Референт поднял рюмку, подмигнул:

— Здоровья тебе, генерал, и многие лета!

Потапов впервые видел Референта таким разговорчивым и доброжелательным. Этот сдержанный и молчаливый человек, который обычно либо задает короткие, точные вопросы, либо сам так же коротко и сжато отвечает на вопросы, заданные ему, сейчас светился радушием, разговаривал легко, непринужденно. Генерал неожиданно для себя расчувствовался.

— Спасибо! Большое спасибо, — он выпил. — А Гуров… Если вы уверены и решили, я только рад. Подчиняться он, конечно, мне не станет, да и в оперативных делах я ему действительно не указ. Я ведь только руководитель, служащий.

— Ничего, сработаетесь. — Референт отставил рюмку, заговорил деловито: — Сегодня, здесь, в двадцать часов. Он будет один, я приду чуть позже, решите ваши милицейские проблемы наедине. Наденьте мундир и все награды.

— Руслан Алексеевич, — перебил Потапов. — Ни к чему…

— Надо, Сережа, надо, — строго сказал Референт. — Патрон просил. А его просьба для нас, сам понимаешь… — Он впервые назвал генерала по имени и на «ты». — Патрон считает, что раз Гуров будет замкнут непосредственно на тебя, то необходимо с первой минуты расставить все точки над «i».

На этом они расстались. У Потапова было время подумать, и он пришел к выводу, что его старое, проверенное правило — повиноваться старшим — никогда еще его не подводило, а добра от добра не ищут.

Он выполнил все, что от него требовалось, и для значительности, как и положено начальству, слегка задержался.

— Ну, а теперь к делу, подполковник. Никто никогда деньги за просто так не платит. Давай прикинем наши возможности…

Гуров увидел, как вдруг застыло лицо генерала, хотел отпрыгнуть в сторону, однако не двинулся с места, мозг команду дал, а тело опоздало. Локти Гурова оказались скованными. На лбу Потапова вспыхнуло пятно. Гуров услышал за спиной хлопок выстрела, увидел, как валится вперед орденоносный генерал, беспомощно дернулся, ударил ногой, попал в пустоту. Гуров услышал за спиной короткий смех, что-то влажное залепило ему лицо. Он приказал себе не дышать, рванулся, но столь же безуспешно, захрипел, тяжело вздохнул. Гуров никогда не думал, что человек может так явственно и четко фиксировать, как он теряет сознание. Руки у него оказались сведенными, правая ладонь ощутила знакомую ребристую рукоять пистолета. Гуров инстинктивно сжал пистолет, поднял его и попытался повернуться, но бессильное тело не подчинилось ему. Гуров увидел яркую вспышку, вторую и упал рядом с Потаповым.

Референт отодвинул руку Гурова, которой он держал пистолет, сделал еще один снимок, уместив в объективе мертвого генерала и Гурова с оружием, повернулся к Олегу Веселову и Эфенди.

— Все. Эфенди, ты немедленно выезжаешь из Москвы, а ты, Олег, сажаешь героя, — Референт кивнул на Гурова, — в такси, водитель наш человек, но лучше, чтобы он тебя в лицо не видел.

— За какие подвиги он получил столько бранзулеток? — спросил Эфенди. Он равнодушно смял салфетку, смоченную хлороформом, и держал в вытянутой руке, не зная, куда выбросить.

Веселов был в шоке, ни о каком убийстве он предупрежден не был. Сказали, что требуется лишь схватить милиционера сзади и придержать пару минут, чтобы он не дергался. Убили генерала, и он, Олег Веселов, соучастник. Бывший спортсмен большим умом не отличался, но создавшуюся ситуацию осознал и теперь молча потел.

Референт взглянул на него мельком, брезгливо навел на Гурова и Потапова «Полароид», сделал еще один снимок, выползшую фотографию убрал в конверт. Затем Референт вынул из кармана носовой платок, обернул им ствол пистолета, который все еще сжимал Гуров, вынул оружие из вялой руки и уложил в загодя приготовленную коробку.

— Чемпион, — сказал он Веселову, — покойников никогда не видел? Тебе сказано, отнеси живого в машину, отправляйся к девкам или куда там желаешь, ты здесь никогда не был, ничего не видел, — и повернулся к Эфенди: — До завтра. Помоги этому мыслителю.

