Газаль

У меня все дрожало внутри. Пусть Кемаль и запретил выходить — я не могла не понимать, что происходит что-то кровавое, жестокое, то, к чему я никогда не смогу привыкнуть.

Амина закрылась в себе. На мои вопросы не отвечала. И я даже была отчасти рада этому: мне не хотелось знать в деталях все, что происходило.

Крики восторженной толпы и стоны боли приговоренных. А блеск в глазах Кемаля сказал о многом. Я никогда не знала и вряд ли узнаю этого человека до конца.

«Чем он отличается от моего отца? Практически ничем… у обоих внутри — кромешный ад, и мне против воли вновь пришлось окунуться в его обжигающую черноту…»

— Они хотели… чтобы я ответила за то, чего не совершала, — робко, тихим голосом проговорила Амина, и я помимо воли прижала ее еще крепче. Как родную дочь, если бы Аллах наградил меня таким счастьем.

— Кемаль… шейх во всем разберется. Все уже позади.

— У него сердце льва, — я с изумлением посмотрела на вздрагивающую на моем плече девушку. Словно она сказала что-то несусветнее. Да и как можно было говорить такое о том, кто закрывал глаза на то, как с ней обращались, собирался наказать за то, чего она не совершала? Сердце сжалось от нежности и желания защитить Марию.

— Это хорошо, что он во всем разобрался… но разве не он сделал тебя рабыней Мерхана?

Амина всхлипнула. А затем прижалась сильнее.

— Ты счастливейшая из женщин, сайида. Любовь и защита такого мужчины — бесценный дар.

— Газаль, — вздрогнув от крика Зарифы, напомнила я. — Просто Газаль.

Я ничего ей не ответила. Рабыня введена в заблуждение. Или в ее мире настолько много боли, принуждения и жестокости, что отношение Аль Мактума ко мне стало чем-то идеальным и недостижимым. Только так Кемаль мог заслужить свои эпитеты.

— Все будет хорошо, Мария. Когда меня освободят, я заберу тебя в большой город, и ты будешь вольна поступать, как сама захочешь, выбирать того, кого пожелаешь и ни от кого не зависеть. Ты даже сможешь выбрать себе имя, которое больше нравится. Клянусь, тебя никто и никогда больше не обидит.

— А мой брат? Дубай пропадет без меня… сайида, молю, если ты по каким-то причинам не сможешь его забрать, оставь и меня здесь. Я все вынесу, мы уже как брат и сестра…

— Его я тоже не брошу. Аллах свидетель.

Крики приговоренных утихли. Я прислушалась. Люди из поселения выкрикивали имя Кемаля, но уже без возмущения, осуждения, а с восторгом и благоговением. Общался он преимущественно на языке туарегов, и я знать не знала, что же было обещано толпе, до того ожидающей его крови. Сама не поняла, откуда взялась улыбка, тронувшая губы. Я гордилась? Или все это было продиктовано заботой о себе и своем положении?

Мне во многом предстояло разобраться.

Когда Кемаль появился в шатре, я уже успокоилась. Сдержала Амину, которая подорвалась было по привычке стать перед ним на колени.

Смотрела в потемневшие глаза, в сосредоточенное лицо, на котором залегли темные тени. Таким Кемаль Аль Мактум мог напугать меня, если бы я увидела его впервые. Но сейчас в душе вибрировали совсем другие струны, отзываясь во всех уголках тела сладкой пульсацией. Энергия была похожа на солнечный свет — но не сжигающий, как в пустыне, а мягкий, пробуждающий природу от зимнего сна. Я испытывала отголоски подобной эйфории только во время своих математических открытий.

А может, этим светом меня наполнил взгляд Кемаля. Я уже без всяких домыслов знала, что именно в нем читаю. Женщина может понять по глазам мужчины многое, если будет смотреть чистым, незамутненным сознанием и не придумывать то, что хотелось бы…

— Собирайся, моя луна, — шейх присел рядом, сжав мою ладонь. — Я больше не оставлю тебя здесь. Мы отправляемся в путь. В мой дворец.

Прикосновение его руки пробудило прежнее желание. Только сейчас было не время ему предаваться.

— Хорошо, Кемаль. Но у меня есть условие.

— Проси все, чего хочешь, — касаясь губами моего лба, проговорил Кемаль.

— Со мной поедет Амина. И Дубай. Я не оставлю их здесь.

