— Ты себе слишком много позволяешь, донья Беатриса, и порой забываешься! Я желаю написать письмо моему брату и королю!

Изабелла не часто говорила с такой строгостью. Беатриса даже вздрогнула, и слезы выступили у нее на глазах. Поспешно принесла она принадлежности для письма и лишь тогда осмелилась взглянуть на Изабеллу, чтобы прочесть по ее лицу, действительно ли та на нее разгневалась. Но лицо принцессы было вновь прекрасно и безмятежно. Беатриса де Бобадилья поняла, что ее госпожа, поглощенная своими мыслями, уже не сердится, и сочла за благо более не касаться спорного предмета.

И вот Изабелла приступила к своему ставшему знаменитым письму, в котором, словно забыв свою природную застенчивость, заговорила как истинная королева. По договору в Торрос де Гисандо она была признана — если отбросить притязания дочери Хуаны Португальской — законной наследницей трона, при условии, что она не выйдет замуж без согласия короля. Теперь Изабелла приводила доводы в оправдание своего решения, ссылаясь на то, что ее враги, нарушая торжественные обещания, всячески стараются заставить ее вступить в несовместимый с ее достоинством или ее чувствами брак. Далее она указывала на выгоды объединения королевств Кастилии и Арагона и просила короля благословить предстоящий союз. Письмо было одобрено Хуаном де Виверо и всеми советниками Изабеллы, а затем отправлено Генриху IV с особым гонцом. Сразу же после этого начались приготовления к встрече нареченных.

Уже в ту пору этикет кастильского двора славился своей сложностью. Сразу же возникли затруднения, которые Изабелла устранила со свойственной ей прямотой и спокойствием.

— Мне кажется, — заявил Хуан де Виверо, — что этот брак не может быть заключен, пока дон Фердинанд не признает превосходства нашей Кастилии над Арагоном. Его род — всего лишь младшая ветвь царствующего дома Кастилии, и его королевство было некогда нашей вассальной вотчиной.

Эти слова вызвали всеобщее одобрение, и только принцесса осталась недовольна. С обычной своей грацией и естественностью она указала на все слабые стороны и нежелательные последствия такого предложения.

— Все это справедливо, — сказала она. — Конечно, Хуан Арагонский — сын младшего брата моего царственного деда, но это ничуть не умаляет его королевское достоинство. Помимо Арагона, который, если угодно, уступает нашей Кастилии, он владеет Неаполем и Сицилией, не говоря уже о Наварре, где он тоже правит, хоть и с меньшими основаниями. Кроме того, дон Фердинанд имеет титул короля Сицилии, который перешел к нему после отречения дона Хуана. Так неужели этот коронованный государь должен делать уступки мне? Ведь я всего лишь принцесса и, если богу не будет угодно, может быть, никогда не взойду на трон! Кроме того, я думаю, что дон Хуан де Виверо забыл, какая цель привела короля Сицилии в Вальядолид. В предстоящем деле нам отведены равные роли — принцессы и принца, двух христиан, намеренных обвенчаться и связать свои жизни воедино узами брака. И не подобает той, кто собирается взять на себя заботы и обязанности жены, начинать совместную жизнь с притязаний, могущих унизить ее повелителя или оскорбить его гордость. Возможно, Арагон и ниже Кастилии, но Фердинанд Арагонский уже теперь во всем равен Изабелле Кастильской, а когда он услышит мои брачные обеты и примет мое преклонение и любовь, — при этих словах Изабелла слегка покраснела, — тогда, как подобает женщине, я первая признаю его превосходство надо мной. Поэтому я не хочу больше слышать о каких бы то ни было условиях, которые могли бы огорчить дона Фердинанда, точно так же, как и меня.

Несмотря на всю ее решимость, обычную твердость и ясность ума, Изабеллой все больше овладевала безотчетная тихая радость. Поступками ее руководили строгие правила и возвышенные помыслы, и все же сердце ее билось все учащеннее, по мере того как приближался час, когда она должна была впервые встретить принца, избранного ей в мужья.

