– Сегодня? Но я не могу добраться до Глазго сегодня.

– По всей видимости, могилу опять вскрыли, сэр. Они хотят, чтобы вы приехали. Им нужно что-то вам показать. Если у вас нет машины, мы можем довезти вас на нашем автомобиле.

В Глазго мы домчались за полтора часа. Мой эскорт ожидал, пока меня провели в комнату на четвертом этаже. Через пять минут дверь открылась, и вошел инспектор Камерон. Он ввел меня в курс дела.

– Прошу прощения за то, что нам пришлось так скоро вас побеспокоить, доктор Маклауд. По-видимому, констебль из Эдинбурга, что привез вас, уже объяснил вам суть дела. Вчера ночью могила вашей жены вновь была вскрыта.

– Вы не думаете, что я имею к этому отношение?

Он яростно помотал головой:

– Ну, конечно же, нет. Я просто хотел встретиться с вами в надежде, что вы прольете свет на то, что мы там обнаружили.

– И что же вы обнаружили?

– Тот, кто рыл, в этот раз оставил кое-что на дне могилы.

В это время раздался стук в дверь, и она тут же открылась. Вошел констебль с плоской картонной коробкой.

– Положи ее на стол, Джимми, и оставь нас, – распорядился Камерон.

Когда дверь закрылась, Камерон подошел к столу и жестом пригласил меня следовать за ним.

– Вы только не волнуйтесь, доктор Маклауд, в коробке нет ничего неприятного. Просто вещи, которые ставят нас в тупик.

Он поднял крышку. Внутри лежало с полдюжины разных предметов. Сердце мое сжалось, когда я посмотрел на них. Один из них был арабский талисман – треугольный кусок меди с выгравированным на нем заклинанием. Кроме этого, там лежал лист бумаги с европейским магическим квадратом, текст в нем был выполнен на латыни; рядом с ним серебряное кольцо. Я не брал его в руки, но знал, что с внутренней стороны в нем имелась короткая надпись. Козлиное копыто. Плоская чаша со следами засохшей крови на кромке. Ноготь.

– Зачем вы мне все это показываете? – спросил я. – Мне это ничего не говорит.

– Вы уверены, сэр?

– Уверен? Конечно! Вы же сами говорите, что я не имею к этому отношения.

Прислонившись спиной к стене, он покачал головой:

– У меня нет причин предполагать что-либо. Мне просто любопытно, вот и все. Вы ведь можете догадаться, что означают эти предметы, разве не так?

– Это все связано с черной магией, – сказал я, стараясь, чтобы голос мой не дрожал. – Ритуальные предметы, амулеты. Не обязательно было вызывать меня сюда, чтобы рассказать вам об этом.

– Нет, конечно же, сэр. Просто... – он помедлил. Я старался смотреть на него, потому что считал, что взгляд в сторону будет выглядеть как признание вины. – Мы понимаем, что ваши исследования способствовали вашему знакомству с вещами такого рода. Магия. Оккультизм. Вы ведь этим занимались, сэр?

Я должен был бы уже догадаться, что они навели обо мне справки и выяснили все, что можно.

– Не совсем так, инспектор. Я социолог. Работа моя заключалась в исследовании групп, занимающихся оккультизмом: их состав, порядок проведения встреч, классовая структура, взаимодействие. Я не был заинтересован в том, что они делали или чему учили. Не это являлось предметом моего исследования.

– Понимаю. Значит, вы никогда не видели их за работой?

– Только читал об этом. Наяву не видел никогда.

– Но вы же были связаны с сектами, которые могли использовать эти предметы?

Я кивнул. Было бы глупо отрицать это. В Новом колледже имелись люди, которые могли сообщить ему, какие секты я исследовал.

– Да, конечно, но...

– В таком случае, всему этому должно найтись объяснение. Вы так не считаете, сэр? Возможно, одной из сект, которые вы исследовали, не понравилось то, что вы о них написали. Возможно ли такое?

– Мне об этом ничего не известно. Мое отношение к предметам, которые изучал, было чисто любительским.

– Быть может, вы не поладили с кем-то из них? Эти сектанты, знаете, могут быть очень ранимы.

– Возможно. Может, так и случилось – без всякого умысла с моей стороны...