Референт положил конверт с фотографиями в карман Гурову, а Эфенди зашел в туалет, выбросил салфетку, сполоснул руки, вышел, взял бутылку с коньяком и плеснул немножко жидкости Гурову на грудь, затем помог Веселову взвалить безвольное тело на плечи и проводил до такси.

Референт тем временем протер полотенцем рюмки, чашку, бутылку, на всякий случай и спинки стульев, снял телефонную трубку и набрал номер полковника Орлова. Услышав ответ, сказал:

— Добрый вечер, Петр Николаевич. — Волин обладал уникальной способностью изменять голос и сейчас говорил тонким женским голоском. — Я обещала позвонить… Выезжайте с группой, — он продиктовал адрес, — уведомите прокуратуру, спасибо за внимание.

Сознание возвращалось, но Гуров пробуждался медленно. В нем словно боролись два человека. Один стремился проснуться, убедиться, что убийство генерала Потапова — лишь дурной сон, кошмар. Другой гнал от себя пробуждение, старался удержаться в небытии, нашептывал: «Спи, спи, еще успеешь вернуться к жизни, осознать все неприятности и грустные перспективы».

Гуров лежал на тахте в квартире Сергачева, куда его доставили час назад, но уже не в той машине, в которую его погрузил Веселов.

Денис помог матерящемуся водителю затащить Гурова и уложить его на тахту. Сейчас Денис варил на кухне кофе и не мог понять, что же произошло. Лишь одно он знал точно: с сыщиком сотворили какую-то мерзость. Денис услышал, как скрипнула пружина, заглянул в комнату. Гуров сидел на краю тахты и, как нормальный человек, оказавшийся в ненормальной ситуации, держался за голову.

Денис протянул ему чашку крепчайшего кофе, молча сел в кресло. Гуров посмотрел на хозяина так, словно ничего особенного не произошло, просто человек выпил лишнего и вот сейчас очухался, проснулся, но сказал совершенно неожиданное:

— А у тебя лучше, чем в вытрезвителе.

Он оттянул двумя пальцами рубашку, понюхал, покачал головой.

— В вытрезвителе? — удивился Денис.

Откуда ему было знать, какие эксперименты уже проделывались над сыщиком, что не так давно Лебедев отравил Гурова, так же вот облил спиртным и бросил бесчувственного у вытрезвителя.

— В ЛТП, что ли, устроиться, может, врачи помогут? — спросил Гуров, не желая возвращаться к действительности, начинать думать, решать, действовать.

Сыщик устал, ему все надоело. Было себя очень жалко, хотелось покоя.

— Ты не знаешь, чего они ко мне привязались?

— Лев Иванович, кажется, вы первым начали, — не удержался Денис. — Там, на юге, кто полез в драку? Или я ошибаюсь?

Денис чувствовал, что сыщика загнали в угол, и, как опытный боец, знал: либо из угла нужно вырваться самому, либо тебя вынесут. Для того чтобы вырваться, нужна сила, а у мужчин сил прибывает от злости.

— У меня в молодости приятель был, боксом увлекался, однажды проиграл и жалуется: мол, я и на ногах уже не стою, а он, мерзавец, противник то есть, все бьет и бьет. Я молодой был, жестокий, спрашиваю: тебя на ринг хитростью заманили или насильно привели?

— Воспитываешь, — Гуров поднялся, взял со стула пиджак, начал проверять карманы, на месте ли документы, вытащил конверт. Осмотрел конверт на просвет, зачем-то понюхал, вынул фотографию.

Генерал при орденах и с дыркой во лбу, рядом подполковник, без орденов, зато с пистолетом. Сыщик не знал, что существует еще один снимок, где подполковник не лежит, а на полусогнутых ногах стоит над поверженным противником. «Но данной фотокарточки более чем достаточно, плюс у них имеется пистолет с моими „пальчиками“, — подумал он. — Значит, время давать или не давать честное слово прошло, все правила отменены, можно бить сапогом в пах и чувствовать себя героями. Вы хоть и жестокие, но, надо признать, умные и хитрые: собираетесь со мной работать, поэтому заботитесь о моей семье — доставили не домой…»

— Еще кофе, — сказал Гуров и добавил: — Пожалуйста. — Потом позвонил Рите, предупредил, что задерживается.

«Они убили Потапова, который стал опасен, а труп повесили на меня. Волину надоело изображать интеллигента».