Думал я и о своей работе. В агентстве мной были довольны, и зарабатывал я неплохо. Конечно, не о таком я мечтал, когда учился в художественной школе в Буффало, но, собственно, я тогда и сам не представлял, чего хочу.

В общем и целом все у меня складывалось отнюдь не дурно. Не считая того, что в этой моей жизни, как и в жизни большинства моих знакомых, зияла огромная дыра, какая-то чудовищная каверна, и я понятия не имел ни о том, как ее заполнить, ни даже о том, что могло бы ее заполнить. Рюбу я сказал:

— Бросить работу. Бросить друзей. Исчезнуть. Почем я знаю, что вы не какой-нибудь новоявленный работорговец?

— А что, похож?

Выйдя из парка, мы опять остановились у перекрестка.

— Ну вот что, Рюб, — сказал я, — сегодня пятница. Можно мне хотя бы подумать? Субботу и воскресенье. Не надейтесь, что я соглашусь, но в любом случае дам вам знать. Не представляю себе, что еще сказать вам сию минуту…

— Как насчет разрешения на обыск? Я хотел бы сразу же позвонить из ближайшего автомата, вон из «Плазы», — он кивнул на старую гостиницу по другую сторону Пятьдесят девятой улицы, — и не откладывая послать человека к вам домой…

Я вновь ощутил, что к лицу приливает кровь.

— Что вы будете там искать? Сами не знаете? Он кивнул.

— Если там есть письма, он их прочтет. Если что-то припрятано — найдет.

— Ладно, черт бы вас побрал! Валяйте! Только ни шиша интересного он там не отыщет!..

— Знаю, — Рюб прямо-таки потешался надо мной. — Он и смотреть не станет. Никому я звонить не собираюсь. Никто не будет обыскивать вашу халупу, да никому это и не нужно.

— Какого же дьявола вы мне морочите голову?

— А вы не догадываетесь? — С минуту он пристально глядел на меня, потом широко улыбнулся. — Вы еще не догадываетесь и даже не поверите мне, но дело в том, что решение вы уже приняли.

В субботу с утра Кейт и я поехали на денек в Коннектикут. Погода держалась ясная, солнечная — такой долгой осени я и не припомню. Мы спешили воспользоваться ею, пока не поздно, и отправились в путь на принадлежащей Кейт таратайке. Это была старая-престарая таратайка с подножками, откидным верхом и выступающим радиатором, и хотя Нью-Йорк — город мало приспособленный для автовладельцев, Кейт все-таки держала ее: машина точнехонько втискивалась в узкое пространство между домами близ ее магазинчика, если, нарушив правила движения, въехать на тротуар. Правда, забираться в машину и выбираться из нее приходилось перелезая через багажник, зато не надо было платить за гараж, что оказалось бы Кейт не по средствам.

У нее был крохотный антикварный магазин на Третьей авеню в районе Сороковых улиц. Как-то мне понадобилась для очередной рекламы старинная настольная лампа, и я подошел к магазинчику Кейт и остановился у витрины, а она в ту минуту доставала оттуда какую-то безделушку. Я взглянул на Кейт — интересная девушка, густые темно-каштановые волосы медного, но не рыжего оттенка, слегка веснушчатая кожа, карие глаза, какие и должны быть при таких волосах. Но приворожило меня не лицо, вернее не черты лица, а его выражение. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: такое лицо принадлежит очень хорошему человеку. И, наверно, поэтому, едва она взглянула на меня, я набрался смелости и, прежде чем сообразил, что именно этой смелости мне обычно и не хватает, сложил пальцы щепоткой и послал ей в витрину воздушный поцелуй, чуть скосив глаза. Она улыбнулась, а я, пока не растерял еще непривычную смелость, вошел в магазин в надежде, что найду какие-нибудь подходящие слова. И нашел-таки: я заявил ей, что мне нужна новая наполеоновская треуголка, поскольку прежнюю у меня украли. Она опять улыбнулась, окончательно доказав мне доброту своей натуры, и мы разговорились. И хотя мое предложение пойти выпить по чашке кофе было тогда отвергнуто, я вернулся на следующий день, и мы поужинали вместе…

Не стану пересказывать здесь того, что касается только Кейт и меня. Я читал немало таких описаний — со всеми и всяческими подробностями, без купюр; подчас, когда это было хорошо написано, мне даже нравилось то, что я читал. Однако сам я человек другого склада, и точка. Я не хотел бы, я просто не могу себе представить, чтобы все знали обо мне все. Мне нравится об этом читать, но у меня нет ни малейшего желания это описывать. Кроме того, ничего особенного я и не утаиваю. Так что если вам померещится, что вы что-то такое видите между строк, то, может, вы и правы, а может, и нет. В любом случае не подробности наших отношений с Кейт составляют предмет моего рассказа.

