На удивление Карпре ответил не сразу. Он долго молчал, куря и лакая своё вино. Наконец, отрыгнув, старый могильщик сказал:

— Мне плевать, Велион.

Велион вздрогнул. Он не ожидал услышать в голосе собеседника столько боли, столько тоски и безысходности.

— Мне плевать, — повторил прокажённый. — Ты не понимаешь. Я готов умереть… нет, я знаю, что умру. Неужели ты не видишь? Мне конец. Моё тело болит, не переставая, кожа и плоть гниёт. Я не трахался уже два года. Чтобы заглушить боль, я пью каждый день, курю эту дрянь, но, даже упившись и накурившись до полусмерти, я не могу спать ночами из-за боли. Да если этот маг меня убьёт тихо и безболезненно, я его в жопу поцелую. Если он меня вылечит… даже если у него получится… Я не знаю, смогу ли я остановиться пить, а особенно накуриваться. Но если у меня есть хоть шанс, хоть мизерный шанс на то, что проснувшись, я не почувствую этой боли, я готов рискнуть.

Велион кивнул. Он уже знал, что согласится. Да, чёрт возьми, он испытывал жалость к этому человеку. К человеку, который был готов бросить его тогда на том могильнике. К наркоману и алкоголику, который наверняка не увидит этой осени, к конченому человеку.

— Ну, что скажешь?

— Я согласен, — сглотнув слюну, сказал Чёрный могильщик.

— Я знал, — усмехнулся Карпре. — Пойдём, познакомлю тебя с ребятками.

Велион молча встал и проследовал за прокажённым.

Первого звали Халм. Ему было восемнадцать лет, он не знал свою мать и сильно сомневался в отцовстве мужчины, воспитывающего его. На его правой руке не было большого и указательного пальца — парень дважды попадался на мелком воровстве. Два года назад прибился к шайке ему подобных, они обдирали бродяг и занимались браконьерством. Первый раз надел перчатки три месяца назад, на спор. Говорил, что был в десяти могильниках. Четыре из десяти были вымышлены. В трёх других сопляк не прожил бы и десяти минут.

Второй назвался Хромым. На вид ему было за сорок, может и меньше, но плохие зубы, большие залысины и морщины у глаз и в углах рта сильно старили его. Перчатки нашёл два года назад. Первые полтора года бродил по сёлам и, пугая крестьян перчатками, вымогал пищу. Потом его поколотили так сильно, что он едва не умер, после этого и решил «заняться работой по специальности». Работал два месяца, был в трёх могильниках, но из двух «драпал так, что пятки колотили мне в затылок».

Третий и четвёртый назвались сложно запоминающимися именами. Заявили, что они братья, хотя ни капли не были похожи друг на друга. Акцент говорил о том, что они приплыли из-за Ядовитого моря с островов Щита. По их словам они были опытными могильщиками. Велион, глядя в их рожи, сказал бы, что они опытные убийцы. После вопроса о количестве могильников, в которых они побывали, островитяне начали наперебой называть названия мёртвых городов, успокоились только когда набрали с два десятка. Велион не знал ни одного из перечисленных могильников и решил, что южане лгут.

Пятому было лет шестнадцать, он был худым и бледным, с длинными сальными волосами, обрамляющими болезненное лицо с тонкими чертами. Пацан выглядел перепуганным до усрачки, хотя делал уверенную мину и жрал самогон со всеми, как заправский пьяница. Естественно, он окосел первым. Назвался Кермегом, сказал, что сбежал из дому, а перчатки нашёл случайно. Честно признался, что не посетил ни один из мёртвых городов.

«Сброд, — мрачно думал Велион, пожимая ладонь каждому из них. — Просто сброд. Салаги, сопляки, хотя старшему уже за сорок. Они сдохнут, просто сдохнут, а Карпре, эта старая обожранная сука, пройдёт по их трупам. Но они сами на это согласились.

Ублюдок, — думал он, возвращаясь вместе с Карпре за их стол. — Грязный ублюдок, конченый наркоман… Я презираю его и жалею одновременно. Больше всего сейчас мне хочется уйти. Скинуть перчатки, которые будто бы связывают меня с этим слизняком, и уйти, поселиться в другой трактир, купить там себе пива и смотреть, как пьют и жрут обычные люди. Я их тоже ненавижу, но хотя бы не жалею.

Но я этого не сделаю. Почему?»

