не хочет!” — резюмирует мама и — улыбается. (Попробуй я не захоти — “нечего капризничать!”)
С тех пор как в 1956 году папу перевели в Москву, я ни разу не была в Хабаровске, но знаю, что от мира моего детства не осталось и следа. Почти никто уже не помнит заросший сад с беседкой, увитой диким виноградом, белые сирени у лестницы на террасу и клеверную лужайку, где играли сеттер с медвежонком. Улица Истомина, губернаторский дом, в котором по традиции всегда жил командующий округом. А на даче, на Красной речке, лиловый от багульника обрыв к Уссури с ветхой лестницей, где на проваленных ступеньках сидели — и не боялись — бурундуки. Лиственничная аллея вокруг дома, фанза на окраине парка, куда осенью сваливали садовый инвентарь и накаленный летним полуднем балкон на крыше, именуемый “асотеей”, — не папа ли назвал его этим испанским словом?
Сколько себя помню, у нас всегда жили домашние звери, причем в изрядном количестве. Когда я родилась, в доме было полно младенцев: пятеро котят и шестеро щенят. А еще две большие собаки, кот и кошка. Во дворе, в конюшне жил папин парадный конь Орлик — звезда во лбу, белые носочки, огромный карий глаз. И это еще не полный список нашего зверья. В разное время у нас жили: дрофа с перебитым крылом, хроменькая дикая козочка, медвежонок, оставшийся без матери, ручная белка. Не боясь ни собак, ни кошек, она скакала по шкафам и занавескам и только спать забиралась в клетку. Всегда свой кот был у папы (с законным местом на письменном столе), свой — у мамы, а потом и у меня. Собаки считались общими, но за хозяина признавали папу. Одна обязательно охотничья, длинноухая, другая обычно приблудная, неведомой породы. Когда папы не стало, все они — обе собаки и два кота — не вынесли тоски, поселившейся в доме. Лишившись хозяина, все они умерли к сороковинам, выпавшим на девятое мая».
Вот еще воспоминания Натальи Родионовны:
«В Хабаровске домашняя жизнь была многолюдней, чаще приходили гости, и тогда играла громадная, как сундук, радиола. Под конец всегда заводили папину любимую “Гори, гори, моя звезда”, а до нее неизменно звучали украинские народные песни (весь набор моих колыбельных), “Славное море, священный Байкал” и вальсы “Амурские волны” и “На сопках Маньчжурии”. Романтика той далекой войны начала века еще долго витала на Дальнем Востоке».
Но, по словам дочери маршала, не все там для отца было безоблачно: «…у него разыгрался серьезный конфликт с Гоглидзе, который, отбывая в Москву, к другу, чье имя не забыл помянуть, пообещал отцу большие неприятности. Дело вскоре состряпалось, тучи сгустились, но Сталин будто бы самолично сказал: “Малиновского с Дальнего Востока не трогать. Он и так от нас достаточно далеко”. Фраза эта (сказанная, по логике вещей, tete-a-tete) была заботливо донесена в изрядную даль, думаю, не без санкции и не без умысла. У тех немногих, кого не тронули, мне кажется, целеустремленно создавали впечатление, что верховная рука самолично отвела дамоклов меч».
О сыне Раисы Яковлевны от первого брака Малиновский проявлял настоящую отцовскую заботу. 13 мая 1956 года, уже будучи в Москве, маршал писал воспитателю Киевского суворовского училища, в котором тогда учился Герман:
«Здравствуйте, Иван Петрович!
Получил Ваше письмо от 4 мая сего года. Большое спасибо. Отметки у Германа все по-прежнему от троек до пятерок, но, разумеется, больше троек.
Странно, что у Вас там какие-то неувязки со сроками экзаменов, да и к тому же преподавателя математики уволили в запас перед самыми экзаменами, надо будет поговорить с Колпакчи [генерал-полковник, позднее генерал армии, на тот момент — начальник управления в Главном управлении боевой подготовки Сухопутных войск. Вероятно, управление Колпакчи ведало учебными заведениями], в чем тут дело.
Я понимаю, что Гере тяжело по математике, но эту тяжесть он создал себе сам, а не кто-либо другой. Ну а если будет лениться, то где угодно ему будет трудно, в любом училище, даже в обычном военном училище. Почему я так уверенно об этом говорю? У меня есть опыт на этот счет. Я имел образование всего лишь три зимы церковно-приходской сельской школы, когда решил поступать в военную Академию, да к тому же не имел никакого военного образования. Вот на такой, как говорится, базе я начал готовиться к экзаменам, просто работал очень много — часов по 16–18 в сутки — и через 4 месяца держал вступительные экзамены. Держало нас экзамен 400 человек, а приняли 90, и вот именно по математике я выдержал на 5, а вообще 16-м по счету сдал все экзамены в Академию. Герман находится в лучших условиях, чем я находился, у него база все же десятилетка, и не сельской школы.
Мне кажется, что вы его расхолаживаете, и ищете ему легкий ВУЗ, а его надо до предела мобилизовать на трудную учебу, которая ему предстоит. Вот мой взгляд…
Большой Вам привет от меня и Раисы Яковлевны. Привет Гере.
Крепко жму руку.
Малиновский».
Добавлю, что 30 декабря 2010 года полковник Герман Родионович Малиновский скончался в Москве в возрасте 74 лет.
Раиса Яковлевна работала библиографом, была неплохим художником-любителем. Особенно много она рисовала после смерти Родиона Яковлевича. Картины помогали забыть о горе.
В мае 1947 года на базе Забайкальско-Амурского военного округа было создано Управление главнокомандующего войсками Дальнего Востока и на этот пост назначен Малиновский. Теперь ему подчинялись также Дальневосточный и Приморский округа.
В июне 1953 года все три округа были объединены в Дальневосточный военный округ, командовать которым стал Малиновский. Пост главнокомандующего войсками Дальнего Востока был упразднен, но на положении Родиона Яковлевича это не отразилось. Разве что вывели из подчинения Тихоокеанский флот, о чем он нисколько не жалел. Малиновский по-прежнему командовал всеми войсками на Дальнем Востоке.
Хрущев вспоминал, что когда началась война в Корее и северокорейская армия застряла у Пусанского плацдарма на юге, так и не сумев овладеть им, он посоветовал Сталину: «У нас есть маршал Малиновский. Он командовал в войну войсками Забайкальского фронта. Почему бы сейчас не посадить где-нибудь Малиновского с тем, чтобы он инкогнито разрабатывал военные операции, давал бы нужные указания и тем самым оказывал бы помощь Ким Ир Сену?» Но Сталин это предложение отклонил.
Вскоре после смерти Сталина, 2 июня 1953 года, Малиновский писал сыну Роберту в Норильск, где тот работал инженером на горно-металлургическом комбинате:
