«Принц — альбинос!» — ахнула про себя Гидра, не скрывая своего удивления. — «И, несмотря на это, красавец, как с картин! Мне доводилось видеть изображения королевской семьи… но я думала, эта белизна преувеличена».
У него было немного вытянутое, но очень гармоничное лицо с раскосыми глазами. Даже ресницы его были белые, как у лошади. Внимательный взгляд сразу же вцепился в лицо новоявленной супруги, изучая его с такой же оторопью, как и она изучала его.
«Моя луна — больная, серая и надломленная», — читалось в его взоре.
«Моё солнце — палящее, белое и жестокое», — поняла Гидра.
Но мгновение солидарного удивления резко оборвалось. Лицо жениха помрачнело, подчеркнулось выраженным диатрийским высокомерием и отрешённостью. И Гидра тоже опустила взгляд куда-то ему на грудь — на уровень своих глаз — и через силу подала руку, чтобы он надел ей на палец кольцо.
«Громадный рыцарь, без сомнения, уверенный в своей красоте и величии», — подумала она с нарастающим отторжением. — «По его удивлению понятно, что он ожидал супругу, куда больше похожую на музу для рыцаря — с румяными щеками, пышной грудью и преданными глазами. Судя по моим сёстрам, он представлял меня иначе. Что ж, не одна я буду несчастлива».
Холодное кольцо обхватило палец. По обычаю носить его должна была она одна — мужчине подобные оковы были не к лицу. Гидра вздохнула, собираясь с силами вновь, и, переборов свою ненависть к прикосновениям, вложила свою кисть в его большую шершавую ладонь. Они вместе обернулись к гостям церемонии. И те ответили им шумными восторгами.
Эхо преумножило гвалт под сводами триконха. И гортанный звон колокола отнёс весть о случившемся заключении брака по всему городу, заставив ликовать толпу на площади. Долетавший внутрь гул отражался от стен именем диатрина.
Двое гостей с первой скамьи поднялись и сделали шаг к ним. По блескам увитых драконами корон Гидра сразу поняла, что делать: она присела в низком реверансе, опустив взгляд в пол. Принц, не отпуская её руки, только преклонил голову.
Диатры встали перед ними, смотрясь в них как в зеркало собственной молодости. Диатр Эвридий Астрагал был слаб; не столько из-за тяготы лет, сколько из-за своей общей болезности. Это чувствовалось по его подрагивающим коленям. Облачённый в бирюзовый сюртук с жемчугами и цитринами, диатр словно прятался за высоким воротом и накинутым на плечи широким плащом. Рукава затеняли его обожжённые руки; накидка на под корону укрывала оплавленные уши; но лицо было не спрятать ничем.
Бесформенное, будто заготовка скульптора, оно имело красно-коричневый цвет и смотрело на молодожёнов взглядом без ресниц и бровей. Серые глаза короля-диатрина вроде бы выражали покровительство и благодушие, но, даже мельком глянув на их, Гидра невольно содрогнулась от омерзения: смотреть в такое лицо было невозможно.
Диатрис Монифа Мадреяр была, напротив, прекрасна не по возрасту. Ранняя седина обелила её некогда золотые пышные косы, сплетённые, будто два драконьих хвоста. Но лицо оставалось подтянутым, будто было почти не подвержено влиянию лет. По сравнению с хилым супругом, она, статная, плечистая и сильная, выглядела, словно Жемчужный рядом с Лукавым. Корона на ней имела женскую форму — чуть изогнутую, нарочито более изящную — но сидела на ней, как влитая.
Зато никакого благодушия её лицо не выражало. Напротив, бледное лицо невестки явно пришлось ей не по душе, и она покосилась на обвенчавшегося сына с едва заметной грустью.
— Да благословят вас Трое, и да позаботится о вас Великая Матерь, — хриплым, не совсем человеческим голосом промолвил диатр Эвридий. Он тоже был высокого роста, и оттого со своим жутким лицом казался каким-то демоном, вылезшим из леса в новолуние. Его взгляд обратился к Гидре, и той захотелось зажмуриться. — Служи диатрину верно.
— Служи ему верно, — чётче и назидательнее повторила диатрис Монифа.
«Они точно принимают меня в семью, а не в штат горничных?»
