— Милая маркиза, — обратилась королева к своей испытанной и верной подруге, сидевшей подле нее с рукоделием, — неужели требования Колумба действительно так необычны?

— Да ведь и само предприятие, сеньора, по замыслу и рискованности тоже не из обычных, — уверенно ответила донья Беатриса, взглянув на Мерседес. — Великие дела требуют великих наград!

Королева перехватила взгляд своей любимицы и перевела глаза на бледное и взволнованное лицо девушки. Мерседес не заметила, что привлекла к себе внимание, а между тем каждому, кто знал ее тайну, нетрудно было догадаться, с каким чувством ожидала она исхода дела.

Мнение исповедника показалось Изабелле достаточно обоснованным. Она уже готова была согласиться с решением совета и отказаться от своих тайных надежд, связанных с осуществлением планов Колумба, но чисто женское сочувствие Мерседес шевельнулось в ее сердце и побудило предоставить мореплавателю еще одну, последнюю возможность. Женское сердце редко остается глухим, когда речь идет о любви! Так и на сей раз мысль о счастье Мерседес де Вальверде в самый последний миг повлияла на решение королевы Кастильской.

— Нам не следует торопиться и судить генуэзца слишком строго, сеньор архиепископ, — проговорила Изабелла, снова обращаясь к прелату. — Он честен и прямодушен, а этими достоинствами государи не должны пренебрегать. Разумеется, требования его преувеличены: он чересчур много думал о своем предприятии и потерял чувство меры. Однако добрым словом и убеждением мы сумеем, надеюсь, добиться от него уступок. Предложите ему наши условия. Я уверена, чувство справедливости да и необходимость заставят его согласиться. Конечно, вице-король является наместником государя, как вы сами заметили, святой отец, а одна десятая всех доходов — это доля церкви, но на звание адмирала он имеет полное право. Поговорите с ним! Предложите ему одну пятнадцатую часть доходов вместо десятины. Звание вице-короля тоже можно будет ему даровать с согласия дона Фердинанда и моего, но пусть откажется от мысли о передаче этого звания по наследству!

Даже эти условия показались Эрнанде де Талавера чересчур щедрыми, однако при всем своем авторитете духовного пастыря он слишком хорошо знал характер Изабеллы, чтоб возражать, когда она приказывала. И мягкий тон приказа тут уж ничего не значил!

Получив несколько дополнительных указаний и посоветовавшись с королем, который работал в смежном кабинете, архиепископ отправился выполнять возложенное на него поручение. Прошло два-три дня, прежде чем дело разрешилось. Изабелла, как обычно, проводила время в своем домашнем кругу, когда к ней снова явился ее исповедник. Архиепископ вошел багровый от негодования; с первого взгляда можно было заметить, что он находится в полном расстройстве чувств.

— Что с вами, святой отец? — удивилась Изабелла. — Может быть, новая паства возмутила ваш дух? Неужели неверные упорствуют?

— Совсем нет, сеньора, дело не в моих новых подопечных. Но даже последователи лжепророка не столь упорны, как иные христиане! Этот Колумб просто сумасшедший! Ему место среди фанатиков-магометан, а не за рулем корабля вашего высочества!

При этой вспышке злобы королева, маркиза де Мойя и донья Мерседес выронили рукоделие и одновременно устремили на прелата огорченный взгляд. Все они надеялись, что препятствия, вставшие на пути к благополучному завершению переговоров, будут устранены и что Колумб, завоевавший их глубокое уважение смелостью и необычностью своих замыслов, сможет вскоре отправиться в путь. Любопытство их было возбуждено до предела, ни о чем ином они уже не могли думать и ждали осуществления этих замыслов с понятным нетерпением. Тем неожиданнее и горше было разочарование. У Мерседес тоскливо сжалось сердце; донья Беатриса и королева были глубоко опечалены.

— Надеюсь, вы должным образом изъяснили сеньору Колумбу, что мы ему предлагаем? — с необычной для себя резкостью обратилась Изабелла к архиепископу. — Неужели он все еще настаивает на предоставлении ему и его потомству титула и власти вице-короля? Неужели он не отказался от своих неслыханных и оскорбительных требований?

— Именно так, ваше величество! Сам Людовик Французский или Генрих Английский в переговорах с королевой Кастилии не могли бы держать себя высокомернее и неуступчивее этого подыхающего с голоду генуэзца! Он стоит на своем. Он воображает себя избранником божьим, но тот, кто действительно ощущает в себе высокое призвание, не станет держать подобные речи и ставить подобные условия. Ему нет оправдания!

— Что ж, такая настойчивость делает ему честь, — заметила королева, — но всяким уступкам тоже есть предел. Я больше не стану его защищать. Предоставим Колумба его судьбе, которая не замедлит воздать ему должное за самомнение и за все его неслыханные притязания.

Это прозвучало как приговор: в Кастилии Колумбу, видимо, больше нечего было делать. Архиепископ успокоился. Он о чем-то еще переговорил наедине со своей духовной дочерью и удалился.

Вскоре после этого Кристоваль Колон, как его называли испанцы, или Христофор Колумб, как он позднее называл себя сам и как называем его мы, получил окончательный ответ. Его условия были отвергнуты и всякие переговоры о путешествии в Индию кончены раз и навсегда.

Было всего лишь начало февраля, но погода в этих южных краях стояла по-весеннему мягкая. Наутро после описанного выше разговора перед одним из невысоких домов Санта-Фе, возведенных для нужд испанской армии, собралось человек шесть — восемь. Но привлек их сюда не солнечный день, а гораздо более важное дело.

Все это были степенные пожилые испанцы, если не считать юного Луиса де Бобадилья. Статная фигура Колумба возвышалась над всей этой группой.

Генуэзец был в дорожной одежде, неподалеку его ожидал послушный и сильный андалузский мул. Рядом с мулом стоял оседланный боевой конь: видимо, кто-то собирался проводить мореплавателя.

В числе собравшихся были верный друг Колумба — главный казначей королевства Кастильского Алонсо де Кинтанилья и главный сборщик и хранитель церковной казны Арагона Луис де Сантанхель note 35 , который одним из первых оценил справедливость мудрых суждений генуэзца и величие его замысла. Оба пытались в чем-то убедить мореплавателя, но вскоре разговор их подошел к концу, и Сантанхель воскликнул со свойственной ему горячностью и прямодушием:

— Клянусь славой обеих корон, не так должно было кончиться это дело! Но прощайте, сеньор Колумб. Да хранит вас бог, и да пошлет он вам более мудрых и беспристрастных судей! То, что было, заставит нас устыдиться, а то, что будет, сокрыто временем.

Затем все, кроме Луиса де Бобадилья, простились с Колумбом. Как только провожающие разошлись, генуэзец сел на мула и в сопровождении юного графа двинулся вперед по людным улицам. Оба не обменялись и словом, пока город не остался позади; Колумб только вздыхал временами, как человек, удрученный глубокой печалью. Однако лицо его было спокойно, осанка горда, а глаза горели неугасимым огнем.

Когда они миновали городские ворота, Колумб учтиво обратился к своему спутнику и поблагодарил за любезность. Но мысли его вскоре приняли иной оборот, и он сказал:

— Я благодарен вам за оказанную честь и вижу в этом свидетельство вашей юности и благородства души. Вы заметили, друг мой Луис, что, когда мы проезжали по улицам, многие испанцы с насмешкой указывали на меня пальцем?

— Да, сеньор, — ответил Луис, краснея от гнева. — И, если бы не боязнь огорчить вас, я бы затоптал этих бродяг конем, раз уж со мной нет копья, чтобы проткнуть, их насквозь!