Молюся вам, Серафимы: кто первым ощутил присутствие Сына Девы в мiре?

Нечистые ду́хи первыми ощутили Его, и страхом наполнились. Где страх, там и пресмыкательство, где пресмыкательство, там и дерзость. Действительно, величайшие преступники более всего боятся судии, и когда приходит судия, они узнаю́т его первыми.

Праведнику не узнать судию, ибо не помышляет о нем и не ждёт его. Грех не толкает его прясть ушами и озираться, с какой стороны судия появится.

Молюся вам, Херувимы, как ощутили нечистые духи присутствие Сына Девы в мiре?

Как тьма ощущает свет. Что́ более чувствительно к свету, нежели тьма? И камень, и трава, и животное ещё спят на заре и не чувствуют приближения дня, а тьма уже ощущает приход пожирателя своего и, поколебленная, готовится к бегству.

Так и бесы почувствовали приход Сына Девы раньше, чем весь народ земли, чистейший их.

Молюся вам, Престолы, как одолел Сын Девы нечистых духов?

Нечистые духи являют собой силу лишь по отношению к земле. Небо взирает на них как на заведомо побеждённых собственным злом. Когда хозяин появляется на ниве своей, воры бегут к ограде и ищут дыру, где бы выскочить.

Молюся вам, Господства и Силы, каковы четыре победы, что одержал Сын Девы в мiре?

Четыре победы суть сокрушение четырёх зол, одно из другого происходящих, будто мутная река из источника мутного.

Первая победа — над духами нечистыми, от которых приходит грех.

Вторая победа — над грехом, от которого происходит болезнь.

Третья победа — над болезнями, которые производят смерть.

Четвёртая победа — над смертью.

Молюся вам, Власти и Начала, какая самая большая победа Сына Девы?

Ни одна не больше и не меньше другой. Просто, первая — первая, а последняя — последняя. Вторая не могла быть без первой, третья — без второй и первой, четвёртая же — без третьей, второй и первой.

Все четыре являют собой одну четырёхкратную победу, озарившую восток, запад, север и юг всего света.

Тот, кто может разуметь её, — да разумеет, да ощутит и да восприимет.

Кто уразумел её, тот покланяется Сыну Девы день и ночь.

Кто ощутил её, тот плачет от радости, что ощутил её, и от стыда, что так поздно ощутил её.

Кто восприял её, тот забывает в себе сына женщины и становится сам сыном девы.

Вам молюся и покланяюся, круги святителей и мучеников, кои уразумели, ощутили и восприяли победу Сына Девы. Со всеми силами небесными молите Сына Девы о нас, стоящих пока на поле брани.

Мачеха нам земля, о Мати Небесная, и как мачеха обходится с нами. Как на пасынков глядит на нас, как на чужестранцев издалека; как на приёмышей — пока не соделывает нас рабами своими.

День и ночь батрачим мы на неё, и выплачивает нам заработки худым имуществом своим: грехом, болезнью и смертию. Кто живёт только её хлебами, не ведает сытости. И чем больше ест, тем более чувствует голод. И чем больше пляшет под дудку её, тем большая печаль его охватывает.

Как зверь, что упал в глубокую яму и роет землю все ниже и глубже, чтобы спастись ему, и, удаляясь от спасения, думает, что спасение близко, — воистину, таковы сыны и дщери человеческие, много трудящиеся на земле и трудом своим оценивающие близость спасения.

Зачем зарываться вам в прах, все глубже и глубже? Сыны человеческие, спасение ваше осталось за спиной вашей.

Говорите: прокопаем ещё чуть глубже — и вырвемся на свет. А я говорю вам: ещё чуть глубже в землю, и будете ещё дальше от света.

Говорите: ещё только завтра и послезавтра довершим те и другие дела — и царство добра будет построено. А я говорю вам: все ваши постройки из земли обрушатся вам на голову, и ваше завтра и послезавтра вновь будет лишь болезненным вытаскиванием головы из-под обломков.

