— Деликатнее, — повторила Николь.

Странно, подумал Люк. Деликатность — слово из лексикона отца, и оно меньше всего подходит его своенравной сестрице. Николь могла быть дерзкой или обворожительной, холодно-вежливой и безупречно-светской, но деликатной — никогда. Обычно она вообще мало обращала внимание на чувства других людей.

— В конце концов, нам-то чем мешает отцовская новая жена? — убедительно сказала Николь. — Ведь замок и земли она все равно не унаследует, в будущем они по закону перейдут к тебе. Даже если вдруг у них кто-нибудь родится, что маловероятно. Все-таки она уже не первой молодости.

Люк с сомнением посмотрел на сестру:

— Но ведь наша семья владеет еще кое-чем. Акции, другие ценные бумаги… А дома в Париже, о них ты забыла?

Ресницы Николь дрогнули. Но через мгновение она подняла глаза и честно посмотрела в лицо брату:

— Что ж делать, этим придется поделиться.

Тут Люк совсем растерялся. Чтобы Николь так просто согласилась выпустить собственность из своих изящных цепких ручек — раньше за ней подобного не водилось!

— Надо просто проследить, чтобы брачный договор был составлен как надо нам, то есть с учетом всех наших интересов, — пояснила Николь.

— Значит, теперь ты женитьбу отца одобряешь?

Люк смотрел на сестру, совершенно сбитый с толку. Николь — любимица матери, похожая на покойную графиню и лицом, и характером, так легко согласилась принять ее заместительницу! А ведь совсем недавно она чуть ли зубами от злости не скрипела при одном только упоминании «этой русской потаскухи».

— Повторяю, — терпеливо сказала Николь, — мы все равно ничего не можем с этим поделать. А кроме того… Тебе никогда не приходило в голову, что эта русская мадам — в сущности, наименьшее зло, какое может с нами случиться?

— В смысле?

— Очень просто. Если наш папочка не женится на ней сейчас, то через пару-тройку лет его может заарканить какая-нибудь молодая особа. И вот тогда нам и вправду придется туго. Тогда у него действительно могут появиться другие дети. Не говоря уже о том, что француженка — это тебе не бесправная русская, она сумеет постоять за себя. Даже если детей не будет, она все равно потом оттяпает как минимум половину состояния. Так что пока отцовские матримониальные планы нам только на руку. Поэтому, дорогой братец, будь готов двадцатого числа вылететь вместе с нами в Москву. Ведь тебе для того, чтобы изображать любящего сына, напрягаться не придется?

Все-таки не удержалась от колкости. Николь давно догадалась, что Люк в глубине души чуть ли не боготворит отца, хотя внешне отношения между ними были более чем прохладные. Сама Николь этой любви ни понять, ни объяснить не могла. Отец казался ей слишком мягким, слишком непрактичным, слишком… В общем, слишком не похожим на ее мать. Вот с матерью Николь всегда прекрасно ладила…

Люк опустил голову, не зная, что сказать.

— Надеюсь, — выдержав паузу, договорила Николь, — ты сможешь выкроить среди своих важных занятий неделю-другую для знакомства с будущей родственницей?

Последняя фраза прозвучала уже как откровенная насмешка: Николь считала брата хроническим неудачником. Он мог бы стать кем угодно: политиком, адвокатом, врачом, — мог получить любое самое, престижное образование и потом сделать блестящую карьеру. Вместо этого Люк занялся изучением древних языков и вот уже почти десять лет корпел в библиотеках над пыльными, никому не нужными книгами. Конечно, Николь не отрицала — можно хорошо продвинуться, даже занимаясь наукой. Можно, если иметь на плечах подходящую голову. Но, очевидно, голова ее братца и для научной карьеры не годилась. Несмотря на то что Люку недавно исполнилось двадцать восемь, он до сих пор ходил в бакалаврах, каждый год все откладывая и откладывая защиту докторской диссертации.

