– Там краснозорьки живут, – пошутил Мальков. – Да, Димон?

– И краснозорцы, – пошутил Матафон. – Птички такие. Земноводные хлеборобы.

Дорога вскоре повернула и потянулась по широкой аллее, обсаженной ровными пирамидальными тополями, похожими на детские пирамидки. Сразу стало свежо и прохладно.

В конце аллеи стоял скромный двухэтажный домик. У входа – два тополя, как два солдата на посту; на черепичной крыше топчутся и воркуют сизые голуби. Слева от двери сохранилась вывеска – «Дирекция колхоза «Красные зори». А теперь, значит, офис фермерского хозяйства.

Фермер соскочил со своей коляски и подошел к нам.

– Все в порядке? – спросил он с усмешкой. – Никого не потеряли? Отлично. Разгружайтесь. Лошадей – на конюшню. Распрячь. Напоить…

– Баранов – в стойло, холодильник – в дом, – продолжил за него Никитa.

– Бараны – это кто? – усмехнулся фермер.

Никитa уже готов был ответить, но Бонифаций строго его прервал:

– Никитин!

Тот прижал руку к сердцу и сказал:

– Я помню: мы не в школе.

Мы занесли свои вещи в контору, распрягли лошадей. При этом Никитa ухитрился надеть хомут на Малькова. Тот не обиделся и не растерялся, а весело и очень похоже заржал, придерживая хомут у коленок.

Потом мы помчались на реку, искупались и проголодались еще больше. В конторе нас уже ждал легкий перекусон – молоко и здоровенные ломти свежего хлеба.

– Хорошо на даче, – проговорил Никитин, впиваясь зубами в ломоть.

– Не очень, – растерянно сказал вошедший Бонифаций. – Я, кажется, оставил на станции чемоданчик с вашими мобильниками. И с зарядниками.

Мы перестали жевать и хлюпать молоком. Рассеянностью Бонифаций не страдал.

– Это небольшая малость, – сказал фермер. – Завтра я съезжу на станцию и зайду в милицию. Наверняка кто-нибудь их нашел и сдал.

…На следующий день он вернулся на ферму к обеду. С черным чемоданчиком. С пустым. Его действительно сдала в милицию одна бабуля из «торговых рядов». Она нашла его под лавкой в здании вокзала. Вот такая небольшая малость…

– Не расстраивайтесь, – сказал Никитa Бонифацию. – Вы его не потеряли. Его украли.

Утешил, так сказать.

– Это маленькие мелочи, – утешил Бонифация и фермер. – У меня в конторе есть телефон. На крайний случай, всегда можно позвонить. Даже в Москву.

А крайние случаи начались очень скоро…

Первое Алешкино письмо я получил через неделю после нашего расставания. Привожу из него отрывок, я его уже в основном исправил. Потому что «правильнописание» у Алешки еще хуже, чем у Винни-Пуха. Вот, например: «Дим, преехал ф Пеньки Вафторнег и пашел купаца». Я долго думал: кто такой этот загадочный Вафторнег, который сразу пошел купаться? Вот и вы подумайте, а я пока буду читать его письмо дальше. Как говорится, с улыбкой на устах.

«Я, Дим, очень по тебе скучаю. Ты, Дим, так хорошо готовишь, а мы с Митьком едим только одну яичницу. Правда, все время разную – то из четырех, то из шести яиц. Один раз мне это надоело и я наловил на пруду карасей и сказал Митьку, чтобы он их пожарил на сковороде. Он, Дим, их пожарил. Только вместе с рыбной чешуей и с рыбными кишками. Этих карасей даже всегда голодная кошка Ксюшка есть не стала. А ела вместе с нами яичницу. Из яиц.

Но я, Дим, за это Митьку отомстил. Я, Дим, наловил целую стаю бронзовок (объясняю: это такие красивые золотисто-зеленые жучки, июньские такие) и сложил их в пустой коробок. И вечером сунул Митьку под подушку. Думаю, пусть повертится на голодный желудок.

Я ему здорово, Дим, отомстил. Он, Дим, всю ночь вскакивал и меня будил:

– Лешк, ты слышишь, кто-то где-то скребется. Это мышь. – Митек, отважный опер, ничего и никого не боялся. Кроме Лешки и мышей.

– Пусть скребется, – и я снова засыпал.