— Отказы принимаются ещё два дня, — весело хихикая, заявил Карпре, усевшись за стол. — На третий мы садимся на баркас и плывём к острову. Баркас и так стоит денег, а к острову приблизиться рискнёт не каждый рыбак, так что стоимость нашей поездки составит сорок грошей, больше марки. Поделим на шестерых и, с учётом вашего проживания здесь, получим две марки, то есть по десять грошей с каждого. С тебя — семь, ты мой старый друг, — прокажённый расхохотался. Смеялся он долго, постанывая, утирая слёзы и сморкаясь на пол. — Конечно, ни у кого из этих засранцев могильщиков, кроме моего, — истеричный смешок, — старого друга Велиона, нет таких денег, поэтому за всё эти ребятки заплатят со своей доли, я думаю это справедливо, тем более, доля будет большой, очень большой. Сто марок, двести! Вы впятером получите весь хабар, а я заберу Сердце Озера. Велион, старый хер, как ты думаешь, это справедливо? А у тебя есть семь грошей, а, Велион?

— Я отдам все десять и сделаю это сейчас, — сухо отозвался могильщик, единственный настоящий могильщик в этой своре. — Не хочу быть тебе должным.

— Это хорошо, — Карпре снова рассмеялся.

— Вот только я не понимаю, — продолжал Велион, не обращая внимания на смех, — зачем тебе напарники? Для того чтобы пройтись по их трупам?

— Нет, дорой мой друг, не для этого. А для того, чтобы выжить. Да-да. Если нас будет много, мы выживем. А знаешь почему? А? Молчишь? А я всё равно тебе скажу. Нас шестеро, рыбаков на баркасе — а нужен серьёзный баркас, чтобы проплыть сто миль до острова, ведь на этом озере бывают настоящие штормы — будет пять, может, тоже шесть. Мы заплатим деньги за то, чтобы они нас отвезли… и вот тогда начнутся проблемы. Если бы я — или ты — был один, они просто прирезали бы меня, а деньги вытащили из карманов. Зачем куда-то плыть, если можно получить всё и сразу? Или, если командир рыбаков был бы рисковым человеком, он бы отвез меня — или тебя — на остров и подождал, пока я или ты вернулся бы с добычей. И чтобы он бы тогда сделал с тобой, или со мной, или с тем парнем, которого зовут Кермег?

— Прирезал бы.

Карпре расхохотался.

— Ты прав, друг мой Велион, прав. Я уверен, что могильник на острове не так уж и опасен, а большая часть погибших на нём погибли от рук нанятых ими же рыбаков. Если нас будет шесть, рыбаки побоятся убить нас, они же не солдаты и даже не пираты. А ты неплох на мечах, так, а?

— Может быть.

— Может быть? Но как ты меня пугал тогда, а?

— Но ты же так и не увидел, каков я в деле, так?

Карпре выпучил глаза с большими, как блюдца, зрачками. В этих глазах можно было разглядеть ненависть, хотя, казалось бы, ничего, кроме дурмана, там не было. Он молчал некоторое время, играя желваками и надувая щёки. А потом расхохотался, зло и неестественно.

— Да ты шутник, друг мой Велион, — сказал он, резко обрывая смех. Голос был пьяным и злым. — Шутник и выдумщик.

— Не худший, чем ты, Карпре.

— Был в Импе? — неожиданно спросил прокажённый могильщик, видимо, решив сменить тему разговора.

Велион вздрогнул, слишком сильно, чтобы это не осталось незамеченным, этого вопроса он не ожидал.

— Был, — констатировал Карпре. — Был в Импе и ещё не менее чем в полусотне других могильников на всём материке. Знаешь, о тебе ходят слухи, которые уже можно назвать легендами, причём не только в нашем кругу, но и среди обычных, но небедных людей, ещё — магов. Бледнорожий могильщик с чёрными глазами, Велион, Чёрный могильщик. Да-да, это тот, что был в каждом могильнике по всему свету. Да-да, именно он вытащил так много своих раненых товарищей, вернее — коллег, из мёртвых городов, благородный могильщик, который никогда не бросит в беде. Теперь у тебя ещё и есть шанс поучаствовать в походе за Сердцем Озера. Знаешь, я начинаю завидовать. Но что это? Тень гордости за себя на бледном и таком мужественном лице? Нет? Конечно — нет! На этом лице не написано ничего, кроме безразличия. Что же такое случилось в Импе, что ты так отреагировал только от упоминания об этом городе, раз уж весть о собственной славе, пусть и в узких кругах, не вызвала в тебе никаких чувств?