О Париж! Дорогой Париж! Дорогой уголок Монмартра, полный света и солнечных лучей!

Бедная женщина, бедные дети! Они были одиноки в огромной Луизиане, с ее бестолковым шумом, туманными днями, невыносимой жарой, грубым населением и зараженным воздухом!..

Да, они были одиноки в этой карикатуре на французскую столицу, среди этих карикатур на французов, совершенно обамериканившихся; затеряны среди равнодушных людей, бегущих по делам как на пожар; в течение многих часов оторваны от мужа, отца, изнемогавшего под тяжелой ношей, подобно вьючному животному.

Страшная болотная лихорадка сломила энергию и лишила бодрости этого человека, которого ничто не могло привести в отчаяние.

Сраженный болезнью, Дэрош потерял место грузчика.

Наступила тяжелая пора борьбы с нуждой, со страшной нуждой, которая еще ужаснее для человека, когда он на чужбине.

Несчастные изгнанники жили впроголодь несколько месяцев, пока, наконец, Дэрош не нашел место кочегара на одном из миссисипских пароходов.

Теперь у них было на что жить!

Спустя некоторое время ему посчастливилось поступить механиком на одну из железных дорог.

Нужда отступила!

Посоветовавшись, они решили покинуть Новый Орлеан и поселиться в Литл-Роке, столице Арканзаса.

Жизнь в этом городе нравилась им больше, но они не предполагали остаться здесь навсегда.

Служебные обязанности Дэроша заставляли его довольно часто посещать Аустин — красивый городок, расположенный на берегу Рио-Колорадо. Этот городок был столицей Техаса и находился на самой границе. В двух шагах от него лежала совершенно дикая страна с ее опасностями, а часто и сюрпризами, нередко приносящими счастливцу несметные богатства.

И вот Дэрошу, которому надоело прозябание, не соответствующее его личным заслугам и тому усердию, с каким он трудился, захотелось разбогатеть.

Ему хотелось, чтобы его жена, его нежная, прелестная подруга, и его дорогие малютки, радость их семейного очага, могли, наконец, после долгих испытаний воспользоваться теми благами, что приносит с собой богатство, удовлетворить все потребности и прихоти, добиться высшего счастья: быть в состоянии оказывать добро ближним.

В Аустине ему не раз приходилось слышать рассказы о Равнине Вех, о том, какую выгоду можно было бы извлечь из ее богатств и какие препятствия встречаются там на каждом шагу.

Он часто думал об этом и взвешивал все доводы за и против.

Наконец, Дэрош решил испытать судьбу и, приготовив со свойственной ему энергией и быстротой все необходимое для фермы, отправился в путь с женой, детьми и верным слугой-негром Жо на приспособленной к долгим переездам большой и крепкой повозке.

Достичь равнины было нетрудно. Они медленно поднимались по пологому склону и к вечеру добрались до местности, покрытой роскошной растительностью.

Неподалеку находился живительный источник, к которому тотчас же устремилась лошадь Дэроша.

Парижанин заметил родник издалека и приказал Жо перевезти туда все необходимое для ночлега.

Неожиданно он услышал звук человеческого голоса. Кто-то пел заунывную песню, слова которой невозможно было разобрать. Она становилась все тише и тише.

Дэрош осторожно двинулся в направлении звуков, соскочил с седла и принялся за поиски.

Наконец, он обнаружил лежащего в высокой траве индейца с лицом покрытым яркими красками. Индеец спокойно смотрел на него и продолжал петь.

В двух футах от него торчало воткнутое в землю копье с висящими на нем скальпами, то есть срезанной с головы человека кожей вместе с волосами.

Над ним стояла, опустив голову, лошадь и беспокойно обнюхивала его.

Будучи не в состоянии подняться или двинуться, индеец, очевидно, жестоко страдал, хотя его лицо выражало невозмутимое спокойствие.

Индеец принял Дэроша за десперадо и, предполагая дурные намерения, сказал на ломаном английском языке:

— Белый человек хочет убить индейца и взять его скальп. Пусть он подождет, пока ангел смерти сам закроет ему глаза.

