Стивену потребовалась почти целая жизнь, чтобы понять, что у него есть семья, и когда это произошло, новые, доселе неизведанные чувства захлестнули его с такой силой, что он, по-видимому, просто не в силах был противиться своему желанию поскорее узнать, что же это такое – иметь отца и сестру.

Воссоединение семьи Сантанджело произошло, однако, не так легко, как он рассчитывал.

Лаки приняла Стива сразу и безоговорочно, однако Джино потребовалось довольно много времени, чтобы свыкнуться с мыслью, что у него есть сын-мулат, появившийся на свет в результате одной очень давней ночи, проведенной им с матерью Стивена – Карри.

В конце концов, однако, все стало на свои места. Даже компаньон Стивена Майерсон, узнав о его желании перебраться в Лос-Анджелес, отнесся к этому с пониманием и тут же предложил открыть в этом городе западное отделение МЛБ.

В итоге Стивен оказался совершенно прав.

Переезд в Лос-Анджелес дал карьере Мэри Лу новый толчок, да такой мощный, что буквально через считанные месяцы она получила первую значительную роль в кино. Фирма Стивена – западное отделение МЛБ, получившее название «Майерсон и Беркли»– тоже процветала, и оба были уверены, что в их жизни начинается новый, еще более счастливый, этап.

– Вас ждут на площадке, миссис Беркли, – окликнула Мэри Лу ассистент режиссера, заглянув в приоткрытую дверь ее трейлера.

– Иду! – отозвалась Мэри Лу, возвращаясь к настоящему. – Уже иду!..

Красный «Феррари» мчался по шоссе Пасифик-Коуст. Из колонок проигрывателя неслись композиции Мэрвина Гэя, и Лаки чувствовала, как с каждой минутой у нее повышается настроение. Она надеялась, что приняла правильное решение; Джино, во всяком случае, думал именно так, а для нее его мнение значило очень много.

«Нужно прислушиваться к собственным ощущениям, – сказал он ей. – И если чувствуешь, что все правильно, – так и поступай».

И все же последним критерием правильности принятого решения было для нее то, как отреагируют на эту потрясающую новость участники приема, и в первую очередь – Ленни. Сейчас, конечно, было уже поздно, однако несколько раз Лаки подумала о том, что ей все же следовало поделиться с мужем тем, что было у нее на уме. Остановило ее только то, что Ленни, обладая аналитическим умом, имел обыкновение все взвешивать и раскладывать по полочкам, а как раз этого-то она и не хотела. То, что Лаки собиралась сообщить, нельзя было анализировать – это можно было только принимать или… не принимать.

Первыми, кого Лаки увидела в просторной кухне особняка, стоявшего на берегу Тихого океана, были маленький Джино, Мария, их чернокожая гувернантка Чичи и Бобби – пятнадцатилетний красавчик, точная копия своего деда.

– Привет, ма, – сказал Бобби. – Хочешь взглянуть на мой новый смокинг от Армани? Ты просто обалдеешь!

– Не сомневаюсь, – сухо заметила Лаки. – Кстати, с чего ты решил, что тебе уже можно носить смокинг, да еще от Армани? В твоем возрасте следует одеваться скромнее.

– Мне так сказал дед. – Бобби широко ухмыльнулся.

– Джино тебя балует, – сказала Лаки.

– Угу. – Бобби снова улыбнулся. – Но я ничего не имею против.

Лаки только покачала головой. Она сама разрешила своему старшему сыну пойти сегодня на прием; что касалось Джино-младшего и Марии, то они, по ее мнению, были еще слишком малы, а Лаки не собиралась делать из них избалованных голливудских детей. Слишком много она видела этих пресыщенных, скверно воспитанных, наглых подростков, которые уже в шестнадцать получали в подарок собственный «Порше».

Чичи, которая работала у Лаки с тех пор, как родился Бобби, накрывала на стол, собираясь кормить младших детей.

– Как вкусно пахнет!.. – с подъемом проговорила Лаки. – Ну-ка, кто первый съест свою порцию?

– А где папа? – спросила Мария. – Он обещал побегать с нами по берегу.

Мария была очаровательным ребенком с огромными зелеными глазами и тонкими, как паутинка, светлыми волосиками, которые обещали со временем превратиться в роскошные белокурые локоны. Она была очень похожа на Ленни, в то время как Джино пошел внешностью в Лаки.

– Папа работает, – объяснила Лаки. – Он побегает с вами в выходные, ладно?