Впрочем, самоирония не могла взбодрить Гидру в должной мере. Она смотрела в пол, пока диатр не велел им обоим подняться. Тогда же диатрийская чета шагнула обратно к скамье — видимо, Эвридий пожелал присесть — и к ним быстро подошёл диатрин Эван, старший брат Энгеля.
Он был куда больше похож на диатра Эвридия в молодости, если судить по портретам. Разве что ростом всё равно не доставал до Энгеля. Но он был довольно складным, голубоглазым, кудрявым молодым человеком с подрумяненной солнцем кожей. Его богато расшитый золотой нитью патиновый сюртук походил на отцовский, но сидел куда складнее, подчёркивая гибкую фигуру и хорошо сочетаясь с шёлковым парадным плащом.
А белозубая улыбка его показалась Гидре на удивление приятной. Во всяком случае, он будто бы не осуждал болезный вид невесты и не держал в уме никаких слухов о ней.
— Мои поздравления, — дружелюбно произнёс старший диатрин, и Гидра вновь присела в реверансе. — Особенно тебе, доа.
«Драконий наездник», — подумала Гидра. — «Ну конечно, раз Энгель решил возродить старый Мелиной, то и о возвращении традиции лёта он наверняка не раз задумывался».
— Не торопи события, — усмехнулся Энгель в ответ. Но их короткий обмен взглядами успел многое сказать: похоже, они журили друг друга нечасто, будто боялись затронуть какие-то неудобные темы.
Диатрин Эван задержался глазами на Гидре. Сказал приветственное:
— Диатрисса.
И отошёл в сторону, освобождая им дорогу к рядам гостей и к вратам триконха.
Гидра подобрала подол, и, продолжая держать руку в сухих пальцах принца-диатрина, пошла вместе с ним через поднявшихся со своих мест гостей. Те аплодировали, кланялись и осыпали их пожеланиями о благословении богов и множестве детей. По ходу Гидра украдкой косилась на Энгеля.
Тяжёлая челюсть, прямой профиль — действительно, рыцарь. Если не считать поздравлений от брата, он тоже казался совершенно безрадостным; но лишь до тех пор, пока они не подошли к гостям. Тогда он тряхнул гривой и усилием натянул длинную улыбку.
«Ах, точно», — подумала Гидра и поступила так же.
Сопровождаемые рэйкскими дворянами и гостями из других стран они шагнули в ослепительный день — и пестрота на площади зашевелилась, громким рёвом поздравляя своего принца. Они кричали его имя.
Поднятый шум через мгновения сменился испуганными возгласами. Тень пала на площадь и пронеслась над ней: это Лукавый болотно-зелёным змеем пролетел над Мелиноем и под всеобщий гвалт приземлился на одну из ближайших к триконху крыш. Лёгкие и деликатные лапы даже не рассыпали черепицу. Но, несомненно, дракон прямо в городе смотрелся угрожающе. Никто не знал о его сравнительно спокойном нраве; да и спокойствие это могло перерасти совсем в другой характер при новом дворе. Как менялась драконья натура от женской к мужской, так и поведение их было непредсказуемо и непостоянно даже на протяжении одного сезона.
Лукавый водил носом, топорща свою тёмно-зелёную гриву, и всматривался в пёструю толпу. Заглядывался на коней, что испуганно всхрапывали под сёдлами иксиотов.
«Когда дракон глядит боком, он изучает тебя», — напряжённо наблюдая за ним, вспомнила Гидра. — «Когда он поворачивается в анфас, он готов тебя поджарить».
Лукавый колебался между тем и этим, явно заинтересованный лоснящимися лошадьми городской стражи.
«Свою добычу они не испепеляют до углей. Охотясь, дракон лишь опаляет жертву, чтобы не дать ей сбежать; сырое мясо он всегда предпочтёт обугленным костям».
Голоса диатров и марлордов за спиной становились всё громче. Марлорд Мадреяров, младший брат королевы Монифы, вышел вперёд: тучный, но складный, и, как и она, седой до белизны. Он посмотрел на зверя через очки и воскликнул:
— Марлорд Тавр, ну сделайте же что-нибудь!
«О, представляю, как отец наслаждается этим переполохом».
— Не волнуйтесь, — прозвучал вальяжный голос Тавра. — Лукавый плотно позавтракал утром. Он просто любопытствует. Вероятно, его привлёк звук колокола. Низкие и далеко звучащие ноты для драконов — это знаки.