Парижанин сделал энергичный отрицательный жест и ответил на не менее исковерканном английском языке:

— Вы ошибаетесь, краснокожий! Я — не враг; напротив, мне хочется быть вашим другом. Вы, видно, сильно страдаете. Я попробую вам помочь.

— Медицина белых могущественна, но она не может спасти человека, укушенного гремучей змеей. Черный Орел пропел уже свою предсмертную песню… Черный Орел умирает!

Услышав издали разговор, г-жа Дэрош с обоими детьми подошла к мужу, который заметил огромную змею, убитую индейцем после того, как она ужалила его в ногу.

Под действием яда опухоль быстро увеличивалась, и нога приняла форму деревянного обрубка.

При виде молодой женщины и детей у индейца выступили на глазах непокорные слезы, и он сказал с горькой улыбкой:

— У Черного Орла есть жена… и двое детей… он их больше не увидит.

Мадам Дэрош, тронутая до глубины души, прерывающимся от волнения и рыданий голосом прошептала:

— О, мой друг… Мой друг… как помочь… как спасти этого бедного отца?

Дэрош посмотрел долгим взглядом на жену и детей и воскликнул:

— Да… Я могу… Может быть, это грозит смертью… Но это мой долг. Жо! Принеси скорее аптечку.

Пока негр побежал за ящиком с необходимыми медикаментами, Дэрош вынул из кармана нож, поднял ногу умирающего и нашел на ней ранку от укуса ужасной змеи.

В два приема он надрезал кожу и мышцу вплоть до не тронутого гангреной места, сделал новый крестообразный надрез и снова взглянул на безмолвно следивших за операцией жену и детей.

Индеец даже не моргнул, несмотря на страшную боль; только лицо его, обыкновенно грубое, несколько смягчилось.

Дэрош отвел взгляд от своей семьи и бесстрашно приложил губы к зияющей ране.

Он с силой втянул в рот гнойную ядовитую жидкость, выплюнул и снова потянул ее из раны, рискуя жизнью, так как ничтожная ранка на губе, деснах или языке могла вызвать отравление.

Молодая женщина поняла теперь, что означали его слова: «Может быть, это грозит смертью… но это мой долг» — и сопровождавший их взгляд, полный любви.

Она побледнела, и ее охватила дрожь при виде мужа, вырывающего у смерти, быть может ценой собственной жизни, этого незнакомого человека, такого же мужа и отца, как и он.

Да, ее охватила дрожь. Но зато как гордилась она любовью этого человека, этого героя, столь великодушного и в то же время столь скромного!

Около четверти часа продолжал Дэрош операцию, не заботясь об опасности, которой подвергался.

Мало-помалу через рану стала просачиваться кровь, сначала черноватая и ядовитая, а затем и красная, становившаяся все чище.

Тогда он смочил рану несколькими каплями карболовой кислоты, которую достал из походного ящика, принесенного Жо.

Только теперь он подумал о самом себе — о возможном заражении, о грозящей ему опасности.

Он взял бутылку с виски и тщательно прополоскал рот.

— Все, что было в моих силах, я сделал, — сказал он наконец.

Жена, все еще дрожащая и очень встревоженная, бросилась в его объятия и прошептала со слезами нежности на глазах:

— Как прекрасен твой поступок и как горжусь я тем, что принадлежу тебе!

Индеец смотрел с бесстрастием, свойственным людям его племени, на эту нежную и радостную пару. Ему было гораздо лучше, но он еще чувствовал большую слабость.

Дэрош предложил ему место в повозке, но индеец отказался, предпочитая ночлег на шелковистой благоухающей траве под открытым небом.

Случайный врач тщательно промыл рану слабым раствором карболовой кислоты, сделал перевязку, дал пациенту бутылку виски для поддержания сил, пожелал ему спокойной ночи и ушел, пообещав сделать на рассвете новую перевязку.

На следующий день, к удивлению и прискорбию Дэроша, индейца уже не было там, где он его накануне оставил: он куда-то исчез.