— Сядь, папаша. Если надо, твою стражу раскидаю, как котят.

— Княжескую тоже? — вмешался Дарлан. — Если ты не к хозяину, а ко мне, то слушаю. Присядьте, Куан, все в порядке, не обращайте внимания.

— Да, я к тебе монетчик. — Великан щелкнул костяшками пальцев. Его карие глаза пытались просверлить Дарлана на месте. — Знаешь, кто я?

— Понятия не имею, а должен?

— Я — Ерман их Старой сохи, чемпион этой ярмарки по кулачным боям. Всех, кто вышел против меня, унесли с помоста к лекарям.

— И что?

— Вызываю тебя на бой, слышь ты, монетчик!

— На бой? Ты? — Дарлан деланно поднял бровь. — С чего ты решил, что я соглашусь биться с каким-то чемпионом ярмарки?

— Ты трус что ли? — Ерман растянул губы в улыбке, обнажив крупные зубы. — Трус! Значит, брешут про твой монетный двор, раз не хочешь на честный бой выходить. Тот-то мы глядим, шатаешься ты по округе, да всяким дерьмом занимаешься, вместо того, чтоб настоящим мужицким делом похвалиться. — Здоровяк смачно плюнул под ноги монетчику, едва не попав на чистые штаны.

— Нет, я не трус. Просто не люблю пачкать руки о всякое отребье вроде тебя.

— Что ты сказал?

— Ты еще и глухой?

— А ну вставай! — прошипел Ерман, сделав шаг вперед.

— Осторожнее, — предупредил Дарлан, перекатывая золотую марку вокруг указательного пальца.

— Трус и слабак, вот кто ты есть. Боишься сойтись с великолепным Ерманом один на один, прячешься за своей монеткой. Кто ты без нее?

— Без нее я все равно мастер Монетного двора, а ты — обычный ярмарочный боец.

— Трусливый мастер, — снова заулыбался великан, пытаясь раззадорить Дарлана. Братья Ермана загоготали, словно гуси-переростки. Но монетчик умел реагировать на подобные провокации спокойно. Хотя, боги, а если попробовать? Если рискнуть?

— Хорошо, уговорил, — сказал Дарлан, убирая монету в карман. — Когда?

— За час до полуночи, перед фаерщиком.

— Но Ерман, — протянул один из братьев. — Там же уже есть бой.

— Дурак что ли? — Великан повернулся к нему. — Когда про наш с монетчиком бой объявят зазывалы, на все остальное будет насрать. Народу тьма захочет посмотреть. Так монетчик, приходи к центральному помосту раньше, чтобы людей повеселить, понял? Я с распорядителем договорюсь, чтобы нам все устроил. Никаких монет, бьемся на кулаках. Не придешь, так и прослывешь трусом. Посмотрим, так ли монетчики хороши, как про вас байки рассказывают.

Когда троица ушла, Куан допил свою разбавленную настойку и, укоризненно покачав головой, спросил у монетчика:

— Ну и зачем вы купились на этого безмозглого громилу? Он же настолько туп, что в самом деле верит, что у него есть шанс побороть мастера Монетного двора.

— Иногда нужно преподать урок для того, чтобы у такого тупицы прибавилось ума. И мне не доставляет удовольствия слушать, как меня называют трусом, — сказал Дарлан, стараясь, чтобы купец не раскусил его. Но Куана было трудно провести.

— Ох, всемилостивый Колум! Не лукавьте, Дарлан. Я же прекрасно видел, что все его оскорбления бились как об стенку горох. Вам совершенно плевать на мнение этой деревенщины. Здесь что-то другое.

— От вас ничего не скрыть. У меня есть идея, готовы сделать мне одолжение?

— Смотря какое.

— Боюсь, вам не понравится.

Дарлан, наклонившись к уху Куана, прошептал ему, что задумал. Выслушав, купец, конечно же, неодобрительно покачал головой, но помочь, слава богам, все-таки пообещал. Великую ярмарку ждал бой, о котором будут слагать легенды.

