Субретка предложила Элизе ехать в купе баронессы.

— Вы сбережете этим четверть часа времени, — пояснила она, столько по меньшей мере уйдет на то, чтобы заложить экипаж.

— Действительно, вы правы, — согласилась Элиза, набросив на плечи легкую мантилью и прикалывая шляпу шпильками, к волосам.

Она поцеловала мать, сказала, что постарается скоро вернуться, и вышла из комнаты в сопровождении субретки.

Выйдя из дома, они сели рядом в купе.

Дверцы захлопнулись.

Карета умчалась.

ГЛАВА II

ить в доме Дианы становилось все невыносимее для Стального Тела. Физическое влечение к этой женщине у него заметно угасло, в то время как началась тоска по утраченной свободе, по семье Дэрош, сделавшейся для него родной, но, главное, по Элизе, к которой он испытывал сильное чувство чистой любви.

В описываемое утро он вошел в кабинет Дианы и застал ее в тот момент, когда она поспешно прятала в письменный стол какие-то бумаги и фотографии.

— Это что за портреты? — спросил он.

Диана искусно скрыла свое замешательство и, не отвечая на вопрос, переменила разговор:

— Что такое с тобой делается, мой милый? Я с некоторых пор замечаю, что ты не в своей тарелке.

— Нет, я ничего. Как всегда.

— Ну что ты говоришь! Ведь я же вижу.

— Мне скучно.

— Скучно? Со мной, с любимой женщиной — скучно?

— Я измучился от этой жизни — жизни зверя в клетке. Это невыносимо!

— Потерпи еще неделю.

— Как! Еще целую неделю на привязи, взаперти! Нет, я не могу.

Он проговорил это очень резким тоном. Она обиделась и испугалась.

При мысли, что он может ее покинуть, сердце сильно забилось у нее в груди. На глазах выступили слезы.

Однако она пересилила минутную слабость и ответила ему не менее резко.

— Повторяю, я не могу так жить! — с раздражением воскликнул Стальное Тело. — Опротивели мне эти вечные тайны. Каждый день ты ведешь беседы с какими-то подозрительными личностями самого отвратительного вида…

— А тебе какое дело? — возразила она, в свою очередь повышая тон.

— Я желаю знать, что это за люди. Кто, например, этот старый франт, вышедший сейчас отсюда гордым петухом, задрав голову?

— Да не ревнуешь ли ты?

Она засмеялась деланным смехом.

— Вовсе нет. Но я все-таки хочу знать, как его зовут.

При других условиях Диана нашлась бы, что ответить, придумала бы какое-нибудь правдоподобное объяснение; но ввиду того, что он проявлял такую настойчивость, она решила дать ему резкий отпор:

— А если я не желаю говорить?

— Отлично. В таком случае и я заведу тайны от тебя.

— А, так! Понимаю, чего ты добиваешься. Тебя уже тянет опять к этой проклятой семейке Дэрош… К этой твоей противной кукле Элизе… Не играй со мной, миленький, в эту игру; она для тебя опасна.

— Ты что же это — вздумала меня пугать?.. Ха-ха-ха!.. Она мне угрожает!..

Разговор принимал все более и более бурный характер.

— Значит, ты еще не забыл этой Элизы! — в бешенстве кричала Диана. — Хорошо же. Она и ее родители обречены на смерть. Так и знай. Моя ненависть к ним еще сильнее моей любви к тебе. Я сейчас просила тебя подождать еще неделю. Это потому, что до приведения приговора в исполнение осталась ровно неделя. Этот приговор я вынесла безапелляционно. Понимаешь, безапелляционно!.. Можешь теперь разыскать их, предупредить. Все равно. Уже поздно!

Она размахивала руками, упиваясь собственными словами, и очень походила на фурию.

Первый раз в жизни ковбой узнал, что такое страх.

Он испугался.

Не за себя — он не способен был испытывать страх, — но за супругов Дэрош, за Элизу, за тех, к кому он был так нежно и глубоко привязан.

Он понял, что ему необходимо немедленно узнать адские намерения Дианы. Но он знал, что она не скажет ему больше ни единого слова.

Что делать?

Быстрее молнии в его голове пронеслась мысль, которую он решил осуществить во что бы то ни стало.