Сама же Николь в свои двадцать пять была уже достаточно известна в богемно-художественных кругах. Начинала она как манекенщица — в первый раз Николь вышла на подиум почти десять лет назад, совсем юной. Приятельница Клотильды де Бовильер, владелица фирмы готового платья мадам Арно задействовала пятнадцатилетнюю аристократку в показе весенней коллекции. У Николь была броская внешность, и она обладала тем, что понимающие люди называют «стилем». Ее снимок с показа появился в одном из популярных женских журналов, потом стали поступать предложения от фотографов. Но карьера фотомодели Николь не привлекала. Она не хотела быть объектом съемки, она хотела творить сама.

Для начала она, по настоянию отца, поступила в Школу музея Лувра, на отделение «Дворцовое убранство». В этом элитном заведении училось много отпрысков старинных дворянских родов, обитательниц Шестнадцатого округа Парижа. Николь была одной из них. Правда, она не собиралась делить парижскую квартиру с отцом и сняла себе отдельное жилье — эту вот мастерскую, словно чувствовала, что посещение Школы — дело временное. И точно — надолго Николь не хватило. Честно говоря, дворцовое убранство ее нисколько не занимало. Потом она попробовала всего понемножку, но безрезультатно: ее не привлекли ни дизайн, ни моделирование, ни батик. Николь хотелось живого дела, хотелось жить, а не рассуждать о жизни. И она всерьез занялась фотографией.

Конечно, то, что ей не требовалось добывать средства к существованию, то есть тратить время на работу в рекламе, здорово помогало. Она могла создавать вещи некоммерческие, заниматься искусством для искусства и потом представлять эти вещи публике. На первых порах она сама устраивала себе выставки, оплачивая аренду помещения и работу галерейщиков, сама крутилась как белка в колесе, заводя нужные знакомства и «прикармливая» журналистов. Но через пару-тройку лет все это окупилось сторицей. Теперь Николь уже почти ничего не делала сама — ее приглашали поучаствовать в выставках, и журналы охотно печатали ее работы. Она, что называется, прочно «вошла в обойму», пусть не в главную, но — скажем так — в среднюю. Теперь заветной мечтой Николь была персональная выставка в большой галерее. Не обязательно сразу в Париже, можно начать и с какой-нибудь другой европейской столицы.

— Кстати, — сказала Николь, — надо будет мне в Москве как следует осмотреться. Вроде бы у русских сейчас в большой моде постмодернизм, и под этим соусом они съедят все, не поморщившись.

— Так ты эту «Диану» для них, что ли, приготовила? — сообразил Люк.

Николь пожала плечами:

— Разумеется. И у меня есть еще парочка замечательных идей. Так что совместим необходимое с полезным.

Денек выдался премерзкий и хлопотливый. С утра все пошло наперекосяк: сорвались давно намеченные переговоры с партнерами, то есть не совсем сорвались, а опять отложились, но фактически сорвались. Партнеры явно тянули время и искали обходные пути, а Андрей никак не мог заставить их вступить в дело на его условиях. Вообще-то он не сомневался: рано или поздно все будет так, как ему надо, никуда господа не денутся, но проволочки утомляли. Потом Андрей слушал доклад руководителя отдела рекламы, — тот предлагал вложить деньги в новую частную радиостанцию и представил смету; проект Андрей счел недоработанным и устроил подчиненному вежливый разнос. Потом… Да много было всяких «потом». А если учесть, что ночью он почти не спал: Ирина в этот раз явилась только под утро и не в лучшем виде — пользуясь отсутствием сына, она гуляла на полную катушку… Одним словом, в пять часов у табло прилета в зале аэропорта Шереметьево стоял усталый сорокалетний мужчина, мечтающий об одном: добраться до дома и любимого кожаного дивана. Он даже не всматривался, как остальные встречающие, в толпу, так его раздражало мельтешение людей. В конце концов Владик не маленький, сам его найдет. То, что одним рейсом с сыном прилетает и бывшая любовница, Андрея сейчас абсолютно не волновало. Ну, прилетает и прилетает. На эмоции просто не было сил. Честно говоря, он уже почти забыл о Ларисином существовании. Столько дел, тут как-то не до любви.