В ту ночь я не мог уснуть. Ян просил о срочной встрече, а я не исполнил его последнего желания. Он умер, так и не поговорив со мной, и я чувствовал угрызения совести, как будто я в некоторой степени был виновником его смерти. В течение нескольких часов я пытался написать письмо Генриетте, но каждый раз рвал написанное, пока не решил: что бы я ни написал, это только ухудшит ситуацию. Возможно, я навещу ее, когда вернусь в Эдинбург.

Было слышно, как где-то неподалеку празднуют свадьбу. Торжества будут идти своим чередом, даже в отсутствие жениха с невестой, и продлятся до самого утра, когда друзьям и родственникам представят для обозрения запачканные кровью простыни как доказательство невинности молодой.

Около трех часов музыка прекратилась, и город затих. Через час-полтора муэдзины напевно призовут прихожан к молитве. Начнется новый день. Сейчас же в городе царствовала тишина, была середина ночи.

Я почувствовал, что больше не в силах оставаться в своей комнате. После музыки молчание и темнота казались невыносимыми. Я поднялся и вышел из комнаты, направляясь ко двору, в который выходили окна библиотеки. Я собирался посидеть там и дождаться, когда первые лучи солнца тронут небосвод. Дом был похож на могилу. Ничто не шевелилось. Я прошел лестничную площадку и оказался напротив двери, ведущей в комнату шейха. Тут я заметил, что дверь открыта, и оттуда исходит слабый свет.

Не знаю, почему я вдруг остановился и что заставило меня войти в комнату. Глаза мои уже настолько привыкли к темноте, что мне удалось разглядеть помещение даже при слабом свете двух масляных ламп. Комната магнетически притягивала меня к себе, словно обладала собственной жизненной силой и магнетизмом. Я нерешительно ступил вперед, напрягая зрение.

Тишина стояла абсолютная, угрожающая. Я знал, что вторгаюсь туда, куда меня никто не звал, и все же не мог повернуть назад. Я хотел разглядеть здесь все, пока шейх спит. Когда я подошел к дальнему углу комнаты, то увидел очертания дивана. Здесь я обычно и сидел по утрам, когда он читал мне книги.

На покрытый ковром пол, на подушки и одеяла, где он обычно сидел, падал мягкий солнечный свет. Сейчас же все терялось в тени.

Возле длинного дивана стояла одна зажженная лампа. На другой половине дивана что-то лежало – возможно, там забыли постельное белье. Я приблизился и понял, что это был сам шейх. Он, облаченный в белое длинное одеяние, лежал на спине. Раньше мне и в голову не приходило, что спал он здесь, а не в другом помещении, как я считал до сих пор.

Мне бы надо было сразу уйти, но я остался на месте. Что-то в лежавшей передо мной фигуре привлекло мое внимание. Он лежал очень тихо, подобно скульптуре спящего человека. Чем дольше я стоял возле него, тем более странно выглядела эта неподвижность. Наконец, я набрался храбрости и шагнул еще ближе, так что нас разделяло не более двух футов.

Я посмотрел на него. Прошла минута, другая. Он не двигался. Грудь его не вздымалась и не опускалась. Дыхание не выходило из его рта. Сомнений не оставалось: старик умер, и это откроется утром, когда за ним придут. Я протянул было руку, чтобы коснуться его щеки и убедиться, что он и в самом деле умер. Вдруг за моей спиной послышался шепот:

– Эндрю, возвращайтесь к себе. Вы не имели права входить сюда. Вам здесь нечего делать.

Я быстро обернулся. За мной стоял Дункан. Он был одет в белое, как и шейх. Мне показалось, что он ничем не похож на человека, с которым я приехал сюда, не похож на того, с кем я был знаком в Эдинбурге.

Открыв рот, я хотел объяснить, извиниться, но он сделал знак, чтобы я молчал.

– Уходите сейчас же, – приказал он. – Быстро. Или я за себя не отвечаю.

В голосе его слышалась нотка страха, что соответствовало и моему состоянию, когда я смотрел на эту неподвижную фигуру в темной молчаливой комнате. Я бросился прочь и ни разу не остановился, пока не очутился в своей комнате, дрожа и с нетерпением ожидая рассвета.

Должно быть, я уснул. Почувствовав на своем плече руку, я проснулся и вскочил. Это был Дункан, который зашел ко мне в свое обычное время.

– Шейх ожидает вас, Эндрю. Вы не должны опаздывать.

Я посмотрел на него, ничего не понимая:

– Шейх? Но...