Сделав неимоверное усилие, он подавил кипевшее в нем бешенство. Пожимая плечами, он уставился на Диану своими серыми, стальными глазами и мягко проговорил:

— Это очень глупо, мой друг, если ты думаешь, что я все еще интересуюсь монмартрскими фермерами. Я с самого приезда в Европу не видел их, и у меня даже нет желания их увидеть. Правда, к Элизе во мне зарождалась симпатия, но эту симпатию заглушила моя любовь к тебе.

— Правда? — спросила Диана.

Она успокоилась так же быстро, как и вышла из себя.

— Правда.

— Поклянись мне своей любовью.

— Клянусь тебе своей любовью, — сказал ковбой, подумав, что честью он не решился бы поклясться.

Добрые отношения восстановились.

Они отобедали, как всегда, вдвоем, а вечером ездили кататься верхом.

Стальное Тело всячески старался, чтобы Диана забыла про утреннюю размолвку.

Внешне спокойный, он все время думал об опасности, грозившей семье Дэрош, и подготовил план своих будущих действий.

Стальное Тело был уверен, что в письменном столе Дианы скрыта разгадка ее намеков на близкую гибель семьи Дэрош. Поэтому он решил пробраться утром в спальню Дианы, смежную с его комнатой, вынуть потихоньку ключи из ящика, в который она их клала на ночь, и обыскать письменный стол.

Это он и исполнил. Словно опытный вор, прокрался он в девять часов утра в спальню Дианы, достал ключи, прошел в кабинет, отпер письменный стол и просмотрел там все бумаги.

Изумлению его не было границ, когда на фотографиях он узнал утреннего посетителя.

С чувством глубокого отвращения он положил их обратно в конверт.

— Нечего сказать, хорошие знакомые у Дианы! — подумал он.

Тут же он нашел чековую книжку и на последнем талоне прочел фамилию графа Шамбержо.

— Черт побери! Это он и есть — тот, кто изображен на карточке. Для чего Диана выдала ему чек на целый миллион? Не понимаю.

Бумаги были сложены пачками в отдельные папки с надписями: «Дело Шамбержо», «Дело сыщика Пенвена», «Дело Дэроша»…

Первые две пачки он только быстро перелистал, зато стал внимательно читать бумаги Дэроша.

С первых же строк он оцепенел от охватившей его злости и страшно побледнел.

— Каково бесстыдство!.. Какова гнусность!.. — шептал он. — Диана — олицетворение преступности. Дальше по этому пути идти некуда. И такую женщину я любил! Да меня повесить мало… Ах… ее следовало бы сейчас же задушить, как ядовитую гадину, чтобы избавить от нее мир.

Прочитав еще несколько страниц, он приложил руку к сердцу и воскликнул не своим голосом:

— Элиза!.. Замышляется покушение на Элизу!.. Ну нет, змея, ты шутишь. Этому не бывать.

Одиннадцать часов — нужно было спешить.

Стальное Тело торопливо завернул бумаги и карточки в газетный лист, запер стол, положил ключи в карман и, никем не замеченный, вышел из особняка Дианы.

А та, только что проснувшись, как раз в эту минуту звонила горничной — помогать одеваться.

ГЛАВА III

а улице Стальное Тело сел в первый встретившийся фиакр, дав извозчику адрес Дэроша.

С сильно бьющимся сердцем вошел он в дом, где жили близкие ему люди, которых он не видел с их отъезда во Францию.

Он велел доложить о себе г-ну Дэрошу. Ему ответили, что г-н Дэрош совсем недавно ушел из дому.

Тогда он попросил провести его к г-же Дэрош.

Мадам Дэрош его сейчас же узнала и очень обрадовалась:

— Эдуард Сильвер! Дитя мое, это вы!

Они поцеловались как мать и сын.

Она стала расспрашивать его о здоровье, о делах на Монмартрской ферме, но он сидел как на иголках и перебил ее, спросив:

— Элиза!.. Где Элиза? Она дома, надеюсь?

— Только что выехала.

— Какая жалость! — вскричал он, но тотчас сдержал себя, не желая расстраивать добрую женщину.

— Она, должно быть, скоро вернется. Произошло неприятное приключение. Ее позвали к нашему доброму Жако: он выпал из экипажа и расшибся. С ним был маленький Леоннек Порник…