Мне казалось, что за субботу и воскресенье я и не вспоминал толком о Рюбе и его предложении. Тем не менее в понедельник в два тридцать пополудни, покончив с последним эскизом из «мыльной серии», я зашел в кабинетик к Фрэнку Дэппу, положил эскизы ему на стол и уже повернулся, чтобы уйти, но вместо того открыл рот и не без удивления услышал, что прошу расчет. Мне удалось кое-что накопить, сказал я Фрэнку, и теперь, пока еще не поздно, я хочу посмотреть, не получится ли из меня серьезный художник. Это была ложь, и тем не менее я о чем-то таком, случалось, подумывал.

Хотите заняться живописью? — спросил Фрэнк, откинувшись на спинку стула.

— Нет. В наше время живопись становится все более абстрактной и беспредметной.

— Вы разве антиабстракционист?

— Да нет. Пожалуй, я даже поклонник Мондриана, хоть и считаю, что он в конце концов зашел в тупик. Если у меня и есть какие-то наклонности, то разве к бытовым сюжетам. Судя по всему, займусь графикой.

Фрэнк задумчиво кивнул. Он и сам мечтал о том же, но у него было двое детей-школьников, и скоро им придет пора поступать в колледж. Он сказал, что если мне так уж приспичило, то я могу уйти, как только сдам текущую работу, да и вообще он хотел бы по такому случаю выпить со мной на счастье, и я сказал спасибо, чувствуя себя свиньей из-за того, что солгал ему, и спустился на лифте в вестибюль, к телефону-автомату. Войдя в будку, я набрал номер, который дал мне Рюб.

Соединиться с ним оказалось нелегким делом. Сперва мне ответила женщина, потом мужчина, потом пришлось подождать еще минуты две, и телефонистка потребовала, чтобы я опустил еще монету. Наконец к аппарату подошел Рюб, и я сказал:

— Звоню вам, чтобы предупредить, что, если я пойду на эту затею, мне придется поделиться с Кэтрин…

— Ну что ж, пока не убедимся в том, что вы нам подходите, вам будет нечем особенно-то делиться. Если окажется, что вы не подходите, мы извинимся за беспокойство, и в таком случае не возникнет необходимости о чем-либо с ней говорить. Вас это устраивает?

— Вполне.

— Если же вы действительно станете полноправным участником проекта и узнаете, чем мы тут занимаемся… — Он помедлил. — Ну, так, черт побери, скажете ей, если вам так уж этого хочется. У нас есть двое женатых, и жены их в курсе дела. Мы взяли с них подписку о неразглашении и надеемся, что все будет в порядке.

— Ладно. А что, если она проболтается? Или я сам? Все-таки интересно.

— Ночью к вам по дымоходу спустится некто в черном трико и в маске и выстрелит в вас из бесшумного пневматического ружья парализующей стрелой. Затем он замурует вас в прозрачный пластмассовый куб до 2001 года. О господи, да ничего не будет! Думаете, вас прикончит ЦРУ или еще что-нибудь в таком духе? Все, что мы можем, так это подбирать людей, которым, по нашему мнению, стоит доверять. А вашу Кэтрин мы, между прочим, видели и кое-что о ней осторожненько разузнали. Если начистоту, то из вас двоих я бы скорее доверился ей, чем вам. Ну, так по рукам?

Был соблазн выдержать паузу, но я не стал кокетничать.

— По рукам.

— Хорошо. В первый же свободный день приезжайте к нам часам к девяти утра. Запишите адрес…

И вот три дня спустя, в четверг утром, в начале десятого, слишком взволнованный, чтобы высидеть в такси, я шел под дождем — хорошая погода, увы, кончилась — и искал адрес, который назвал мне Рюб. Недоумение мое все возрастало: я находился в северо-западной части города, в районе небольших фабрик, мелкооптовых фирм и мастерских, механических и переплетных. По обеим сторонам улицы, впритык друг к другу, теснились машины, поставленные правыми колесами на тротуар. Сам тротуар был захламлен мокрой бумагой, мятыми картонными стаканчиками, битым стеклом, и, кроме меня, на улице не было ни души. Сверяясь с адресом, я шел на запад, к реке. Прошел мимо грязного, некогда оштукатуренного здания; в окнах виднелись штабеля картонных ящиков, а вывеска оповещала: «Баз Баннистер, световые рекламы». Следующими были «Братья Фиоре, новинки оптом»; на двери красовался висячий замок, а в подъезде лежала разбитая бутылка из-под вина. Напротив, по другую сторону пустынной улицы, тянулся металлический сетчатый забор, а за ним ржавеющие под дождем пирамиды автомобильных кузовов, побывавших под прессом.