– Совершенно верно, сэр. Вполне возможно, что вы и не заметили, как обидели кого-нибудь из них. Быть может, это был своеобразный способ дать вам понять.

– Очень неприятный способ.

– Да, мы тоже так думаем. – Он помедлил. – Вы не присядете на минутку, сэр?

Я взял стул и придвинул его к столу. Камерон вынул из кармана пачку сигарет и протянул их мне.

– Курите?

– Нет, спасибо, инспектор. Если это все, лучше обо всем забыть.

– Да, возможно, и так. Но вы забываете, что тело вашей жены исчезло. А это уже не пустяк. И это еще не самое худшее.

– Не самое худшее? Я вас не понимаю.

– Это не все, что мы нашли в могиле вашей жены. – Он сунул сигарету в рот и зажег ее. Дым поднялся в воздух. – Там было еще тело младенца, – сказал он. – Мальчик около года. Думаем, что он был похоронен заживо.

Утром я первым делом позвонил Генриетте, но она уже уехала. Она не оставила мне ни телефонного номера, ни адреса, по которым я мог бы связаться с ней в Сент-Эндрюсе. После того, что случилось, мне очень нужно было с ней увидеться: она была единственным человеком, с кем я мог откровенно говорить о Милне.

В течение ночи я слышал звуки, доносившиеся сверху. Перед рассветом шум прекратился, но я так и не уснул. Я не спал, потому что боялся вновь увидеть ночные кошмары. Около восьми часов я встал и оделся. Меня ждал длинный, бесцельный день, в котором, однако, таилась неопределенная угроза.

С ночи еще больше похолодало, и прогулки уже не казались такими привлекательными, как накануне. В пасмурные дни Эдинбург действует угнетающе, а мне необходимо было поднять настроение. Я сел на автобус до Келсо и провел там весь день, осматривая замок Флорс. Славное прошлое этого замка значило для меня так же мало, как и улицы, по которым я только что проехал. Куда бы я ни пошел, из головы моей не выходили звуки, которые я силился забыть. Но, по крайней мере, я был не один, меня окружали другие люди.

В семь часов вечера я вернулся на автобусную станцию и решил позвонить отцу, надеясь убедить его приехать на день или два пораньше. Мне хотелось получить от него совет и поддержку.

Трубку, как и в прошлый раз, сняла мать.

– Эндрю, слава богу, что ты позвонил. Мне надо было поговорить с тобой, а у тебя теперь нет телефона, и я понятия не имела, как с тобой связаться.

Я сразу почувствовал, что она чем-то встревожена.

– А что такое? – спросил я. – Что-нибудь случилось?

– Да, с отцом, – ответила она. – Он заболел. Очень сильно. Хотя доктор Бойд не может понять, в чем тут дело. Посреди ночи на четверг он вдруг проснулся от жуткой головной боли. Помнишь, ты еще накануне вечером говорил с ним по телефону. Я дала таблетки, а они ему ничуть не помогли. Утром ему сделалось намного хуже, стало рвать. Я тут же вызвала доктора, и он ему дал очень сильное болеутоляющее. Стало чуть легче, но все равно, голова у него весь день так и болела.

Я слушал и не понимал, только чувствовал, как по коже вдруг пробежал озноб, а потом стало очень жарко, как будто у меня внезапно поднялась температура. Вокруг все оставалось, как прежде: тот же шум на автобусной станции, та же суета; слова матери с далекого Льюиса не имели к ним никакого отношения.

– Вчера ему было получше, и сегодня с утра – тоже, но пятница его измотала. Добраться до Эдинбурга ему не по силам. Доктор Бойд говорит, его надо отправить на материк для обследования. Предлагает Инвернесс.

– Может, все-таки в Эдинбург? Тут самые лучшие больницы в Шотландии.

– Может, и так. Мне надо поговорить об этом с доктором. Он говорит, что отцу на дальние расстояния передвигаться вредно.

– Да, понимаю. Просто... – Тут я понял, что было бы ошибкой рассказывать матери о том, что меня тревожит. Она все равно ничем не сможет помочь. У нее сейчас и так душа болит за отца. И уж, конечно же, я не мог ей сказать, что напоминают мне его симптомы. – Просто очень хотелось бы с ним повидаться.