— Как пожелаешь, роза пустыни. — Дрожь в его голосе сводила с ума. — Я сейчас же заберу ее у Мерхана и подарю тебе.

— Заберешь? — моргнула я. — Так можно?

— Мерхан пытался ввести меня в заблуждение. Я поручил Саиду распутать этот клубок. Если мои подозрения верны, он лишится не только рабыни, но и головы. Если же они не подтвердятся, я заплачу ему золотом. С хозяином Дубая тоже переговорю. Тебе тоже не помешает личная рабыня.

— Кемаль, ты не совсем меня понял, — поглаживая его руку, с улыбкой произнесла я, — Но мне не нужны рабы. Выкупи их и дай свободу. Они останутся со мной на какое-то время, пока не решат, хотят ли покинуть это место и начать свою жизнь снова.

— Но… на мне метка, — робко произнесла Амина, застыв от надежды и инстинктивно поднеся пальцы к виску. — Мне никогда не быть свободной, так сказал хозяин.

— Это не так, Мария, — поспешила заверить ее я, — в городе, на большой земле, тебя избавят от этой метки. Это даже не больно. Я тебе обещаю. Ты же останешься со мной на первое время?

— Я никуда от вас не уйду, сайида.

— Газаль, Мария. И подумай, какое имя ты хочешь носить, потом мне скажешь. Встань, ну что ты делаешь?..

Кемаль смотрел на Амину, кинувшуюся со слезами к моим ногам, и что-то в этот момент дрогнуло в его лице. Чтобы скрыть это, он поспешно поднялся, поцеловав кончики моих пальцев, и направился к выходу. Но улыбка — теплая, почти мальчишеская, не ускользнула от моего внимания.

— Собирайся, моя луна. Я скоро приведу Дубая, и на закате мы отправимся в путь.

Амина и мальчик, которого она считала всегда своим собратом по несчастью, то и дело висли на моей шее с жаркими объятиями. Слезы, наконец-то радости, не покидали их глаз. Я лишь посмеивалась и поясняла Дубаю, что рахат-лукума будет у него столько, сколько он сможет унести, и нет нужды прятать его дольки по карманам. Мария на глазах преобразилась, примерив одно из отданных мне платьев, и в ее глазах впервые появился блеск — блеск счастья. Она то и дело вертелась перед зеркалом, по привычке вбирая голову в плечи, когда я это замечала, и кидалась было помогать либо сметать несуществующие пылинки с уже упакованных тюков. Ей понадобится много времени, прежде чем перестать вздрагивать при каждом шорохе и взгляде свободных людей.

Дубай же освоился быстрее. И я замирала каждый раз от его объятий и проницательного, открытого взгляда. Он напоминал мне сына, которого, я верила, Аллах однажды все же подарит. Но вот кто будет его отцом — об этом я боялась даже думать.

Солнце поцеловало горизонт, унося с собой зной, и мы отправились в путь в окружении стражей песков. Кемаль отдал последние распоряжения Саиду, который то и дело смотрел на меня из-под нахмуренных бровей. Его взгляд всегда вызывал во мне опасения, и я порадовалась, что в ближайшем времени его не увижу.

Мне хотелось увидеть родовое имение семьи Аль Мактум. И впервые я думала о дворце с интересом, не допуская мыслей, что оттуда будет легче сбежать — ведь, судя из обрывочных откровений Кемаля, он ближе к цивилизации, чем затерянное в песках поселение. Я знала, что разберусь со своими желаниями на месте. Но прежде всего попробую договориться с Кемалем. Ситуация и чувства вышли из-под контроля. Так дальше продолжаться не может, определённость нужна каждому из нас. Только отчего-то не хочется даже думать о предстоящем разговоре.

Я осадила одного из воинов, что позволил себе фривольное замечание в адрес Амины. Кемаль поспешил вмешаться и пояснить, что девушке дарована свобода, и с этого момента любое оскорбление будет расцениваться как оскорбление в мой адрес. Мария опешила, не привыкшая к извинениям в свой адрес.

Больше неприятных инцидентов не было. На пустыню спустилась ночь, зажглись яркие звезды. Недавняя кровавая расправа над виновниками покушения забылась, в воздухе витал дух путешествия и приключения. Амина и Дубай затянули песню, и от перезвона их красивых, сильных голосов сама пустыня казалась иной — не опасной и убивающей, а миролюбивой и уютной.