— Какова ерунда!

— Брось, меня даже ни разу не порезали, собственно, клинком. Почти вся битва была позиционная.

«Ох уж эти мужские военные термины».

— Так что за вопрос?

Диатрисса прочистила горло и решилась:

— Скажи, тебе никогда не виделось ничего странного, что не видят другие? Может, сны, или там… мысли, которые приходят в голову, но как будто тебе не принадлежат?

Энгель посмотрел на неё тревожно и неожиданно тронул её лоб ладонью.

— Нет, Гидра. Это то, что происходит с тобой? То-то ты такая грустная.

Та смутилась и чуть отстранилась, не зная, как выразиться поточнее, но диатрин подбодрил её:

— Расскажи, что тебе видится. Мелиной, верно? Демон побережья.

— Савайма…

— Для меня нет разницы. Кто бы ни был этот колдун, он опозорил мою семью, а теперь смущает и тебя, — голос Энгеля был пронизан сталью. — Похоже, прежде коронации новый Иерофант должен как следует заняться нашим городом, чтобы защитить нас от этого.

Гидра вздохнула. И начала по порядку:

— Понимаешь, кроме меня никто его не видел. Но есть свидетельства его действий: жуткие убийства. Да и… ты сам, — запнувшись, сказала она смущённо. — То есть, нельзя сказать, что это лишь моё безумие. Но так устроены саваймы. Они нарочно смущают людей, а открываются лишь тем, кого выбирают для того сами. Вот только ты — другой случай.

— Потому что ты считаешь, что я его сын.

— Не только я так «считаю», — вскинулась Гидра, но не стала заострять внимание именно на этом. — Понимаешь, там, на Тиванде, я говорила с ним.

— Так, — нахмурился Энгель. — Поэтому ты была без сознания?

— О нет, для себя я была вполне себе в сознании. Я думала, как я; и говорила, как я.

— Сомневаюсь, что хоть один савайма смог бы изменить это.

— Важнее было то, что сказал он сам, — Гидра собралась с мыслями. И честно взглянула в глаза Энгеля. — Он сказал, что дети для него — не то, что для нас. Они являются его частью. Он сказал, что он — это ты. И это, признаться, привело меня в ужас. Ведь если он хочет быть тобой, значит ли это, что он хочет править Рэйкой? Вдруг он незаметно… незаметно становится тобой, а ты и не знаешь?

Энгель уставился на неё изумлённо, подняв брови. В его дивных белых глазах отражалась рыжина супруги. Он моргнул, но затем, обняв её, сказал нежно:

— Ну что ты. Не бойся. Я — это просто я, моя Шаа.

15. Наконец-то праздник

Холод сковал Гидру изнутри. Она уткнулась в плечо Энгеля, но сама будто одеревенела, едва чувствуя, как он гладит её по спине.

«Так он меня не называл ни разу до того видения», — напряжённо думала она. — «Это ласковое прозвище на сциите. Мив-Шар означало котёнок, Шаа означает “кошечка”, причём этот тот же набор звуков, что и “луна”. Оно же и дало начало супружеским титулованиям как солнце и луна. Это очень старое обращение, которое было в ходу не один век назад…»

Она нервно сглотнула и, мягко отвергнув его ласки, сослалась на то, что ей хочется спать. Энгель возражать не стал, но, уходя, сказал, что дверь к нему будет открыта, и она может прийти, если ей приснится кошмар. Гидра покивала в ответ. А когда он скрылся за поворотом лестницы, сгребла Лесницу в охапку и зарылась лицом в трёхцветный мех.

— Какой ужас… — дрожащим голосом шептала она, поливая кошку слезами. — Если он и есть это чудовище, он об этом не знает. Но не может же быть такого, чтоб чужая воля ни разу не проявлялась в нём? Или я просто не могу осознать истинную степень их родства?

— Мр-р, — звонко отвечала ей Лесница и пыталась облизываться сразу же, как только слёзы падали на её шёлковую шёрстку.

Посадив её подле себя в постели, Гидра некоторое время растерянно смотрела на кошку. И вспомнила: Лесница ведь совершенно точно видела Мелиноя! Она потянулась к нему, не страшась лхама, и он ответил ей улыбкой своих пустых глаз.