Кастильский придворный этикет, а также необходимость разрешить множество политических вопросов, связанных с предстоящим браком, усложняли переговоры: они длились уже немало дней. И все эти дни жениху, до сих пор не видевшему невесты, приходилось сдерживать свое нетерпение.

Лишь к вечеру 15 октября 1469 года, когда все затруднения были наконец устранены, дон Фердинанд вскочил в седло и поскакал ко дворцу Хуана де Виверо в Вальядолиде. На сей раз с ним не было обычного эскорта, соответствующего его высокому положению: жениха сопровождали всего четыре приближенных, среди которых был и Андрее де Кабрера. Архиепископ Толедский, ярый сторонник и защитник интересов Изабеллы, уже ожидал гостей, чтобы представить своей госпоже ее будущего супруга.

Изабелла находилась в той самой комнате, о которой уже шла речь. С нею была только Беатриса де Бобадилья. Овладев собой, Изабелла приняла жениха с поистине королевским величием.

Фердинанд Арагонский ожидал увидеть перед собой образец грации и красоты, но сочетавшиеся в ней ангельская кротость и женское очарование настолько превзошли его представления о женщинах, что при всей его выдержке и умении скрывать свои чувства, он вздрогнул и на мгновение словно прирос к полу, не в силах отвести глаза от представшего перед ним светлого видения. Затем, опомнившись, он быстро подошел и, схватив маленькую ручку, которая не вырывалась, но и не отвечала на его пожатие, приник к ней губами с таким пылом, какой редко сопутствует первой встрече высоких особ, чьи страсти обычно не отличаются искренностью.

— Наконец-то пришел счастливый час, моя прославленная и прекрасная кузина! — воскликнул он.

Правдивый тон его сразу покорил сердце Изабеллы, ибо никакое искусство, никакие галантные фразы не могут заменить жар истинного чувства.

— Я уже думал, что этот благословенный миг никогда не наступит! — продолжал Фердинанд. — Но, слава святому Яго, которого я не переставал молить, этот миг вознаградил меня за все муки ожидания.

— Благодарю и приветствую вас, мой господин и принц, — скромно ответила Изабелла. — Трудности, которые пришлось преодолеть, чтобы наша встреча стала возможной, лишь предвестники будущих трудностей, с коими нам придется бороться всю жизнь.

Последовал обмен вежливыми фразами: принцесса выразила надежду, что ее кузен по прибытии в Кастилию ни в чем не испытывал нужды, на что последовали соответствующие заверения. Дон Фердинанд довел Изабеллу до ее кресла, а сам устроился на скамеечке, где обычно в часы интимных бесед сидела Беатриса де Бобадилья. Однако Изабелла, хорошо помня о тщеславии кастильцев, настаивавших на своем превосходстве над арагонцами, пожелала, чтобы дон Фердинанд занял другое, приготовленное для него кресло.

— Той, у кого нет никаких достоинств, кроме королевской крови и веры в бога, не пристало занимать столь высокое место в присутствии короля Сицилии, — сказала она.

— Разрешите мне остаться здесь, — возразил Фердинанд. — Все помыслы о земных различиях покидают меня в вашем присутствии. Считайте меня своим рабом, своим рыцарем, готовым сражаться за вас при любом дворе в любой стране!

Изабелла вспыхнула, улыбнулась и послушно опустилась в кресло. Разумеется, ее тронули не столько сами слова, сколько нескрываемое восхищение, восторженный взгляд и искренность кузена. Женский инстинкт подсказывал ей, что она произвела на Фердинанда большое впечатление, и это открытие наполнило ее сердце нежностью.

Взаимные чувства вскоре излились в непринужденной беседе. Разговор становился все интимнее. Не прошло и получаса, как архиепископ, прекрасно разбиравшийся в тонкостях любовных речей и желаний, хотя это ему и не было положено по сану, поспешил увлечь придворных в соседнюю комнату и усадить их так, чтобы посторонние глаза и уши не мешали жениху с невестой. Впрочем, дверь оставалась открытой, да и Беатриса де Бобадилья, повинуясь этикету, не покинула свою царственную госпожу. Но она сама была настолько захвачена беседой с Андресом де Кабрера, что при ней можно было решить судьбы дюжины королевств — она все равно ничего бы не заметила.