Отцы ваши утешали себя тем же, и умерли среди развалин и починок недовершённых.

Лествицы нужны вам, и не что иное, как лествицы. Чтобы подняться из ямы, в которую вы упали. Чтоб убежать от холодных объятий мачехи.

Дева есть лествица. Держит небесную свечу во тьме вашей и указует путь. Она прозорлива и знает то, что забыли вы. Поссорившаяся с землёй, она дружна с небом. Обнажённая от тьмы, она облачена во свет. Чрез неё небо смотрит на вас. Чрез неё вы можете видеть небо.

Настороженно слушает она советы ваши: правота в уме её, небесная мудрость в утробе её; священный огнь в сердце её.

Из неё исходит лекарь и лекарство. Из чресл её восстаёт путеводитель и путь.

Она не мачеха, а мать, и не сулит сыну своему больше, чем может дать. Её обещание — её даяние. Мачехины же даяния — все только в обещаниях.

Мачеха нам земля, о Мати Небесная, и как мачеха обходится с нами.

Черной вуалью сокрыла Тебя от глаз наших, чтобы не видеть нам Тебя и думать, что Ты мертва. Потому поколение за поколением жмётся к мачехе и целует твёрдую руку её.

Блесни, Мати, лицем своим, и мачеха убежит, и рабы станут сынами.

Индус проклинает карму. Мусульманин проклинает кисмет. Христианин проклинает грех.

Все проклинают проклятие своё; действительно, все проклятия суть неволя.

Все проклинают неволю свою, — единственное благословенное проклятие. Все восстают против праха, что постепенно обволакивает их, убеждённый в победе своей. Поистине, игроки не любят того, чья победа обеспечена в игре со слабейшим его.

Не проклинает индус неволю, — но рабство худшему себя. Не проклинает неволю и мусульманин, — но рабство худшему себя. И христианин не проклинает неволю, но рабство худшему себя. Ни один не возмущается против господина как господина, но возмущается против господина, который ниже его.

Мiр ищет властителя. Испробовав властителей, попадает он под пяту слуг, и, питаясь прахом, одним лишь бунтом выказывает достоинство своё.

И держал я совет с самим собой, и спрашивал себя:

можешь ли сбросить с плеч своих карму, — гору превысокую, старую, как мiр, и тяжёлую, как мiр, — можешь ли сбросить её с плеч своих?

Разве не может капля воды найти путь из-под горы на свет? Разве не может огонь в сердце горы проложить дорогу себе и выбиться наверх, где ждёт его солнце?

Вновь держал я совет с самим собой, и вопрошал себя: можешь ли ты стать проклятием для проклятия? Может ли погонщик верблюдов уберечь себя и верблюдов от самума, вовремя вернувшись назад с пути, не сулящего оазисов?

Разве не может сын войти в отчину свою с полномочием отца?

Разве не может законоисполнитель стать законодателем?

Вновь советовался я с собой, и вопрошал себя: можешь ли сойти с нивы греха, на которой одно семя даёт сотню урожаев?

Разве не может тот, кто найдёт лучшую ниву, оставить худшую?

Разве не может тот, кто признал в своём спутнике злодея, повернуться и убежать от него?

Но страх во мне отвечает: а что если нет иной нивы? Что если нет иного спутника?

Моё более храброе я отвечает: когда говорю о Брахме, не говорю ли об иной ниве? Когда говорю об Аллахе, не говорю ли об ином спутнике? Когда говорю о Христе, не говорю ли о спасении?

Властителю Небесный, приими душу мою в служанки Себе. Се, единственная свобода моя — служить лучшему меня.

Ленивые слуги! Так говорит Господь жизни и Победитель смерти:

Можете ли прибавить себе росту хотя бы на локоть? Можете ли хоть один волос на себе сделать чёрным или белым? Если же не можете и самого малого, зачем печётесь об остальном? Хозяин, нанимающий слуг, даёт им и ниву, и орудия, и пищу. Кольми паче Отец ваш небесный снабжает слуг своих!