А он, Дим, опять: что-то где-то скребется. В общем, Дим, так он не спал и волновался всю ночь. Под утро, Дим, я его пожалел. Забрал коробок и сунул его под свою подушку».

Дальше я Алешкино письмо поправить не успел, читайте как есть: «И крепка заснул нарасвети (на рассвете). Но нидолга (не долго). Как они, Дим, заскреблись, я даже подскочил – буто (будто) тигр в дверь царапался»…

Отомстил, называется.

А вот конец Алешкиного письма мне не очень понравился: «Скора, Дим, самной (со мной) опасное преключенье прозайдет (произойдет). Ждити писемь».

В то время, когда Алешка мстил Митьку и готовился к опасному приключению, мы уже вовсю работали в большом фермерском саду, где ровными рядами стояли черешневые деревья, отягощенные сладкими ягодами. На вкус сладкими, а на труд – очень даже горькими.

Раньше здесь был колхоз по имени «Красные зори». Он спокойненько выращивал ягоды и фрукты, сдавал их государству, получал за них денежки и на эти денежки покупал себе новые машины, строил новые дома, детский сад и спортивный комплекс.

Потом колхоз развалился, сады и огороды заросли бурьяном, колхозники разбрелись по городам и поселкам. А еще потом один отважный человек решил стать фермером, выращивать на месте бывшего колхоза ягоды и фрукты. Этот отважный человек и был бравый майор Атаков. Когда-то неподалеку от «Красных зорь» стояла воинская часть. Та самая, которой когда-то командовал наш школьный Полковник, а майор Атаков был его заместителем. В колхозные времена солдаты этой части помогали колхозникам убирать урожай. И все были довольны. Колхозники – солдатской помощью, солдаты – фруктами и ягодами, которые они ели сколько влезет. Влезало в них много, но оставалось еще больше.

Воинскую часть расформировали, а майор Атаков стал фермером. И наш Полковник послал своих учеников ему на помощь, как в свое время посылал своих солдат на трудовой фронт.

На следующий день по приезде фермер Атаков привел нас в сад, на встречу с черешневыми деревьями, усыпанными громадными ягодами так, что даже листьев не было видно, а ветки гнулись до самой травы. Между рядов стояли корзины и ящики.

– Ягоду аккуратно собираем в корзинки. – Фермер сдвинул на затылок свою ковбойскую шляпу. У него была такая привычка. Когда он был чем-то недоволен, то сдвигал шляпу на свой нос и сердито посверкивал глазами. А когда ему что-то нравилось, он сдвигал шляпу на затылок, обнажая незагоревший лоб, и глаза его становились веселыми. – Наполнив корзины, ягоду аккуратно перекладываем в ящики. Ящики составляем в штабеля.

– Аккуратно, – подсказал Никитa.

– Вот именно.

– А ягоду аккуратно есть можно?

– Даже нужно. Чем больше, тем лучше. – И, нахмурившись, добавил загадочно: – Лучше в вас, чем в таз. – И еще раз напомнил: – Ветки не ломать, со стремянок не падать. Обед будет доставлен в двенадцать ноль-ноль.

– По московскому? – спросил Никитa.

– Так точно. Приступайте.

…Когда в двенадцать по московскому прибыла полевая кухня, мы уже эту черешню видеть не могли. Мы ее ненавидели. А уж обедать…

Но! Но когда фермерша Атакова разлила по мискам большим черпаком ярко-алый украинский борщ и перед каждой миской положила пампушки и дольки чеснока, оказалось, что мы еще способны на подвиги.

Эта тетя Оксана была очень приятная женщина с ямочками на щеках и с глазами, похожими на крупные черные черешни. На голове ее был белый, в синих васильках платок, завязанный так, что концы его торчали на макушке острыми рожками. Может, поэтому фермер иногда ласково называл свою фермершу Козочкой. Когда поблизости никого не было. Но кто-нибудь из нас всегда был поблизости.

– Кушайте, хлопцы, кушайте, – приговаривала тетя Оксана, нарезая крупными ломтями горячий пахучий хлеб. – От той черешни сытости мало, а я вот вам сейчас галушек навалю, со сметанкой.

Мы и с галушками управились. И с компотом из страшно вкусных сушеных груш.

Никитa откинулся на траву, зажмурился, похлопал себя по животу:

– Вот теперь и пообедать можно. А то до ужина еще далеко.