Дункан приложил палец к губам и тихонько покачал головой:

– Никому ни слова о том, что видели сегодня ночью. Со временем я вам все объясню. А сейчас вы должны вести себя так, будто вам ничего не известно. Для вашей же пользы.

Я оделся, выпил кофе без молока, как это вошло здесь у меня в привычку, и в назначенный час отправился в комнату шейха.

Он, как обычно, ждал меня. Все та же негнущаяся, прямая фигура, которую он, казалось, удерживал не мускулами, а волевым усилием. Тощие ноги, скрещенные под длинной одеждой, голова, напоминавшая ракушку, надетую на палку. На коленях его лежал лист белой бумаги, который он прикрывал длинными руками, похожими на птичьи лапы. До сих пор я никого еще так не боялся.

– У вас усталый вид, – сказал он, когда я поздоровался и уселся на пол возле его ног.

– Вчера вечером соседи гуляли на свадьбе, – ответил я. – Музыка не давала мне спать.

Он смотрел куда-то мимо меня.

– Люди женятся, – пробормотал он, – рожают, умирают. Я столько раз слышал свадебную музыку, сколько вы и представить себе не можете. И рыданий на похоронах – не меньше.

Глаза его обратились на меня.

– Что бы вы дали, чтобы избежать всего этого? – спросил он. – Свадьбы, рождений, угасания, могилы?

Я колебался. Надо было не ошибиться с ответом. Каждое мое слово значило сейчас очень много.

– Конечно же, – неуверенно сказал я, – никто не может избежать могилы.

Он сурово взглянул на меня, и я почувствовал, как у меня сильно забилось сердце. Я вступил на опасную территорию. Если я скажу что-то лишнее...

– Напротив, – произнес он, – именно это и является целью нашего с вами обучения. Способ избежать этого.

– Теоретически – да. Я это понимаю. Но... конечно же, такой цели никто не может достичь.

Пока я говорил, перед глазами моими стояла вчерашняя сцена. Неужели шейх Ахмад обманул саму смерть? Действительно ли сто лет назад он был уже стариком? А двести лет назад?

– Вы очень молоды, – сказал он, – и ваше обучение этому еще только началось. Не стоит делать преждевременных выводов. Со временем вы поймете.

Он помолчал. Древние руки его, как увядшие листья, шевелились и задевали лежавшую на коленях бумагу.

– Вы еще не ответили на мой вопрос, – сказал он. – Что бы вы дали за то, чтобы прожить хотя бы один год сверх отведенного вам срока?

– У меня нет желания прожить долгую жизнь, – ответил я. – В этом не будет смысла.

– В самом деле? Почему же?

– Потому что смысл жизни для меня был в любви. Она умерла, и я больше не вижу смысла ни в чем.

– Понимаю. Вы говорили об этом, когда впервые появились здесь. Вы сказали, что вы ищете мастерства, а не долгой жизни. Но если я скажу вам, что женщина, которую вы любили, может быть возвращена к жизни?

Произнося это, он не сводил с меня глаз.

– Это жестоко, – сказал я. – Катриона мертва. Тело ее гниет в могиле.

– Тем не менее. – Голос его звучал жестко. – Если бы это случилось... Что бы вы за это дали? Я прошу вас подумать.

– Вернуть ее к жизни? – Я решил ему поддаться. – Все, – заявил я. – Я все бы отдал за это.

– Вашу собственную жизнь? Вашу душу?

– Да, – сказал я. – Для того чтобы вернуть ее, я отдам все.

Он улыбнулся в первый раз.

– Вы начали обучаться, – заметил он.

Он поднял с колен руки. На листе бумаге был начертан талисман в арабском стиле da'-ira, в центре которого стояло написанное красными чернилами по-арабски имя Катрионы.

На следующий день мы уехали из Феса. О последующих событиях у меня остались самые смутные воспоминания. Сначала мы прибыли в Марракеш и сняли там маленький дом в старой части города. Там к Дункану каждый день приходили святые люди и пророки. В этой самой южной части страны солнце палило совершенно немилосердно. Долгие дни проходили в каком-то наркотическом забытье. Мне казалось, что я сплю на ходу. Я грезил о прохладном ветерке или ледяной воде. Во сне я видел шейха Ахмада. Морщинистое лицо его и горящие глаза преследовали меня на длинных пыльных улицах. Иногда он был мертв, иногда жив, иногда – не то и не другое. Несколько раз мне снилось, что Ян и Катриона ищут меня и не могут найти.