Мордашка Марии вытянулась.

– Но ты же говорила, что я могу побегать по берегу, мама, – серьезно сказала она. – Ты же обещала!

Лаки улыбнулась.

– Я знаю, – сказала она, вспоминая, какой она сама была в восемь лет. У нее не было матери, которая могла бы за ней присматривать, – только мрачные охранники и глухие стены, окружающие особняк в Бель-Эйр, в котором отец прятал ее от наемных убийц. – Я иду наверх готовиться к приему, – объявила она. – Когда я вернусь, надеюсь, что все будет съедено. И еще я хочу, чтобы кое-кто переоделся в домашние халатики и был готов поцеловать меня перед сном, потому что сегодня я вернусь очень поздно.

Маленький Джино хихикнул. Лаки наклонилась и, быстро обняв сына, поспешила наверх, в спальню, где ее уже ждал личный парикмахер Нед. Обычно Лаки причесывалась и укладывала волосы сама, но сегодня она решила, что будет гораздо лучше, если над ее прической поработает профессионал.

Нед от волнения грыз ногти сразу на обеих руках.

– В чем дело, Недди? – спросила Лаки, падая в кресло перед зеркалом.

– Как в чем? – удивился он. – Я волнуюсь.

Вы всегда так торопитесь, так спешите…

– Особенно сегодня, – сказала Лаки решительно. – В пять тридцать я должна уже сидеть в лимузине, а мне еще надо одеться и подкраситься.

– О'кей, – вздохнул Нед, накидывая ей на плечи накидку. – Какую вы хотите прическу?

– Высокую. И еще, Недди, сегодня я хочу что-нибудь особенное.

– То есть вы хотите быть непохожей на себя? – укоризненно спросил Нед.

– Точно, – подтвердила Лаки. – Могу я хотя бы раз позволить себе выглядеть как взрослая женщина или нет?

– Разумеется, разумеется. – Парикмахер протяжно вздохнул. – Только не торопите меня.

Я не люблю, когда меня торопят, – от этого у меня начинают дрожать руки. И не вертитесь, О'кей?

– У тебя есть двадцать минут, – сказала Лаки. – Больше мне все равно не высидеть.

– О боже! – Нед трагически возвел очи горе. – Лучше бы я делал прически кинозвездам!

Эти, по крайней мере, способны любоваться на себя в зеркало часами!

Он, однако, сумел причесать и уложить ей волосы в рекордно короткий срок, и Лаки, поблагодарив Неда, поспешила его отослать. Как только парикмахер ушел, она бросилась в ванную и встала под душ, стараясь не замочить голову. Потом она досуха растерлась жестким махровым полотенцем и брызнула на себя любимыми духами Ленни.

Затем настал черед макияжа. С этой работой Лаки справилась быстро – она никогда не делала «себе лицо», пребывая в непоколебимой уверенности, что Бог и так наградил ее достаточно щедро. Подкрасив ресницы и подведя губы, она сочла, что сделала больше чем достаточно, и втиснулась в длинное шелковое платье от Валентине. Платье было ярко-красным, с тонюсенькими желтыми полосочками, глубоким вырезом и разрезом до бедра. Платье было достаточно откровенным: оно ничего не скрывало, и Лаки порадовалась про себя, что она достаточно стройна.

Будь в ее фигуре хоть малейший изъян, и она не смогла бы надеть это шикарное платье, в которое влюбилась с первого взгляда.

Несколько минут Лаки с удовольствием рассматривала себя в зеркало. «Вот теперь, – подумала она с удовлетворением, – я действительно выгляжу, как взрослая женщина. Как настоящая Лаки Сантанджело…»

В школе ее называли Лаки Сант. Под этим именем она значилась во всех документах и в классном журнале, и никто из учителей, за исключением, быть может, директора, не знал ни ее настоящей фамилии, ни того, что она приходится дочерью широко известному в определенных кругах Джино Сантанджело – крупному лас-вегасскому магнату, владельцу сети отелей и казино, преуспевающему дельцу с несколько сомнительным прошлым.

«О, Джино!.. – подумала Лаки. – Отец. Дорогой мой человек… Сколько же мы с тобой пережили вместе?» Того, что им досталось, другому хватило бы на несколько жизней, но Лаки ни о чем не жалела. Напротив, она была только рада тому, что трудности и опасности укрепили ее связь с отцом, и теперь разрушить ее было не под силу никому.