«Чтобы понять дракона, надо уметь понять и кошку. Но у кошки, в отличие от драконов, никаких счётов с Мелиноем нет», — задумалась Гидра. — «А где в этой структуре человек? Где-то посередине?»

Покачав головой, она легла набок и стала смотреть на то, как Лесница безмятежно и упорно намывает свой розовый нос.

«Кажется, о том и гласит Первый из Двутомника: у человека есть выбор. Но как понять, из чего выбираешь?»

Однако глаза уже слипались, и она уснула, не в силах больше себя мучить. И ей снился старый ночной кошмар. Тавр держал её за плечи своей железной хваткой, а палач в низко надвинутом капюшоне тянул к её руке заострённый нож. Но у палача были не человеческие, а пустые лхамовы глаза.

Так что Гидра проснулась вместе с рассветом, вся дрожа. И первым делом полезла в свой гримуар.

«Для того, чтобы не дать колдовству против себя свершиться, воля сильная надобна, а направить её поможет зажатый в руке чёрный камень оникс. Чтобы не позволить другому колдовать, оникс нужно в своей руке прятать, а силу его мысленно на колдующего направлять. А чтобы, напротив, лучше слова чародейские шептались, при себе нужно лунный камень держать».

Гидра решила, что пора бы обзавестись ониксом. Поэтому она, не дожидаясь утреннего визита Авроры, завернулась в золотистое сари с цветочным узором, надела самоцветную заколку и решила пройтись в город.

И сэр Леммарт присоединился к ней, покинув утренний дозор.

— Не думай, что мы подружились, — ворчала на него Гидра, элегантно неся паллу сари перекинутой через локоть, так что та покачивалась в утреннем ветерке. — Я знаю, что ты ко мне подлизывался исключительно из расчёта.

— По-моему, это вы мною интересовались, — бесстыже улыбался сэр Леммарт в ответ. Он вновь с гордостью вышагивал в белой чешуйчатой броне иксиота и периодически кивал узнававшим его горожанам.

Гидра вспыхнула и резко обернулась к нему прямо на улице. Но наученный жизнью рыцарь ловко отпрыгнул в сторону.

— Не бейте, — с притворной жалостливостью воскликнул он. — Мне от вашего отца и без того досталось.

— Мерзавец, — не выдержала Гидра и рассмеялась. Он последовал за ней на небольшом расстоянии, но диатриссу уже переполняло веселье.

Это было светлое утро, и весь город готовился к пиру — на площади воздвигали длинные столы, развешивали флажки, и перед разваленной Малха-Мар уже собирались люди, подвозя бочонки вина на совершенно добровольной основе. И хотя народу было куда меньше, чем в день любой из диатринских свадеб, они были настроены крайне решительно именно на праздник, а не на траур по случившимся трагедиям. «Воистину, Мелиной возрождается так же, как и лес после пожара».

Представить подобный силы дух на Аратинге было невозможно. А здешние горожане так привыкли к великодушному, едва ли не святому диатрину, что ради него были готовы на личный вклад в городские дела. В Арау же уже давно никто не решался лишний раз показаться перед марлордом.

«Как-то дела обстоят теперь?» — ехидно подумала Гидра, глядя на розовую зарю над дождевыми лесами. — «Может, отца хоть немного оцарапало? Или он опять вышел сухим из воды… мокрым из огня?»

Эта мысль вновь напомнила ей о том, что он может быть колдуном. И хотя на то указывали лишь тигры в учётной книге, Гидра была настроена докопаться до истины.

— Нам нужно купить пару драгоценных камушков. Знаешь какую-нибудь лавку, которая ещё не закрылось после всего случившегося?

— Знаю. Ростовщика, — фыркнул Леммарт и привычным жестом пригладил свои тёмные кудри. Высокий, статный и, как всегда, вызывающий исключительно жгучие эмоции. — Этих процентщиков огненным градом не убьёшь. А найти у них можно всякое.

Он указал ей дорогу и взял её под руку, когда им пришлось перейти через разлом в улице, оставленный когтями Мордепала. И явно не желал отпускать и после.

— Леммарт, полегче, — проворчала Гидра. — Мы с Энгелем пожалуем тебе какие-нибудь титулы, будешь жить с Лавандой, и не придётся тебе ластиться к Рыжей Моргемоне.

— С Лавандой? — Леммарт высоко поднял брови. — Зачем?