Десятки факелов и несколько свет-кристаллов разгоняли вечернюю темноту вокруг широкого деревянного помоста, на котором должен был состояться бой между местным чемпионом и мастером Монетного двора. Казалось, что сюда хлынуло столько людей, что в других секциях ярмарки никого не осталось. Стражники внимательно следили за порядком, чтобы не образовалась давка. Лучшие места для зрителей по слухам ушли по двойной цене, сам наследник Далинара, князя арнхольмского, прибыл в окружении рыцарей своего отца, чтобы не пропустить событие, обещавшее стать самым будоражащим за долгую историю Великих ярмарок. Четырнадцатилетний юноша по имени Триан расположился на приготовленном для него высоком сидении, с которого лучше всего открывался вид на ристалище. Телохранители княжича мягко, но настойчиво, отпихивали народ, желающий присоединиться к нему. Стоя в дальнем углу небольшой арены, Дарлан вспоминал, как проходили тренировочные бои на Монетном дворе. Никаких лишних зрителей: ни подвыпивших мужчин, ни ярко-накрашенных женщин, ни зевающих детей, которым было давно пора в кровать. Никакой музыки, никаких криков. Только учителя, строго следящие за постигающим боевые искусства молодняком, и одногодки, дожидающиеся своей очереди выйти лицом к лицу с соперником.

Разминающийся в противоположном углу помоста Ерман, выглядел внушительно. Дрожащие огни подчеркивали его могучие мышцы, которые до этого скрывала рубаха. Впечатление портило только заметное брюшко, видимо, кроме бесконечных драк Ерман еще любил хорошо покушать. В этом и заключалась его главная слабость, которую Дарлан намеревался обратить в свою пользу во время боя. Подобный тип борцов был монетчику знаком: медлительные, быстро выдыхающиеся, не пользующиеся головой. Полагаясь лишь на звериную силу, забывая о стратегии, они мощным тараном неслись вперед, чтобы стразу вырубить противника. Судя по размерам кулаков, Ерман вполне был способен завершить схватку с помощью единственного точного удара, а то и убить. Если бы он вышел против обычного человека, конечно. Монетчик же собирался развлечь публику, постепенно выматывая великана.

Сквозь гудение многочисленных зрителей, Дарлан слышал, как велись ожесточенные споры о том, кто выйдет из боя победителем, как заключались пари и принимались крупные ставки. Распорядители едва успевали записывать на дощечках всех желающих заработать легкие деньги. Фаворитом считался сам Дарлан, люди не верили, что чемпион этой Великой ярмарки сможет достойно сопротивляться мастеру Монетного двора. Как же они были правы. Его всегда поражало, что в мире до сих пор есть те, кто сомневался в силе монетчиков. Он прекрасно знал истину — ни один фехтовальщик или кулачный боец никогда не справится с той мощью, которую давал эфир.

Братья Ермана взбежали по ступеням на арену, неся в руках несколько досок. Вот как, свирепый великан решил потешить собравшийся народ демонстрацией своей силы. Выходит, покрасоваться он любил не меньше, чем чревоугодничать. Под крики и свист благодарной публики он одну за другой разбивал на части доски, которые удерживали его братья, только щепки летели во все стороны. Дарлан не остался в долгу, уж если Ерман устроил некое подобие представления, чем он хуже? Усевшись на деревянный настил, монетчик вытащил из кармана несколько медных марок. Он закрыл глаза, заставив эфир забурлить в жилах. Сначала подбросил монеты, что лежали в правой руке, потом те, что в левой. Падающие медяки замедляли свой ход, будто потеряли вес, превратившись в перышки. Затем эфиром Дарлан заставил их крутиться вокруг невидимой оси, не прекращая вновь и вновь побрасывать их в воздух. В передних рядах восхищенно закричали, а с задних стали спрашивать, что же там вытворял мастер Монетного двора. Дарлан продолжил жонглировать. Теперь он образовал марками ровный вращающийся круг, причем сначала направил его в одну сторону, а потом плавным движением в обратную. Толпа заревела. Монетчик с закрытыми глазами буквально чувствовал, что народ утратил интерес к доскам Ермана. Пусть этот увалень как следует разъярится. Это дополнительно сыграет в пользу Дарлана. Конечно, при дневном свете его фокус выглядел бы эффектнее, да и тем, кто стоял далеко от помоста, было бы хоть что-то видно, но ему и так удалось завоевать толпу. Наконец, он поймал монеты, спрятал в карман и поднялся на ноги, открыв глаза. Слушая неистовые аплодисменты, Ерман злобно смотрел на него. Дарлан кое-как сдержал себя от того, чтобы помахать великану. Переигрывать, конечно, не стоило.